— Мое имя Якопо Дзаго, — сказал он. — Я капитан районной гвардии и помощник государственного инквизитора Венецианской республики Пьетро Гардзони.

Скьявон сглотнул. Ему показалось, что рот наполнился песком, к горлу подступила тошнота.

— Вы арестованы, — заявил Дзаго. — Можете пройти со мной добровольно, или же я пушу в дело шпагу. Что выбираете?

При этих словах он пару раз взмахнул клинком, словно рисуя воображаемый крест. Свист, с которым шпага прорезала воздух, прозвучал для Гастоне погребальным маршем. Впрочем, он готов был сдаться и без столь эффектных аргументов. Скьявон поднял руки:

— Я не намерен оказывать сопротивление. Разрешите мне только задать вам два вопроса. Первый — как вы сюда попали, а второй — в чем меня обвиняют.

Дзаго кивнул, как будто ждал этих слов.

— Совершенно справедливое замечание. Да, пожалуйста, — он подошел к окну и распахнул ставни. — Кто-то оставил окно открытым, и залезть в дом оказалось совсем несложно. Что же касается моих полномочий и причин вашего ареста, все есть в этих бумагах, — Дзаго вытащил из кармана камзола связку листов и швырнул их на стол.

Скьявон взял документы и сразу заметил печать государственных инквизиторов. Сломав сургуч, он развернул бумаги и углубился в чтение. Когда Гастоне дошел до конца текста, ему стало ясно, что надежды на спасение нет. Дзаго в очередной раз злобно усмехнулся.

— Как видите, я должен доставить вас во Дворец дожей, чтобы государственный инквизитор смог вас допросить. Вы дадите показания касательно преступления, совершенного у вас на глазах, информацию о котором вы скрывали от властей Венецианской республики на протяжении всего этого времени.

Скьявон вытащил из кармана батистовый носовой платок и прижал его к лицу. Тот был пропитан одеколоном, и насыщенный аромат хотя бы ненадолго приглушил отвратительную вонь, исходившую от Дзаго.

— Хорошо, — ответил он. — Я так понимаю, у меня нет другого выхода.

— Это правда, — кивнул помощник инквизитора с тем же злобным огоньком в глазах. — И если позволите, синьор Скьявон, хочу добавить, что вы настоящий трус по сравнению с женщиной, с которой мне недавно довелось общаться. Вы не представляете, с каким удовольствием я доставлю вас государственному инквизитору, — на этих словах Дзаго щелкнул пальцами. — Ну же, пора отправляться в дорогу.

Скьявон огляделся по сторонам, думая о том, что уже больше никогда не увидит собственную гостиную. Он долго ждал, надеясь спасти если не свое состояние, то хотя бы жизнь. Но с того дня, как он оказался свидетелем злополучной дуэли, его судьба была предрешена. Гастоне бросил последний взгляд на стол, на огонь в камине, на изящные кресла и печально вздохнул. Затем он медленно двинулся в сторону выхода.

Джакомо надеялся, что все получится. Конечно, план рискованный, но за свою жизнь он привык рисковать. Да и другого выхода просто не было.

В намеченный день Джакомо попросил Лоренцо — надзирателя, что следил за ним, — отнести Марино Бальби Библию, которую тот одолжил ему некоторое время назад. Казанова подчеркнул, что чтение этой книги очень поддержало его, а великолепные иллюстрации, которые в ней содержатся, скрасили серые дни заточения.

Тюремщик, вполне удовлетворенный подобным объяснением, пообещал передать книгу. На всякий случай Джакомо попросил, чтобы вместе с Библией Бальби отнесли еще и большую тарелку макарон с тертым сыром и сливочным маслом: мол, ему очень хочется поблагодарить доброго монаха за то, что тот был столь любезен, когда одолжил ему чудесную книгу. На это надзирателю тоже было нечего возразить.

На первый взгляд странная идея с тарелкой макарон имела свой скрытый смысл. Джакомо знал, что Лоренцо очень любит поесть, и вид горячих макарон с маслом и сыром под самым носом должен был непременно отвлечь его от книги, которую он, скорее всего, подставит под тарелку вместо подноса. А если он не станет приглядываться к корешку Библии, то и не заметит заточенный прут, который там спрятан.

