Дзаго только что вышел из конюшни, где он и его люди оставили лошадей. Он распорядился, чтобы гнедому дали двойную порцию зерна, и, убедившись, что конь принялся за еду, отправился на улицу.

Дзаго не особенно нравилось торчать в богом забытом трактире «У колокольни», который, прямо скажем, не отличался особенным шиком. Точнее говоря, это была самая низкопробная харчевня, где подавали худшую рыбу и вино во всей округе, а все из-за невероятной скупости хозяина. Даже фамилия у него была говорящая: Кайя — «скряга» на венецианском наречии. Дзаго казалось, что трактирщик испытывает тайное удовольствие, подавая посетителям низкопробные помои. Однако таверна располагалась на первой почтовой станции после причала Местре, вследствие чего вечно была забита до отказа.

В отчаянной попытке убить время Дзаго зашел внутрь и сел за стол вместе с двумя гвардейцами, которых выделили ему в помощь.

Первый из стражников был высоким и худым как жердь, а короткие рыжие волосы торчали у него на голове, словно метелка. Коварный и мстительный, он обладал крайне вздорным характером, за что его прозвали Дезио[14]: все знали, что, как только что-то пойдет не так, а точнее говоря, как только ему захочется к чему-нибудь придраться, он не раздумывая начинает потасовку.

У второго гвардейца были пухлые щеки и объемное пузо, длинные каштановые волосы и глаза темные, как чернила. Он был крепким, широкоплечим, и сразу было ясно, что он силен как упряжная лошадь. Его-то Дзаго и решил отправить на улицу: раз уж им поручено следить, кто входит и выходит со станции, то нечего распивать вино и щупать служанок.

— Маскьо, иди отсюда, — раздраженно бросил он стражнику. — Надо следить за причалом: что за лодки туда приплывают и какие бездельники идут прямиком в конюшню. Вы что думали, я вас сюда развлекаться привел?

Широкоплечий детина без возражений вскочил на ноги, кивнул и поспешил к выходу.

— Там холод собачий! — заметил Дезио.

— Ага, — кивнул Дзаго. — Пойду погрею руки у очага. Ты выяснил, что здесь дают поесть?

— Фасолевый суп.

— И больше ничего?

— Еще есть тушеная ослятина с полентой[15].

— Годится. Закажи мне и того и другого. И бутылку рабозо.

Он просто обязан справиться.

Повиснув над пропастью, Джакомо понял, что должен собрать последние силы и каким-то образом залезть наверх, к слуховому окну. Чертова лестница, которую он втолкнул туда с огромным трудом, теперь представляла собой единственный путь к спасению. Однако каждое движение стоило Казанове неимоверных усилий. Внезапно поднявшийся ледяной ветер бил в лицо. Руки, все в ссадинах и царапинах, от холода почти перестали слушаться.

Джакомо ненадолго закрыл глаза, а потом резким рывком, из последних сил, сумел подтянуться и забраться на крышу. Распластавшись всем телом на холодной и скользкой, словно лед, свинцовой пластине, он дрожал, пытаясь перевести дыхание. Пользуясь уже проверенным способом, он воткнул заточенный прут между двумя плитами и, ухватившись второй рукой за край одной из них, начал медленно лезть наверх.

Казанова поднимался еле-еле, казалось, что на два фута вверх приходятся три вниз. И все же, приложив нечеловеческие усилия, он наконец очутился рядом с заветным окошком. Последним рывком он затащил себя на козырек, лег на спину и замер на несколько секунд. Грудь тяжело вздымалась. Кажется, никогда в жизни он так не уставал.

Слабым от изнеможения голосом Джакомо позвал Бальби, от всей души надеясь, что монах дождался его и никуда не ушел.

К его невероятному облегчению, раздался ответ:

— Казанова! Где вас черти носили?

Джакомо в очередной раз подумал, до чего ему хочется задушить нерадивого помощника.

— Вы закрепили лестницу? Я могу спускаться?

— Да эта лестница чуть не убила меня, когда свалилась! Но теперь все в порядке. Жду вас!

— Хорошо, я уже иду!

