К подобной росписи бедняга писец не привык, он и решил: будь, что будет угодно Николе, а он скажет, что этот Нагой на самом деле Димитрий, а вовсе не Нагой, за которого он себя выдает. Поэтому он попросил, чтобы его отпустили, и тогда он скажет, где царь. После того как палач снял его с дыбы, он сказал народу: “Ах вы, дурни, ну как вы посмели ради вашего государя эдак отделать меня? Вы что, не узнаете его, что ли? Он же стоит и смотрит, как лихо вы со мной обращаетесь, вон он стоит, тот, который выдает себя за Нагого, глядите на него. Хотите его сожрать вместе с нами — жрите, поэтому-то он не хотел объявиться, пока не испытает вас и не узнает, радуетесь ли вы его приезду”. Когда стародубцы услышали такие речи, эти бедные, жалкие, невежественные люди упали ему в ноги, и каждый за себя сказал: “Я виноват, государь (Ja Winewat Aspodar), перед тобой и готов пожертвовать жизнью за тебя в борьбе против твоих врагов”. Затем они повели его с большим почтением в Кремль, в царские палаты, и так Димитрия второго приняли, оказав ему почести, как истинному Димитрию. Заруцкий передает Димитрию письма. Когда об этом узнал Иван Мартынович Заруцкий (который, как сказано выше, был послан из Тулы к Димитрию и там в Стародубе так долго задержался), он очень обрадовался приезду Димитрия, поспешил к нему, чтобы передать ему письма, но с первого взгляда понял, что это не прежний Димитрий, однако на людях виду не показал и, невзирая на это, воздал ему царские почести, как будто он был обязан сделать это и прекрасно знает его, хотя раньше он его никогда не видал. Эта большая почтительность Заруцкого еще больше убедила стародубцев в том, что это несомненно Димитрий первый. В этот же самый день Меховецкий с несколькими отрядами польских конников тоже приехал в Стародуб. Димитрий велел ему тотчас же отправиться в Козельск и освободить город от осады. Он сказал также, что сам вскоре последует за Мехавецким и освободит от осады Тулу и Калугу (где тогда и сам я сидел в осаде). Этот Димитрий второй подверг население Стародуба в тот день еще большему испытанию. Он приказал Ивану Заруцкому, чтобы тот сел на коня и с копьем поехал за ворота, после чего он сам последует за ним и они станут состязаться и сшибаться друг с другом, пусть он храбро нападет на него и слегка заденет его копьем за платье, а он тогда упадет, как будто бы его столкнули силой. После этого Заруцкий должен поехать на свою квартиру и спрятаться. Если стародубцы захотят расправиться с ним, то Димитрию из этого станет ясно, что они ему, как своему царю, верны, а он, конечно, не допустит, чтобы Заруцкому причинили что-либо худое. Заруцкий сделал, как ему было приказано, Димитрий упал с коня и притворился полумертвым. Когда стародубцы это увидели, они закричали, что изменника (den Ismenick) Заруцкого нужно схватить, поймали его в воротах, очень основательно избили дубинами, привели связанного к Димитрию и спросили, что с ним делать. Когда Димитрий увидел, сколько народу набросилось на Заруцкого, он засмеялся и сказал: “Благодарю вас, православные. Теперь я во второй раз убедился, что вы мне преданы. Со мною, слава богу, ничего не случилось, я хотел только вас испытать и поэтому подговорил Заруцкого”. Они подивились его хитрости и посмеялись. Заруцкому же пришлось стерпеть эту грубую затею.[304] Меховецкий выбил московитов из-под Козельска и остался там дожидаться своего государя. 1 августа Димитрий последовал за ним с намерением освободить от осады Тулу. Но когда он узнал, что Шуйский подговаривает три города — Волхов, Белев и Лихвин — отпасть и, когда Димитрий придет к ним, схватить его и выдать царю Шуйскому, он отступил снова назад к Самову.