Джакомо скрестил пальцы и уповал на удачу. Если Лоренцо и в самом деле передаст книгу, то Бальби получит инструмент, необходимый для осуществления плана побега, который они согласовали в переписке за последние дни: пробить дыру в потолке, вылезти в проход между потолком и крышей, доползти до камеры Джакомо и пробить потолок сверху. Затем вдвоем они отогнут свинцовую панель, вылезут наружу и заберутся на конек пирамидальной крыши Дворца дожей. А оттуда уже можно будет сбежать под покровом ночи.

Однако жизнь научила Джакомо, что ни в чем нельзя быть уверенным. Бальби выбрал подходящую ночь для побега — накануне Дня Всех Святых, когда здание опустеет после заката. Полагаться на случай никак нельзя, так что план был продуман во всех деталях. Теперь оставалось лишь надеяться, что Бальби будет придерживаться договоренностей и выполнит обещание освободить его. В глубине души Джакомо шевелился червячок сомнения. С другой стороны, до этого Марино Бальби всегда держал свое слово, это был жизнерадостный и веселый монах, слабости которого не слишком сильно отличались от привычек Казановы, если учесть, что причиной его попадания в Пьомби стало то, что от него забеременели сразу три женщины. Данный факт в глазах Джакомо выглядел скорее заслугой, чем преступлением, но поскольку Венецией управляла кучка властолюбивых лицемеров, всегда готовых вводить запреты, вместо того чтобы защищать свободу граждан, удивляться было нечему.

Погруженный в свои мысли, Казанова считал часы, оставшиеся до вечера, как вдруг надзиратель объявил, что к нему пришел посетитель. Это стало для узника полнейшей неожиданностью: за долгие месяцы заключения никто не выразил желания увидеться с ним. Кто бы это мог быть?

Вскоре замок на двери камеры щелкнул, и перед Джакомо возникла статная фигура Альвизе IV Джованни Мочениго. Казанова уставился на него с удивлением и восхищением, поскольку тот был одним из самых могущественных и одновременно самых элегантных политических деятелей Венеции. Казалось, изысканность костюма придает Мочениго еще больший авторитет и надежность.

Безупречный белоснежный парик удивительным образом оттенял его глубокие черные глаза. На члене Совета десяти был мягкий элегантный камзол с аккуратными отворотами манжет, под которым виднелся великолепный шелковый жилет с золотыми пуговицами, украшенными драгоценными камнями. Чулки, также из шелка, и изящные туфли дополняли безукоризненный наряд.

Глядя на него, Джакомо невольно почувствовал зависть. Сам он сейчас больше походил на дикаря — лишенный всего, кроме ума и ловкости, при помощи которых он от всей души надеялся сегодня вечером сбежать из этого проклятого места. Альвизе IV Джованни Мочениго, похоже, не собирался терять время.

Коротко кивнув узнику, он, явно понимая, насколько велико любопытство его собеседника, сразу перешел к делу.

— Синьор Казанова, наверняка вы недоумеваете по поводу причин моего визита, и я вас понимаю. Прежде всего, вы должны знать, что я всегда был против вашего заключения, однако, к сожалению, не в моей власти было этому помешать.

Джакомо искренне удивился, услышав эти слова.

— В самом деле? Не так-то просто в это поверить, ваше сиятельство. Ваш род — самый могущественный во всей Венеции, и если даже вы не смогли помешать подобной несправедливости, значит, наша дорогая республика совсем в плачевном состоянии, — с горькой усмешкой отметил он.

— И вы еще можете шутить! Признаю, синьор Казанова, в смелости вам не откажешь. Но не о ваших ценных качествах я хотел бы поговорить сегодня. Я намерен поделиться с вами сведениями по одному вопросу, который сильно волнует меня и, возможно, касается вас больше, чем вы думаете.

Нежданный визит становился все более таинственным. Джакомо не терпелось разобраться, в чем дело.

— Выражайтесь яснее, пожалуйста.

— Я считаю, что Пьетро Гардзони вступил в сговор с Австрией с целью превратить Венецию в одну из провинций королевства Марии Терезии. Он намерен получить кресло дожа, о котором давно мечтает, и одновременно обеспечить правление, которое, по сути, позволит Австрии прибрать к рукам нашу республику без единого выстрела.