После этого в столичных вузах возникло множество новых марксистских кружков, которые посещал и Красин как эмиссар «центра». Часто он участвовал в дискуссиях, которые неизбежно возникали среди студентов, защищая идеи социал-демократов от народников и других несогласных. Впрочем, дискуссии возникали и между самими марксистами: Бруснев вспоминает, что на одном собрании Красин одолел в споре будущего лидера «легального марксизма» Петра Струве. Студенты, в том числе и девушки, массово сходились посмотреть на молодого симпатичного оратора; в одном из кружков он познакомился с двумя курсистками-бестужевками — сперва с Надеждой Крупской, а потом с ее подругой, своей будущей женой Любовью Миловидовой*. Конечно, не остался он незамеченным и для полиции, которая в декабре 1889 года установила за ним наблюдение.

Коллеги по кружку по максимуму использовали не только ораторские, но и организаторские способности юного энтузиаста. Он, к примеру, играл главную роль в устройстве в том же декабре благотворительного рождественского бала в Технологическом. Такие балы устраивались каждый год и включали, кроме танцев, музыкальные и эстрадные номера; на них приглашались крупные чиновники, генералы, писатели, актеры, каждый из которых по традиции платил за пригласительный билет 100 рублей и более — эти деньги шли в студенческую кассу взаимопомощи. Революционный кружок был очень заинтересован в этих деньгах; к тому времени он, по признанию Бруснева, уже обложил данью столовую и другие студенческие организации, но благотворительный бал мог принести куда большие суммы. Бруснев пишет: «Студенты, примыкавшие к революционным кружкам, были по своей внешности мало подходящими для роли распорядителей бала. Поэтому в состав распорядителей старались проводить лиц, хотя и примыкавших к революционным кружкам по своим взглядам, но по своей внешности не стоявших в противоречии с понятием элегантности, предъявляемой к распорядителю бала. Л. Б. (Красин. — В. Э.) был для этого очень подходящ и потому неизменно проводился на эту должность». С помощью Красина революционерам удалось заполучить больше тысячи рублей, «что по тем временам нужно признать огромной суммой».

В начале 1890 года Бруснев предложил привлечь Красина к пропаганде в рабочих кружках, хотя товарищи возражали, ссылаясь на «слишком юный внешний вид» студента, мешающий ему завоевать авторитет у рабочих. К тому времени в городе возник Центральный рабочий кружок, объединивший около 20 кружков по 6–7 человек в каждом. В него вошел и представитель студентов Василий Голубев, или «дядя Сеня», которого рабочие попросили подобрать для них грамотных лекторов. Одним из них должен был стать Красин, но этому помешали волнения в институте, распространившиеся на целый ряд петербургских (и не только) вузов. Началось всё достаточно безобидно: 8 марта директор института Ильин издал приказ об отчислении за неуспеваемость одного из студентов. Сразу распространился слух, что он изгнан «за взгляды» и через пару дней двое студентов подстерегли директора у его приемной и надавали ему пощечин; оба тут же были арестованы и отправлены в дисциплинарный батальон.

В институте немедленно начались митинги, в которых участвовало большинство студентов, заступившихся — что характерно — не за оскорбленного понапрасну директора, а за двух хулиганов. Занятия прекратились 11 марта. Бруснев пишет: «С раннего утра студенты занимали главную лестницу и не пропускали никого в учебное помещение. Точно так же занимались отрядами студентов чертежные залы и аудитории, с целью помешать учебным занятиям. В одной из самых больших чертежных происходили беспрерывные митинги. На этих митингах впервые выступил Л. Б. как оратор. Выступление Л. Б. принято было аудиторией восторженно и было замечено начальством, т. е. охранным отделением». Полиция во главе со столичным градоначальником

П. Грессером 17 марта заняла институт и арестовала всех, кто там находился, включая братьев Красиных. Это был первый для них тюремный опыт, оказавшийся достаточно безобидным: «Четыре дня, проведенные в части, прошли незаметно в пении, спорах, шутках, декламации и тому подобное».