[305] Шуйский же все-таки добился своими происками того, что три упомянутых города отпали от Димитрия и сдались Шуйскому. Димитрий тоже скоро попал бы в руки Шуйского, если бы так поспешно не ушел. Отпадение этих трех городов помешало освобождению осажденных в Туле, но хотя наводнение и голод ужасающе усилились, они все же не хотели сдаваться, а надеялись на то, что вода спадет и они получат возможность сделать вылазку, чтобы попытать счастья, пробиться через вражеское войско и таким образом уйти оттуда.[306] Но тут к князю Петру и Болотникову заявился старый монах-чародей и вызвался за сто рублей нырнуть в воду и разрушить плотину, чтобы сошла вода. Когда монаху обещали эти деньги, он тотчас же разделся догола, прыгнул в воду, и тут в воде поднялся такой свист и шум, как будто бы там было множество чертей. Монах не появлялся около часа, так что все уже думали, что он отправился к черту, однако он вернулся, но лицо и тело его были до такой степени исцарапаны, что места живого не видать было. Когда его спросили, где он так долго пропадал, он ответил: “Не удивляйтесь, что я так долго там оставался, у меня дела хватало, Шуйский соорудил эту плотину и запрудил Упу с помощью 12000 чертей, с ними-то я и боролся, как это видно по моему телу. Половину, то есть 6000 чертей, я склонил на нашу сторону, а другие 6000 слишком сильны для меня, с ними мне не справиться, они крепко держат плотину”.[307] Так как Димитрий не приходил, а осажденным в Туле не на что было надеяться и люди от слабости уже едва могли ходить и стоять в доме и в комнатах, князь Петр и Болотников начали переговоры с Шуйским, объявили ему, что если он сохранит им жизнь, то они готовы сдаться с крепостью, если же он не захочет сделать этого, они будут держаться до тех пор, пока будет жив хоть один из них, даже если им придется пожрать друг друга. Шуйский удивился этому и сказал: “Хотя я поклялся ни одного человека в Туле не пощадить, я все же смирю свой гнев и немилость и ради их храбрости, за то, что они так твердо соблюдали присягу, данную вору (einem Worn), дарую им жизнь, если они будут служить мне так же верно, как служили ему”, — на том он поцеловал свой крест и приказал сказать им, что они все будут помилованы. Болотников обращается к Шуйскому с речью. После этого они передали Шуйскому крепость Тулу в день Симона-Иуды 1607 г. Болотников проехал через калитку в задних воротах, где вода была не так глубока, к шатру Шуйского, выхватил свою саблю, положил ее себе на шею, пал ниц и сказал: “Я был верен своей присяге, которую дал в Польше тому, кто называл себя Димитрием. Димитрий это или нет, я не могу знать, ибо никогда прежде его не видел. Я ему служил верою, а он меня покинул, и теперь я здесь в твоей воле и власти. Захочешь меня убить — вот моя собственная сабля для этого готова; захочешь, напротив, помиловать по своему обещанию и крестоцелованию — я буду верно тебе служить, как служил до сих пор тому, кем я покинут”. Шуйский приказал ему подняться и сказал, что он сдержит все, что обещал им и в чем поклялся. Когда все люди, кроме местных жителей, уже ушли из крепости, а Шуйский вновь занял ее со своими людьми, он отправил Болотникова и князя Петра с 52 немцами, которые были с ними в Туле, среди которых был и один из моих сыновей по имени Конрад, с приставами в Москву. Немцам разрешили уйти к своим, а князь Петр и Болотников некоторое время так охранялись, что никто не мог пройти к ним и они не могли никуда выйти. Клятву, данную этим двум людям, Шуйский сдержал так, как обычно держат клятвы такие люди, как он. Казнят князя Петра через повешение. Болотникову выкалывают глаза и сбрасывают в воду. Князя Петра, который, согласно надежным сведениям, вероятно, был царского роду, он приказал вздернуть на виселицу в городе Москве. Болотникова он отослал оттуда в Каргополь, приказал продержать его там некоторое время в темнице и, в конце концов, выколоть ему глаза и утопить.