Не может быть сомнения в том, что, говоря о рассказах и сообщениях достойных военных о московитских делах, Буссов прежде всего имеет в виду сочинение своего старого знакомого капитана Жака Маржерета, написанное им по желанию короля Франции Генриха IV и изданное в Париже в 1607 г. под заглавием “Состояние Российской державы и великого княжества Московского со всем тем, что там произошло наиболее достопамятного и трагического в правление четырех государей, начиная с 1590 и по сентябрь 1606 г”. (Estat de l'Empire de Russie, et Grande Duche de Moscovie. Avec ce qui s'y est passe de plus memorable et tragique, pendant le regne de quatre Empereurs i scavoir depuis l'an 1590 jusques en l'an 1606 en septembre. Par le Capitain Margeret. Paris, 1607).
Сочинение Маржерета, принесшее ему славу как писателю, было несомненно известно Буссову от самого автора, а может быть, даже и имелось у него. Пример Маржерета и мог дать Буссову идею после краха его карьеры на поприще войны и политики попытаться прославиться как писатель. Во всяком случае, название сочинения Буссова “Смутное состояние Русского государства в правление царей... с 1584 по 1613 г.” близко повторяет название сочинения Маржерета. С другой стороны, в центральном вопросе — о личности Лжедимитрия I — сочинение Буссова полно скрытой полемики с Маржеретом. В противоположность Маржерету, считавшему Лжедимитрия I истинным сыном Ивана Грозного, Буссов выдвигает целый арсенал доказательств того, что Лжедимитрий I — самозванец. Наконец, поскольку у Маржерета отсутствует акт цареубийства со стороны Бориса Годунова — первопричина “Смутного состояния” России, по Буссову, — сочинение французского капитана оказывается полностью отвечающим той характеристике “рассказов и известий военных людей”, которая дается им в письме Буссова, в плане противопоставления этим “рассказам” своей “книги”, главная ценность которой, по мнению ее автора, состоит именно в изложении первоначальной причины “междоусобной войны” в России.
Итак, целью Буссова являлось дать наиболее полное и обстоятельное освещение “Смутного состояния Русского государства” и причин, породивших это состояние. Буссов был очень хорошо подготовлен для выполнения стоявшей перед ним задачи. У него были собственные записи о тех событиях, наблюдателем и участником которых он являлся, рассказы и записи о более ранних событиях, полученные им как от русских, так и от живших в Москве немцев; наконец — самое главное — Буссов обладал огромным запасом наблюдений за годы его пребывания в России, когда он почти все время находился в центре борьбы — то в Москве, то у Болотникова, то у Лжедимитрия II, то, наконец, опять в Москве. Кроме того, у Буссова имелся “помощник”.
Заявление Буссова, что он писал свои “Московитские дела” вместе с “помощником”, разрешает длительный историографический спор о том, кто был автором публикуемой Хроники: Конрад Буссов или Мартин Бер? Решение этой контраверзы в пользу Бера, предложенное Карамзиным и поддержанное Устряловым, обосновавшими свое мнение ссылкой на то, что Петрей в своем сочинении о России дважды упоминает о писателе Мартине Бере и ни разу не говорит о Буссове как о писателе (хотя и сообщает эпизод с попыткой Буссова возглавить заговор в пользу Бориса Годунова в Нарве в 1601 г.), было в 40-50-х годах XIX в. оспорено Аделунгом, Гротом и Куником в России и Е. Германом в Германия[82].
В отличие от Карамзина и Устрялова, пользовавшихся анонимной редакцией Хроники, в распоряжении Германа и Аделунга, а также и Куника был Дрезденский (а также Академический) список Хроники, в заголовке которого в качестве автора Хроники прямо назван Буссов, а в тексте имеется целая группа автобиографических заметок Буссова. Это дало возможность Аделунгу и Герману, а вслед за ними и Кунику, со всей бесспорностью установить авторство Буссова и показать ошибочность точки зрения Карамзина и Устрялова.
В свою очередь Грот, произведя сопоставление параллельных мест из сочинения Петрея (широко использовавшего текст Хроники Буссова в разделах, посвященных событиям начала XVII в.) с двумя редакциями Хроники — анонимной, опубликованной в русском переводе Устряловым и приписываемой им Беру, и той редакцией, которая представлена Дрезденским списком и называет автором Буссова (Грот пользовался Дрезденским списком Хроники не непосредственно, а по описанию его у брауншвейгского историка XVIII в. Трейера и в сочинении Германа, опубликовавшего в особом приложении важнейшие места Хроники, свидетельствующие об авторстве Буссова), — установил, что заимствования Петрея восходят не к анонимной редакции, приписываемой Беру, а к буссовской редакции, представленной Дрезденским списком, хотя и отметил, что некоторых деталей, о которых со ссылкой на Бера говорит Петрей, нет ни в одном из сохранившихся списков Хроники.
