Схема Куника остается до настоящего времени единственной в литературе. Однако она не может считаться во всех отношениях удовлетворительно разрешающей вопросы литературной истории текста Хроники Буссова; в частности, она совершенно не решает вопроса об отношении к первоначальной редакции Хроники как той редакции, которая представлена Устряловским списком, так и редакции, отраженной в Дрезденском списке.
В настоящее время литературная история Хроники Буссова представляется следующим образом. Исходным моментом этой истории является составление Буссовым, при участии Бера, в 1612 г. первоначальной редакции Хроники. Время составления этой редакции определяется записью на Академическом списке о том, что рукопись Хроники была “приведена в должный порядок 1 марта 1612 г.”. Указание на то, что рукопись была окончена к 1 марта 1612 года, содержится и в заглавии Хроники Буссова в списке Вольфенбюттельской библиотеки 32.5 Aug. 2° (См. археографическое введение, стр. 66). Эта редакция не сохранилась в первоначальном виде, но может быть восстановлена на основании Дрезденского и Вольфенбюттельского II списков, а также путем привлечения устряловского перевода Хроники и рукописного перевода, хранящегося в ГПБ; эти переводы хотя и относятся к “Беровской” редакции, но сохранили в себе некоторые следы первоначальной редакции.
Наиболее бесспорно и очевидно время составления первоначальной редакции отразил текст устряловского перевода (и перевод ГПБ).
1. Он доводит описание событий до прихода к Москве Ходкевича в сентябре 1611 г.[113].
2. Заканчивается пожеланием освобождения осажденных в Кремле поляков до конца 1611 г.
3. Содержит запись о заключении в тюрьму патриарха Гермогена (умершего 17 февраля 1612 г.), говорящую о нем как о живом[114].
4. В рассказе о содержании польских королевских войск за счет сокровищ русских царей говорит об этом в настоящем времени: “на счет коих и теперь, в 1612 г., содержится королевское войско”[115].
5. О сосланных Василием Шуйским в Сибирь немцах — участниках восстания Болотникова говорится: “...где они более 4 лет до сего 1612 г. живут” и т. д.[116].
Однако, наряду с признаками первоначальности текста, Устряловский список характеризуется столь же определенными чертами, свидетельствующими о том, что отдельные места первоначальной редакции сохранились в Устряловском списке уже в составе переработанного текста или, точнее говоря, текста, подвергшегося определенному редактированию. Существо этого редактирования заключалось в изъятии из первоначального текста всех мест, относящихся к Буссову и свидетельствующих о его авторстве. В итоге же такой переработки текста создалась возможность приписать авторство Хроники Мартину Беру.
Эта редакционная работа над первоначальным текстом выявляется путем сопоставления Устряловского списка с Дрезденским и Вольфенбюттельским II списками Хроники. Дрезденский список наиболее полно отражает в своем тексте авторство Буссова. Во-первых, Буссов прямо назван автором Хроники в заголовке Дрезденского списка. Во-вторых, Дрезденский список содержит ряд мест, в которых Буссов, говоря в первом лице, прямо называет себя по имени: “Я, Конрад Буссов”, — а также говорит в первом лице о своем сыне, Конраде Буссове-младшем. Наконец, в-третьих, в Дрезденском списке имеется большое количество мест, в которых изложение ведется в первом лице, от имени автора, и которые по своему характеру также ведут к Буссову. Сопоставление параллельных мест Дрезденского и Устряловского списков дает следующие результаты: в Устряловском списке полностью изменен заголовок и из него устранен имя Буссова. Также отсутствуют все места в тексте с прямым упоминанием Буссова или его сына. Что же касается третьей группы мест, то част из них имеется в Устряловском списке, как и в Дрезденском, в форм первого лица, часть же или отсутствует, или содержится в форме изложения, ведущегося в третьем лице, или в форме, не содержащей автобиографических моментов.
То, что Устряловский список, наряду с отсутствием в нем имени Буссова, характеризуется вместе с тем наличием ряда мест, в которых изложение ведется в первом лице, в форме авторского рассказа, является особенно важным, ибо это дает возможность, вообще говоря, для построения схемы взаимоотношений Дрезденского и Устряловского списков, прямо противоположной предложенной выше, и позволяет рассматривать более обширный фонд мест и известий, связанных с личностью Буссова, в Дрезденском списке как результат дополнения основного фонда этих известий содержащихся в Устряловском списке, в процессе переработки первоначальной редакции 1612 г. Именно такого мнения придерживался Куник рассматривая имеющиеся в Дрезденской рукописи автобиографические места (Personalien), указывающие на участие Буссова в тех или иных событиях, как позднейшие вставки, сделанные Буссовым в процессе составления второй редакции Хроники (к которой Куник относит Дрезденский список) и имевшие целью представить в наиболее выгодном свете свою “незначительную личность”[117]. Куник вообще считал краткость особенностью “Московского списка” (т. е. Устряловского, — И. С.), отличающей его от “позднейших редакции”[118]
Вообще говоря, точка зрения Куника, что Personalien, содержащиеся в Дрезденском списке Хроники, представляют собой дополнения к первоначальному тексту, имеет под собой некоторые основания, так как грамматически эти места в большинстве случаев носят характер вводных предложений и частью даже помещены в скобки. Особенно показательно в этом отношении место о Конраде Буссове-младшем в самом конце Дрезденского списка, разрывающее длинное благочестивое рассуждение общего характера (см. стр. 192). Однако из возможности допущения более позднего происхождения буссовских “персоналий” Дрезденского списка по сравнению с первоначальным текстом Хроники не следует еще, что этим первоначальным текстом является Устряловский список. Сопоставление же остальной части автобиографических мест Дрезденского и Устряловского списков, напротив, приводит в выводу, что при наличии дополнений типа Personalien редакция автобиографических мест в Дрезденском списке носит в своей основе более первоначальный характер, чем в Устряловском списке, где эти места подвергались сознательной переработке, имевшей целью устранить связь этих мест с личностью Буссова и тем самым создать возможность относить их к другому лицу или лицам. Характер этой переработки можно продемонстрировать на примере следующих мест:
1. Рассказ о посылке Василием Шуйским в Калугу Фидлера в Дрезденском списке заключается благочестивым рассуждением автора, помещенным после эпизода с саморазоблачением Фидлера в Калуге и после текста его клятвы и содержащим изумление по поводу того, что “земля не разверзлась и не поглотила злодея вкупе со всеми нами, присутствовавшими при этом” (стр. 143). В Устряловском списке это благочестивое рассуждение отсутствует[119].
2. В разделе Хроники, посвященном взаимоотношениям немцев и Лжедимитрия II, имеется рассказ о том, как Шаховской и другие лица из окружения Лжедимитрия II стремились завладеть поместьями немцев. В Дрезденском списке рассказ этот имеет форму первого лица: “Поэтому они опасались, что если немцы останутся в милости, то эти поместья могут быть у них отняты и снова отданы немцам. По этой причине они день и ночь обдумывали, как бы изгнать нас навсегда, лишить нас жизни и удержать наши поместья (и это невзирая на то, что мы три полных года верою служили Димитрию, проливали за него свою кровь, потеряли здоровье и многих родных)” (стр. 168). В Устряловском же списке рассказ о покушении на поместья немцев ведется в третьем лице[120].