[308] Как только Шуйский заметил, что Димитрий второй снова приближается, он перестал доверять вышеупомянутым 52 немцам и поэтому распорядился, чтобы их выслали из Москвы в некогда отнятую, как было сказано выше, у татар и лежащую в 800 немецких милях от Москвы пустынную Сибирскую землю, где им пришлось жить среди варварских народов и диких зверей, питаясь только рыбой и мясом без хлеба. Да укажет господь праведный в милости своей пути и способы, чтобы освободиться им снова оттуда во имя Иисуса Христа. Аминь. Аминь. Аминь.[309] вернуться Буссов связывает появление Лжедимитрия II с поляками. В исторической литературе вопрос о причинах появления в 1607 — 1610 гг. второго самозванца, претендовавшего на русский престол, решается по-разному. Многие из дореволюционных историков (М. М. Щербатов, Н. М. Карамзин, В. О. Ключевский, С. Ф. Платонов и др.) правильно ставили появление Лжедимитрия II в зависимость от агрессивных целей польско-литовских панов и шляхты. Напротив, такие историки, как С. М Соловьев, Н. И. Костомаров, М. Н. Покровский, считали, что Лжедимитрий II появился независимо от поляков, что выдвинули его определенные круги русской общественности, прежде всего казачество и служилый люд, ненавидевшие Шуйского, поляками же Лжедимитрий II пользовался лишь как наемной силой. Советские историки видят в Лжедимитрий II польского ставленника, с помощью которого польско-литовские паны думали начать свою вторую интервенцию в Россию с целью лишить ее национальной независимости. Буссов говорит, что кандидатуру в самозванцы выдвинули друзья воеводы Сандомирского. Исследованием И. С. Шепелева установлено, что основными соучастниками Лжедимитрия II были польско-литовские паны: Меховецкий, Зеретиновский, Тышкевич, Рогозинский, Харлинский, Трабчинский, Бернардин (И. С. Шепелев. Освободительная и классовая борьба в Русском государстве в 1608 — 1610 гг. Пятигорск, 1957, стр. 42; в дальнейшем: И. С. Шепелев). Польско-литовские паны воспользовались чрезвычайно благоприятной для выдвижения нового самозванца обстановкой в Русском государстве. В стране шла острая классовая борьба, всколыхнувшая все слои населения. Крестьяне и холопы выступали под руководством Болотникова против боярско-крепостнического правительства В. И. Шуйского. Несмотря на исключительную по размаху и мощи силу крестьянского восстания Болотникова, ему были присущи все те черты стихийности, бессознательности, наивной веры в хорошего царя, которые вообще характеризуют крестьянские движения “Царистские” настроения, как уже указывалось (см. стр. 358, 360), нашли свое выражение в лозунге, выдвинутом восставшими: “за царя Димитрия”. В 1606 — 1607 гг. этот лозунг играл большую мобилизующую роль в антифеодальном крестьянском восстании, хотя в тот период еще не было даже лица, которое приняло бы на себя имя Димитрия. С появлением самозванца, выдвинутого польско-литовскими панами, вера в хорошего царя обусловила ту легкость, с которой народные массы восприняли известие о вторичном спасении царя Димитрия. Политикой Шуйского, искавшего опору в родовито-княжеской боярской знати, были недовольны многие служилые люди, дворяне и дети боярские. Шуйский не пользовался авторитетом и среди боярства. Указанные выше классовые и внутриклассовые противоречия облегчили широкое признание Лжедимитрия II русским царем. Объявление самозванца царем Димитрием произошло в Стародубе в “десятую пятницу после русской пасхи” (Будила. Дневник событий, относящихся к смутному времени — 1603 — 1613 гг. РИБ, т. I, стлб. 123), т. е. 12 июня 1607 г. Сообщение Буссова о том, что самозванца “нашли у одного белорусского пана в Шклове” (местечко Могилевской губ.) и что он был учителем, является одной из версий, которых много бытовало в то время. Эти версии встречаются в разных источниках (о них см.: С. М. Соловьев, т. VIII, стр. 167). Устрялов, ссылаясь на Петрея, предполагает, что буссовское “Sloba” означает местечко Сокол