– Я – ваша семья.
Вика всегда считала Новый год семейным праздником, ей нравилось, когда многочисленные тёти и дяди собирались за одним столом. Чувство единения грело сердце, было приятно послушать, как у кого дела, понянчится с племянниками, правда, последние пару лет родственников приезжало всё меньше: кто-то уже обзавёлся большой семьёй и покупать билеты в другой конец страны для всех её членов было очень накладно, а кто-то просто не видел в поездке никакого смысла. Но всё равно дом на праздник был полон гостей и веселья, упускать которое совсем не хотелось.
– Лия, правда, об этом и речи быть не может. Мы с Женей уже сказали им, что приедем. Через несколько дней должны бы улететь.
– Так скажите обратное, – Адлер всё ещё сидела с распростёртыми объятиями. – Вы уже взяли билеты?
– Пока нет.
– Вот и не надо, – сквозь улыбку протянула она. – Родители поймут вас. Только если вы действительно хотите отмечать со мной.
– Конечно хотим, – постановил Женя. – Я сам скажу им.
Вика вздохнула, поняв, что оказалась в меньшинстве. Действительно, перспектива остаться в Питере виделась куда более привлекательной.
– Ладно, попробовать стоит.
– Ура! Я очень рада, приглашения отдам вам позже, когда сделаю их. Ещё не выбрала цветовую гамму, но уже в процессе. Как раз за этим я вышла так рано сегодня – хотела успеть купить всё самое красивое для нашего праздника.
– Лия, ты же понимаешь, что всё то же самое будет в магазинах и завтра, и послезавтра, – улыбнулся Женя.
– Это не так! Лучшее разбирают практически сразу!
Протасовы не стали спорить, лишь понимающе кивнули друг другу. Переубеждать Лию было слишком энергозатратно и не имело смысла – в любом случае в её философии не было ничего плохого: предновогодняя суета должна приносить радость, и раз уж она отвечает заявленным требованиям, значит, всё в порядке.
– Но что-то у тебя не видно килограммов игрушек, – заметила Вика. – Как же ты отложила такую срочность?
– За этим я сюда и пришла, – начала Адлер, деловито размешивая сахар в чашке. – На Студсовете сегодня…
– Ты ещё и на Студсовете была…
– Женя, не перебивай меня! В общем, сегодня на собрании ко мне подсела Анжелика с 5 курса и рассказала, что её пригласили на кастинг моделей.
– Анжелику? Она же совсем низкая, – нахмурилась Вика. – Может, это развод?
– Вот и я так подумала, но потом она рассказала подробнее, и это действительно интересно. Дом моды «Шереметев» сейчас ищет двух моделей на грядущий показ, по крайней мере, одну точно. Со вторым местом пока неясно, но вполне вероятно. Как я поняла, делается это в очень срочном порядке, поэтому они не стали давать официальное объявление, чтобы провести всё тихо и не привлекать толпы желающих. Модели сами пригласили своих подруг.
– Погоди-ка, «Шереметев». Разве не туда ты в прошлом году ходила на кастинг? – Вика вспомнила, как Лия сидела на этом самой кухне год назад и расстраивалась из-за того, что не прошла отбор.
– Да, это потрясающее место! Мне так нравятся их работы, особенно зимняя одежда, моя шуба как раз из прошлогодней коллекции. Я думаю, что нам стоит пойти.
– Нам?!
Протасова поперхнулась чаем. Её не слишком привлекала перспектива ходить по модельным кастингам в надежде, что кто-нибудь заметит её и даст продвижение, если его можно таковым назвать. Да и сама карьера модели никогда не была её целью. Вика не понимала девочек, которые в 22 года всё ещё мечтают пробиться в мир высокой моды. Это казалось чем-то недостижимым, красивой мечтой. Большинство историй, которые она слышала, заканчивались рассказом о потраченном времени. В основном после модельных агентств девочки имели в лучшем случае пару рекламных публикаций и нереализованные амбиции. Только одна её знакомая добилась «медийности» – участия в одной рекламной кампании российского бренда одежды, затем она снялась в рекламе майонеза и теперь периодически мелькала в программе «По делам несовершеннолетних» на Домашнем. Крайний раз она украла сервелат – сомнительная слава.
– Конечно, почему бы и нет? Нельзя упускать такой шанс, Вика!
– Может, я не хочу.
Адлер отмахнулась.
– Хочешь. Это же интересно! Попробовать стоит в любом случае. Вдруг получится.
– А как же учёба? У нас совсем другой путь в жизни выбран, даже если серьёзно рассматривать твой порыв, мы подписали договоры с прокуратурой. Какие модели?