Пересмотр точки зрения Карамзина и Устрялова (сам Устрялов, впрочем, остался на старых позициях — см. его замечание в предисловии к 3-му изданию Хроники Бера)[83] и “восстановление в правах” Буссова (Die Restitution Bussows, по выражению Куника)[84] не снимает, однако, вопроса о Бере и его отношении к Хронике. Прежде всего, о Бере-писателе дважды и вполне определенно говорит Петрей. Так, в рассказе Петрея о принце Густаве Шведском имеется следующее место: “Поэтому несправедливо известие Мартина Бера, который пишет, что сам погребал Густава в монастыре Димитрия Солунского и получил за сие 20 рублей в награду”[85]. И действительно, известие о том, что пастор Мартин Бер 22 февраля 1607 г. хоронил Густава в Кашине, в монастыре Димитрия Солунского, имеется во всех списках Хроники — правда, без упоминания о плате, полученной Бером[86]. И именно на основе этого известия Карамзин и считал Бера автором Хроники. Еще важнее другое свидетельство Петрея о Бере-писателе, содержащееся в рассказе о попытке Василия Шуйского отравить Болотникова, послав в Калугу для этой цели немца Фридриха Фидлера. Весь этот рассказ Петрей целиком заимствует из Хроники Буссова, в том числе и текст клятвы, взятой Шуйским с Фидлера, что тот сдержит свое слово. Но в отличие от Хроники Буссова ни в одном из списков которой ничего не говорится о том, кто был составитель текста клятвы Фидлера, Петрей предпосылает тексту клятвы следующее заявление: “А чтобы всем было очевидно, как гласила клятва, которую он дал, я хочу записать ее слово в слово, как ее написал и обнародовал Мартинус Бер, который был автором (письменным отцом) этой клятвы”. Вслед за тем Петрей помещает текст клятвы Фидлера, причем не только в немецком издании 1620 г., но и в первом, шведском издании сочинения Петрея текст клятвы Фидлера дается на немецком языке, точно совпадая, за исключением незначительных редакционных разночтений, с текстом клятвы в Хронике Буссова[87]. То, что Петрей привел в шведском издании текст клятвы Фидлера по-немецки, может означать только одно, — что Петрей действительно держал в руках Хронику, автором которой он считал Бера, и действительно выписал из нее “слово в слово” клятву Фидлера. (Напротив, ссылка на Бера в рассказе о Густаве Шведском содержится в такой форме, что допускает возможность того, что Петрей, скажем, имел в виду какое-нибудь письмо Бера). К этим свидетельствам о Бере-писателе у Петрея нужно добавить материал, который можно извлечь из самой Хроники Буссова. Материал этот содержится в рассказе о козельских немцах. Рассказ этот, главным героем в котором выступает Бер, спасающий немцев от угрозы расправы с ними Лжедимитрия II, упоминает о “молитвах и псалмах”, которые Мартин Бер “сам сочинил в этой беде и которые можно найти в конце этой книги” (стр. 171). И действительно, в конце Хроники Буссова с особым заголовком помещены три молитвы и один стихотворный псалом (названный по-латыни Lamentatio). В этом псалме и состоит весь интерес, так как он представляет собой акростих, образующий из первых букв, с которых начинается каждая строфа, имя его автора: Martinus Beer[88]. Наличие в Хронике Буссова псалма-акростиха с именем Мартина Бера, помещенного к тому же в конце рукописи, еще более увеличивает материал, говорящий в пользу участия Вера в составлении Хроники, превращая рассказ о том, что Бер сочинил свой псалом экспромтом, на берегу Оки, в простой литературный прием, имеющий целью обратить внимание читателя Хроники на акростих. Можно было бы даже идти дальше и видеть в этом акростихе вообще указание на то, что Бер являлся автором Хроники, если бы и в ее заголовке и в тексте не было прямых и бесспорных свидетельств об авторстве Буссова. Но эти материалы о Бере полностью укладываются в формулу письма Буссова герцогу Брауншвейгскому о “помощнике” (Mitgeselle), вместе с которым он составлял свою “книгу”. Роль Бера как “помощника” Буссова вполне отвечала характеру родственных отношений между ними как зятем и тестем (о женитьбе Бера на дочери Буссова говорит Петрей в шведском издании своего сочинения)[89]. Вместе с тем Бер обладал такими качествами, которых как раз могло недоставать у Буссова-писателя, именно — школьной и церковной образованностью, ибо, в противоположность Буссову, который, по его собственному признанию в письме герцогу Брауншвейгскому, “с юности” (von Juegent) находился на службе у государей и владетельных особ, т. е. воевал, провел свыше 40 лет (“большую часть своей жизни”), как он пишет в письме советнику герцога Брауншвейгского Пепарино от 3 февраля 1614 г. (см. стр. 195)[90], вне Германии и вряд ли где-нибудь серьезно учился, Мартин Бер приехал в Москву в 1600 г. по приглашению Бориса Годунова, будучи студентом Лейпцигского университета, и первые три года своего пребывания в Москве являлся учителем “немецкой и латинской школы” в Немецкой слободе в Москве[91].