Витебской губ. (Н. Устрялов, ч. I, стр. 390). В литературе социальное и национальное происхождение Лжедимитрия II до сих пор не выяснено. Факт пребывания Лжедимитрия II с паном Меховецким в Путивле до того момента, как он попал в Стародуб, другими источниками не подтверждается. В “Новом летописце” говорится лишь: “Нача ево все почитати царем и писаху грамоты в Путивль, в Чернигов, в Новгородок” (ПСРЛ, т. XIV, стр. 76), в результате чего эти города признали самозванца царем. На тесную связь Лжедимитрия II с паном Меховецким указывают Краевский (И. С. Шепелев, стр. 42) и Маскевич. Последний в своих записках пишет. “Этого Димитрия воскресил Меховецкий, который, зная все дела и обыкновения первого Димитрия, заставил второго плясать по своей дудке” (Н. Устрялов, ч. II, стр. 21). Большинство источников (“Новый летописец”, Будила и др.) подтверждают сообщение Буссова, что первоначально Лжедимитрий II в Стародубе назвался царским родственником со стороны Нагих и даже сыном Андрея Александровича Нагого — Андреем Андреевым. В “Новом Летописце” говорится лишь об одном из спутников Лжедимитрия, который “сказался” московским подьячим Олешкой Рукиным. Рассказ о пытке, во время которой произошло объявление Лжедимитрия 11 царем, повторяется с меньшими подробностями, чем у Буссова, во многих источниках (“Новый летописец” и др.). Признание И. М. Заруцким Лжедимитрия II царем можно объяснить авантюристическими планами самого Заруцкого и тем, что он понимал мобилизующее значение лозунга “за царя Димитрия” для народных масс и в особенности для осажденных в Туле. Факт прибытия Меховецкого с несколькими эскадронами в Стародуб в день объявления самозванца царем подтверждается и конкретизируется письмом пана Харлецкого к своему приятелю от 9 октября 1607 г. В письме говорится, что Меховецкий прибыл в Стародуб с “5000 поляков, из коих впрочем только немногие были порядочно вооружены” (Д. Бутурлин. История смутного времени в России в начале XVII века, ч. II. СПб., 1841, стр. 90; в дальнейшем: Д. Бутурлин). Сообщение Буссова об отправке Лжедимитрием II Меховецкого для освобождения Козельска, по-видимому, ошибочно и другими источниками не подтверждается. Об испытании верности самозванцу жителей Стародуба рассказывается только в записках Буссова. Хитрость, описанная Буссовым, психологически вполне объяснима — новоявленный царь хотел убедиться в народном признании его. вернуться Начало военных действий Лжедимитрия II против Шуйского освещается в других источниках и в литературе несколько иначе, чем у Буссова. По хронологии Будила самозванец из Стародуба выступил 10 сентября 1607 г. в направлении города Почепа, 15 сентября его занял, а 20 сентября из Почепа пошел к Брянску. По подсчетам И. С. Шепелева Лжедимитрий II должен был занять Брянск 24 — 25 сентября (И. С. Шепелев, стр. 47). 1 октября из Брянска Лжедимитрий двинулся к Карачеву, достиг его 2 октября и только из Карачева 4 октября (там же, стр. 47) послал Меховецкого и Будилу захватить Козельск. 8 октября, после боя, в котором потерпели поражение русские войска, Козельск был захвачен интервентами (РИБ, т. I, стлб. 126). Как указывалось выше, сообщение Буссова о посылке Меховецкого из Стародуба освобождать Козельск не соответствует действительности. Во-первых, на пути к Козельску находились такие города, как Почеп, Брянск, которые в тот момент были за Шуйским; во-вторых, у Лжедимитрия было всего 5000 плохо вооруженных поляков, тогда как в распоряжении Мосальского, который защищал Козельск, было 8 тысяч ратников (Д. Бутурлин, ч. II, стр. 90). Через пять дней после захвата Козельска Лжедимитрий II двинулся к Белеву, прибыл туда 16 — 17 октября. От Белева Лжедимитрий II пошел назад к Карачеву, а оттуда по направлению к Путивлю, где первоначально думал зимовать (РИБ, т. I, стлб. 127). На этом заканчивается первый этап борьбы Лжедимитрия II с Шуйским Отход Лжедимитрия II к Карачеву источники объясняют успехами Шуйского под Тулой в борьбе против Болотникова (И. С. Шепелев, стр. 48). О взятии в это время Шуйским городов Белева, Волхова и Ливен см. примеч. 