– Вика, перестань, это же может быть нашим хобби. Мы сможем успевать совмещать одно и другое, главное – хотеть. Я не говорю о том, что в будущем хочу стать моделью. Но сейчас, пока нам по двадцать один, ну тебе двадцать два, почему не поучаствовать? Даже я со своей загруженностью в Студсовете готова попытаться и смогу выкроить время.
Собеседница задумалась. Может, Лия и права. За попытку никто по рукам не ударит. К тому же если всё получится, это будет, как минимум, интересный опыт.
– Хорошо, можно сходить. Но нам ведь нужно быть приглашёнными – мы в их число не входим.
Адлер, явно довольная собой, расплылась в изящной хитрой улыбке.
– Вообще-то входим. Я попросила Анжелику сказать, что с ней придут две подруги.
– Лия!
– Я знала, что ты дашь добро! Сначала она отказалась, но я пообещала поставить её ведущей на несколько мероприятий, помню, как она доставала меня с этим в прошлом году. Я умею быть убедительной.
– Это уж точно, – заметил Женя, вмешавшись в разговор из угла кухонного гарнитура. Пока девочки обсуждали свои планы по покорению вершин моды, он уселся возле раковины и, уже расправившись с принесёнными дарами, открыл упаковку печенья, которое уплетал вместе с чаем.
– Евгений, вам виднее с вашего пьедестала, как вы думаете, у нас есть шанс? – вопрос, звучащий от сестры, был скорее риторическим, в её глазах уже теплился азарт.
– Я уверен в этом, – кивнул парень, дожёвывая печенье.
– Отлично! – воскликнула Адлер, – сбор завтра в 12:00 в здании Дома моды на Дворцовой набережной. Женя, ты пойдёшь с нами, нам необходима твоя поддержка.
Такое известие вызвало у парня тяжёлый вздох: снова ранний подъём в выходной. Так и решили.
Прозрение
Вечером того же дня Иван Голдин вбежал в свой кабинет с горящими глазами. Наконец, к нему снизошло озарение. Ведомый вдохновением и восторгом, он отыскал среди своих многочисленных записей и зарисовок эскиз главного платья.
«С фасоном всё было в порядке, как и с длиной, и с рукавами… какой же я… цвет, всё дело в нём!»
Голдин схватил маркер со стола и провёл яркую толстую линию посередине листа, после чего дыхание его стало прерывистым. Это оно – то самое! Он уверенно поднял листок и просиял. Нашёл!
– Хватит золота, платье будет красным, – с победой в голосе произнёс он и потянулся к телефону.
Оля Чайкина
Петербург утонул в ночи. На улицы и проспекты спустилась, словно нежеланная гостья, морозная мгла. По безлюдным дворам и переулкам носился пробирающий ледяной ветер. Он грозился оборвать провода и обламывал замёрзшие ветви деревьев Летнего сада, устремлялся в городские каналы, бился о вековые каменные стены. Бушевала пурга. Мелкий снег, разбившись на миллионы маленьких осколков, стремительно бил по крышам домов, стучал в окна, тонул во дворах. Мрачная пелена, затянувшая небо, не пропускала мерцания звёзд. Казалось, они никогда и не светили. В витринах Невского проспекта болезненно отражался желтушный свет фонарей, даже ему хотелось погаснуть, стыдливо спрятаться до лучших времён. У одного из домов на Советской улице съёжился от холода бездомный одноглазый кот. Он сидел на лавке и грозно щурился, грязная шерсть его колыхалась на ветру, оголяя розовое тело. Похожий на бывалого моряка, он воротил морду по ветру, понимая – сегодняшнюю бурю лучше переждать в подвале.
Среди завываний метели и стужи, слагающих свою страшную одинокую песнь, заметаемое снегом, во внутреннем дворе на Дворцовой набережной встретило свои последние минуты ныне бездыханное тело Оли Чайкиной. Глаза её были распахнуты, и две маленькие безжизненные льдинки бессмысленно глядели в небо. В них не читалось ничего, лишь безразличие и отдалённый страх, забравшийся в зрачки, но даже он был доступен лишь самым впечатлительным смотрящим. Труп не мог ничего сказать, и на страх, конечно, тоже был не способен. Всего пару часов назад тело дышало, ноздри вздымались от горячего воздуха, теперь же, всё замерло, и никогда больше не суждено ей было вдохнуть, подумать, посмеяться. По бледному лицу нещадно колотил острый снег, синюшные губы замерли в безмолвном крике, мёртвые пальцы утонули в снегу. Ветер тормошил её лёгкое белое платьице, бесстыдно шаря по окоченевшему юному тельцу. Белёсые кудряшки слиплись от багровой жижи, тёмным пятном впитавшейся в снег под затылком. Казалось, метель оплакивает девушку, такую молодую, невинную. Вскоре зима окутала её тело, бережно присыпала белой кромкой и похоронила в себе, унося душу далеко в морозную высь.