Здесь был «Декамерон» Джованни Боккаччо, «Речь о достоинстве человека» Пико делла Миран-долы, «Комедии, хроники и трагедии» Уильяма Шекспира, «О военном искусстве» Никколо Макиавелли, «Диалог о двух системах мира» Галилео Галилея, «Рассуждения в прозе о народном языке» Пьетро Бембо, «Придворный» Бальдассаре Кастильоне… Инквизитор наслаждался видом своей библиотеки. Несмотря на то что он и так знал все заглавия наизусть, ему каждый раз доставляло удовольствие видеть фолианты, расставленные в четко выверенном порядке, который никому не позволялось нарушать.

К слову о порядке, подумалось Гардзони: возможно, уже совсем скоро ему наконец удастся изменить венецианский политический строй по своему усмотрению. Нужно лишь немного удачи и решимости.

Инквизитор совсем было погрузился в мечты о своем славном будущем, когда слуга объявил, что пришел Якопо Дзаго. При звуке этого имени Гардзони вздохнул: если Дзаго осмелился потревожить его покой в такое время, значит, у него есть на то крайне веская причина. Инквизитор приказал впустить визитера и опустился в изящное кресло из резного дерева, покрытое красным лаком и узорчатой золотой инкрустацией. Он оперся на изогнутые подлокотники и переплел пальцы, как обычно делают священники: инквизитор всегда принимал именно эту позу для разговора с Дзаго.

Гардзони давно знал, что от верного помощника не стоит ожидать вежливости и соблюдения этикета, но все же при виде его взъерошенных волос, выпученных голубых глаз и отвратительного оскала гнилых зубов инквизитор невольно поднес руку ко лбу и опустил взгляд, будто желая укрыться от кошмарного зрелища.

— Хочешь печенья, мой друг? — спросил он, указывая на поднос, на котором лежали желтые печенья-байколи, популярное венецианское лакомство. — И сабайон[9] еще теплый.

Инквизитор взмолился про себя, чтобы Дзаго принял угощение: может, хоть это немного приглушит вонь из его рта.

Удивленный, но вне всяких сомнений голодный тайный агент тут же схватил крючковатыми пальцами печенье, окунул его в пиалу с кремом и сунул в рот.

— Ваше сиятельство, — заявил он, пережевывая лакомство, — у меня хорошие новости.

Гардзони поднял взгляд к потолку: ну наконец-то дело сдвинулось с мертвой точки! Весь вид Дзаго говорил о том, что ему удалось добиться серьезных результатов. Инквизитор вопросительно уставился на агента, но тот сперва засунул в рот еще два печенья, умудрившись самым отвратительным образом перепачкаться кремом, и лишь потом произнес:

— Камеристка. Камеристка австрийской графини у меня в руках.

Радостный огонек осветил взгляд Гардзони. Значит, маневр удался? Графиня последовала его совету? Ведь именно он два дня назад попросил ее отослать свою камеристку прочь с каким-нибудь поручением.

— И?.. — поторопил помощника инквизитор.

— Она открыла мне тайну.

— Превосходно. Давай теперь ты и мне ее откроешь, — сказал Гардзони с еле сдерживаемым нетерпением: то, что из Дзаго приходилось чуть ли не силой вытягивать каждое слово, всегда ужасно раздражало его, а в такой ответственный момент — тем более.

— Графиня — австрийская шпионка.

— О!

— И ей поручили избавиться от Казановы.

— В самом деле?

— В самом деле.

— И как она собирается это сделать?

— Пари, — коротко ответил Дзаго, поглощая очередное печенье с яичным кремом.

— Расскажи мне все по порядку! Немедленно! Или, бог свидетель, я отправлю тебя прямиком в Пьомби! — окончательно потеряв терпение, взревел инквизитор.

Дзаго жевал печенье. Казалось, ему потребовалась для этого целая вечность, Гардзони еле сдерживался, чтобы не вцепиться ему в горло собственными руками. Наконец, агент заговорил:

— Графиня знала, что Казанова обязательно согласится на пари, по условиям которого ему нужно соблазнить дочь знатного венецианца — Никколо Эриццо. Она также предугадала, что внимание знаменитого соблазнителя не понравится жениху девицы.

— Альвизе Дзагури.