99. Село Самово, в направлении которого, по словам Буссова, “повернул назад” Лжедимитрий II, находится в Орловской губернии, южнее Карачева. вернуться В главе XIII своих записок Буссов обращается вновь к описанию осады Тулы в связи с движением Лжедимитрия II. Взятие Шуйским Волхова, Белева и Ливен Буссов объясняет некой хитростью царя, думавшего с помощью переговоров склонить жителей этих городов на свою сторону и с помощью их захватить Лжедимитрия II. Однако из разрядов известно, что в эти города из-под Тулы посылались войска. Взяв указанные города, Шуйский удерживал их вплоть до октября 1607 г. и тем самым обеспечивал себе свободу действий под Тулой. Важно сообщение Буссова, что Болотников надеялся выйти при первой возможности из затопленного города и прорваться со своими силами через кольцо осаждающих войск. вернуться Так как плотина на р. Упе была причиной затопления города и бедствий жителей, то несомненно возникали различные планы ее разрушения, ходили всякие слухи. Одну из легенд — о чародее, хотевшем разрушить плотину, — Буссов и записал. вернуться В изображении Буссова сдача восставшими Тулы явилась результатом соглашения между Болотниковым и Шуйским, по условиям которого царь обязывался сохранить жизнь осажденным в Туле войскам и их руководителям Расправу с Петром и Болотниковым Буссов справедливо рассматривает как акт вероломства со стороны Шуйского. Только так можно понимать ироническое высказывание Буссова, что царь сдержал свое слово по отношению к руководителям восстания, “как имел обыкновение держать его человек, подобный Шуйскому”. Рассказ Буссова о выезде Болотникова из Тулы и его диалоге с Шуйским не соответствует действительности. Судьба Болотникова была другой. Он был схвачен агентами Шуйского в самый момент сдачи Тулы. “Карамзинский хронограф” в рассказе о падении Тулы, составленном, вероятно, участником событий, изображает сдачу города как предательство “тульских сидельцев” в отношении руководителей восстания — Болотникова и “царевича” Петра. Переговоры, о которых сообщает “Карамзинский хронограф”, происходили тайно, видимо с какой-то группой осажденных, враждебных Болотникову. Следствием этих тайных переговоров было то, что, когда после заключения Болотниковым официальной капитуляции об условиях сдачи, подтвержденных клятвой Шуйского, Болотников открыл ворота Тулы, он и другие руководители восстания были схвачены агентами Шуйского из числа осажденных и выданы ему (И. И. Смирнов. Краткий очерк восстания Болотникова. Приложения. Госполитиздат, 1953, стр. 149). Дата сдачи Тулы, по Буссову (день Симона-Иуды), — 28 октября по новому стилю, 18 октября по старому стилю, — не поддается разъяснению. Эту же дату встречаем в рукописи Филарета (см. сборник Муханова, изд. 2-е, СПб., 1866, стр. 276). Однако несомненным является, что Тула пала 10 октября 1607 г. (СГГД, ч. П, № 154). В автобиографическом плане представляет интерес сообщение Буссова о нахождении среди осажденных в Туле его сына Конрада. вернуться Сообщение Буссова о ссылке немцев в Сибирь в одних списках его Хроники сопровождается указанием на пребывание их там еще в 1612 г., в других списках говорится о прекращении ссылки в 1617 г. (см. варианты, стр. 278). В ряде списков в рассказе о пребывании немцев в Сибири никаких хронологических дат не приводится. Все это дает основание предполагать существование нескольких редакций Хроники Конрада Буссова, две из которых могут быть точно датированы: одна — 1612 г., другая — 1617 г. Последняя редакция 1617 г. была подготовлена Буссовым к печати незадолго до его смерти в Любеке, но так и не была напечатана. |