Джакомо подождал еще немного, переводя дух, а затем, как и до этого Бальби, соскользнул вниз, крепко держась руками за свинцовую кровлю, и просунул ноги в слуховое окошко. Наконец, он встал на первую и вторую ступеньки лестницы, которую монах прислонил к стене чердака, и ухватился руками за раму, стараясь не порезаться об осколки. Полностью избежать появления новых царапин не удалось, но Джакомо все же ухватился за проем и удержался на лестнице. Немного спустившись, он перенес одну руку на ступеньку, а за ней и вторую. Теперь оставалось лишь развернуться и без проблем сойти вниз.

В тот момент, когда его ноги коснулись пола, Казанова почувствовал себя самым счастливым человеком на свете.

— Наконец-то! — воскликнул он. — Яуже думал, что не справлюсь.

На радостях он крепко обнял монаха, разделившего с ним безумный план. Затем без сил опустился на пол и тут же заснул.

Казанова не знал, сколько времени проспал, но когда он открыл глаза, слабый свет из слухового окошка указывал на то, что небо как раз окрасилось первыми лучами зари. Большая часть чердачного помещения по-прежнему терялась в темноте, но более-менее разглядеть обстановку получалось.

Дальше медлить было нельзя. Раз уж им удалось пробраться внутрь дворца и немного восстановить силы, нужно уходить как можно скорее.

Казанова и Бальби двинулись на ощупь и через некоторое время обнаружили дверь. Джакомо нажал на ручку, но дверь не поддалась: по всей видимости, она была заперта снаружи. Тогда на помощь снова пришел железный прут: пара точных ударов, и замок был взломан.

Беглецы оказались в галерее, в нишах по бокам виднелись стопки тетрадей и документов. Джакомо догадался, что они попали в архив. Он кинулся бежать: слишком велико было желание как можно скорее покинуть проклятый дворец, больше походивший на лабиринт, чем на резиденцию главы республики.

Казанова увидел новую дверь, и на этот раз, к счастью, она открылась сразу. За ней оказался другой зал. Слыша топот Бальби за спиной, Джакомо заметил лестницу и быстро спустился на один пролет. Пройдя через небольшую ванную комнату, он увидел перед собой стеклянную дверь, ведущую в канцелярию дожа, Она тоже оказалась не заперта. Из-за неплотно задернутых муслиновых занавесок пробивались слабые лучи утреннего солнца. Джакомо разглядел резные письменные столы, один из которых был заставлен печатями. Рядом лежал железный инструмент с круглым наконечником и деревянной ручкой, какие используют, чтобы делать отверстия в пергаменте, — его Казанова забрал себе.

Добравшись до очередной двери, Джакомо попытался открыть ее, но в этот раз ему не повезло. Он воткнул верный заточенный прут в замок, однако тот все равно не поддавался. Тогда Казанова начал колотить по двери железным инструментом, который нашел в канцелярии. Его уже не волновало то, сколько шуму он производит, хотелось лишь поскорее убраться отсюда.

— Нас услышат! — взволнованно закричал Бальби.

— Мне все равно, — отозвался Джакомо. — Единственное, что мне нужно, это выйти отсюда. Если кто-то услышит и отправит нас обратно в камеру, ну что же. Тогда я хотя бы смогу сказать, что попытался.

Воодушевленный этими словами, Бальби выхватил у Джакомо заточенный прут и тоже принялся бить по деревянной двери. Вскоре им удалось проделать дыру, достаточно большую, чтобы монах смог пролезть через нее. Казанова подтолкнул товарища, и тот оказался на другой стороне. Затем Бальби помог пролезть Джакомо, потянув его за руки. Оба рухнули на пол, но по крайней мере смогли преодолеть препятствие.

В мгновение ока беглецы вскочили и поспешили дальше. Длинный коридор, очередной лестничный пролет, и вот они оказались перед Большими лестничными вратами — огромной дверью, обитой железом, какая могла бы стоять на крепостной стене. Здесь оба их инструмента были совершенно бесполезны.

— Всё, — сказал Джакомо. — Мы не сможем ее открыть. Единственный наш шанс — это дождаться, пока придут дворцовые подметальщики, и незаметно выскочить, когда они откроют ворота.