— Именно. Тому, который вызвал Казанову на дуэль. Думаю, графиня надеялась, что купец убьет его во время схватки.

— Но, насколько я понимаю, этого не произошло.

— Это правда.

— Но Дзагури исчез.

— Полагаю, это он погиб на дуэли, — заметил Дзаго, набрасываясь на очередное печенье.

— Вот как! Рад видеть, что ты изменил свое мнение на этот счет. Однако проблема остается прежней: мы не можем ничего доказать.

— Это верно. Но камеристка графини также рассказала мне, что Джакомо встречается с Франческой в Сан-Тома.

— В Сан-Тома?

— Он держит там лодку — ж какую-то старую развалину, не привлекающую внимания.

— И в этой лодке он придается плотским утехам с красоткой Эриццо?

— Похоже на то.

— Ну, хорошо. Тогда мы поступим следующим образом, — размышляя над деталями нового плана, инквизитор поднялся на ноги. — Ты, Дзаго, — решительно заявил он, — дождешься, пока Казанова приведет свою девицу на лодку. Спрячься на причале Сан-Тома и жди, когда она появится. Будь там днем и ночью, сколько бы ни понадобилось. Не покидай пост ни на минуту. Когда будешь уверен, что они внутри, ворвешься на лодку вместе с четырьмя гвардейцами, которых я тебе предоставлю.

— Ваше сиятельство, — возразил Дзаго с набитым ртом, — я-то готов, но… А в чем мы обвиним Казанову? Понятное дело, благородный Эриццо не обрадуется новости о том, что его дочка развлекается со всяким отребьем, но хоть это и неприятно, однако не является преступлением.

— Естественно, Дзаго, я ждал от тебя этого вопроса. Добавлю к тому же, что раз мы не можем доказать убийство, если таковое действительно имело место, то у нас связаны руки.

Дзаго кивнул, хотя и совершенно не понимал, куда клонит инквизитор.

— А значит, нам нужен состав преступления и доказательства того, что Казанова к нему причастен, правильно?

— С этим не поспоришь, — кивнул помощник.

— В таком случае, что бы ты сказал, если бы на лодке синьора Казановы вдруг обнаружились доказательства, позволяющие обвинить его в ереси?

— Это было бы чудесно. Но что-то я сомневаюсь, что нам так повезет.

— Везение — иногда вопрос мастерства, друг мой.

Бросив эту загадочную фразу, инквизитор подошел к одному из книжных шкафов и извлек оттуда два фолианта и пачку рукописей.

— Когда ты попадешь на лодку Казановы, сделай так, чтобы там обнаружились книги и бумаги, которые я сейчас тебе дам. Этого будет вполне достаточно, чтобы обвинить его в еретических воззрениях. Мы отправим Казанову в Пьомби до конца его дней.

Дзаго удивленно взглянул на Гардзони.

— В самом деле?

— Ты мне не веришь?

— Я никогда бы такого себе не позволил, ваше сиятельство… — замялся Дзаго. — Но я не понимаю…

— Я тебе плачу не за то, чтобы ты слишком много понимал, мой дорогой Дзаго. Но хорошо, я объясню: «Неистовый Роланд» Лудовико Ариосто и «О нравственной добродетели» Плутарха — это еретические труды, включенные в Индекс запрещенных книг. А рукописи еще опаснее — это магические гримуары «Ключ Соломонов», «Талисманы», «Каббала» и «Зекор-бен». Урони их на лодке Казановы и сделай вид, что только что их нашел. Этого будет достаточно для вынесения приговора. Теперь все понятно?

Дзаго продолжал вопросительно смотреть на инквизитора.

— Хочешь узнать, почему я держу у себя подобные труды? Потому что моя обязанность — знакомиться с запретным, чтобы уметь отличать его от позволительного. Естественно, никому ни слова о нашем уговоре. После того как ты найдешь эти бумаги на лодке Казановы, я позабочусь о том, чтобы представить их на суд Совета троих мудрецов, тогда можно будет официально обвинить его в ереси и вынести соответствующий приговор. А если мы свяжем это преступление с непотребным поведением негодяя, то получим преступление против общественного правопорядка, а это уже, как ты знаешь, относится к моей компетенции.

Наконец Дзаго понял смысл плана и уверенно кивнул.

— Замечательно. Иди и выполняй то, что я тебе поручил.