Арестованные — около 400 человек — были освобождены 21 марта. Все они получили строгий выговор, стипендиаты лишились стипендий, а 25 зачинщиков беспорядков, среди которых оказались и Красины, исключили из института и выслали в разные города. Братья попали в Казань, но их пребывание там оказалось недолгим. Уже 13 мая, едва обустроившись на новом месте, они подали прошение о восстановлении в институте, а 23 мая ученый совет Технологического согласился на их возвращение, отметив выдающиеся способности братьев к техническим наукам. Не против была и охранка, опасавшаяся, что в Казани братья начнут распространять «подрывные» идеи среди местных студентов. Оттуда доносили, что они уже встречались со студентом П. Функом, высланным из Москвы, и другими подозрительными лицами. В итоге им разрешили на лето уехать подальше — в Тобольскую губернию к родным. Не исключено, что они навестили родственников матери в Кургане, но прямых доказательств этого нет. Как бы то ни было, 26 августа Леонид вернулся в Петербург и в сентябре приступил к занятиям; Герман присоединился к нему 16 сентября.

Всё могло обернуться для братьев не так радужно, поскольку охранное отделение начало следствие по делу «зачинщиков», пытаясь доказать, что они состоят в подпольной студенческой организации. Одной из немногих улик было изъятое при обыске письмо Леонида, которое он не успел отправить родителям; там критиковалась политика властей и выражалась симпатия к участникам беспорядков. В конце концов следователь пришел к выводу, что Красин, без сомнения, интересовался марксизмом и сочувствовал революционному движению, но нет никаких данных, что он принимал в нем участие. В отношении Германа следствие и вовсе не стали открывать, решив, что он во всем подражает брату — собственно, так оно и было.

По возвращении братьев, как и других участников беспорядков, предупредили, что при любом нарушении дисциплины они будут отчислены без права на восстановление. Однако Леонида это не смутило: он сразу же связался с группой М. Бруснева (который во время беспорядков держался на заднем плане и избежал исключения) и добился вступления в нее. «Принимая в свою среду Л. Б., — вспоминал Бруснев, — мы поставили ему условием, исключительно в конспиративных целях, по возможности воздерживаться от участия в разных студенческих делах».

Перед тем как отправить Леонида в рабочий кружок, более опытные товарищи постарались его подготовить. Они рассказали, что студенты, общаясь с рабочими, часто пытаются подражать их речи и манерам, употребляют специфические слова, одеваются в «фантастические» костюмы: например, один из них «являлся в кружок при воротничке, но в рваном пиджаке, для наглядности обсыпанном мукой». Конечно, рабочие не слишком доверяли таким пропагандистам, и Красин постарался не повторять их ошибок. Уже в октябре 1890-го он впервые отправился в кружок рабочих ткацкой фабрики и соседней с ней резиновой мануфактуры, который располагался в съемной комнате у Обводного канала. Кружком руководил известный рабочий активист Федор Афанасьев, ставший в родном Иваново-Вознесенске одним из лидеров революции 1905 года и убитый черносотенцами.

Перед занятиями начинающего пропагандиста инструктировал «дядька» Цивинский, который придумал для него конспиративное имя «Василий Никитич». Позже оно, сокращенное до Никитича, стало главным псевдонимом Красина, к которому добавлялся десяток других — Винтер, Зимин, Юхансон, Лошадь, Николаев и так далее. А пока Бруснев выдал новичку свой пиджак и смазанные дегтем сапоги, чтобы тот мог сойти за своего среди пролетариев. Позже он вспоминал: «Возвращаясь с заседаний кружка, Л. Б. обыкновенно заходил ко мне, переодевался в свое студенческое платье и делился своими первыми впечатлениями о рабочей среде. Впечатления эти были восторженные». А вот рабочие вначале приняли Леонида не особенно приветливо: «Василий Семенович Голубев, входивший тогда в состав центрального рабочего кружка, рассказывал мне, что первое впечатление о Л. Б. в кружке, состоявшем из рабочих более чем зрелого возраста, было не особенно благоприятно. Старым рабочим было обидно, что в руководители и пропагандисты им дали безусого мальчишку, но предубеждение это скоро рассеялось, так как Л. Б. быстро сумел овладеть аудиторией и заразить ее своим молодым революционным пылом».