— Не думаю, что TMZ будет иметь большое значение, — фыркнул Коннор. — Моя фамилия не Кардашьян.

— Но Темплтон, — напомнила ему Миранда. — Одного этого будет достаточно.

— Тогда и вам достанется, — сказал Коннор своим родителям.

— Нет, если мы осудим тебя как развратного, помешанного на сексе дегенерата, — сказала миссис Темплтон.

— И даже если это как-то отразится на нас… оно того стоит, — холодно улыбнулся мистер Темплтон.

Он взмахнул рукой, и телохранитель открыл входную дверь. Трое других вышли проверить коридор, а затем Темплтоны покинули помещение. Винсент не удостоил нас своим вниманием. Мистер Темплтон просто бросил холодный взгляд на своего сына, а его жена усмехнулась надо мной, как будто я была грязью.

Миранда ушла последней.

— Девять часов, Коннор. Не позднее.

Она вышла, и телохранитель последовал за ней, захлопнув дверь.

Невозможно описать поток эмоций, захлестнувший меня, но вот самые важные из них:

Страх.

Ярость.

Стыд.

Ненависть.

Боль.

И тошнота, что на самом деле не является эмоцией, но скажите это кому-нибудь прямо перед тем, как вас стошнит.

Я посмотрела на Коннора. Проигнорировав меня, он просто подошел к дивану, взял iPad и бесстрастно уставился на экран.

Я нерешительно повернулась к Джонни. Мне было трудно встретиться с ним взглядом, интересно, видел ли он фотографии и что он о них думает, но, когда наши глаза наконец встретились, я была рада увидеть, что не только я была не в своей тарелке.

Он смотрел на меня, его лицо было полно сочувствия и боли. Затем его взгляд упал на Коннора, и беспокойство на лице Джонни увеличилось вдвое.

Я снова посмотрел на Коннора.

Он листал фотографии с пустым выражением лица.

— Коннор? — прошептала я.

Он не ответил, просто продолжил водить пальцами по экрану.

— Коннор, поговори со мной, — прошептала я.

Внезапно это было похоже на прорыв дамбы, — вся ярость, гнев и ненависть вырвались наружу одновременно.

— ПРОКЛЯТЬЕ! — крикнул он, бросая iPad.

Я взвизгнула и прикрыла голову, хотя планшет даже не упал рядом со мной.

IPad ударился о стену, от разбитого экрана отлетели кусочки пластика, прежде чем он с грохотом упал на пол.

Джонни оказался передо мной в мгновение ока, встав между мной и Коннором.

Хотя это было ужасно, ему незачем беспокоиться. Коннор был в своем собственном аду, когда он топал прочь от нас.

— Черт побери! Черт побери! — кричал он, ероша руками волосы.

А потом он остановился, его плечи приподнялись, он повернулся к нам спиной.

Через несколько секунд Коннор наполовину поднял руку, словно окликнув нас с далекой горы.

— Мне очень жаль, — сказал он тихим спокойным голосом, по-прежнему отвернувшись от нас. — Я не должен был этого делать.

Я прошла мимо Джонни. Тот пытался удержать меня, но без особого энтузиазма. Я оттолкнула его руки.

Но чем ближе я подходила к Коннору, тем больше я становилась неуверенной.

— Коннор, — прошептала я.

Он по-прежнему не оборачивался и не смотрел на меня.

Вместо этого он склонил голову и закрыл лицо руками.

— Так глупо… как я мог быть таким чертовски глупым… — прошептал он.

Я положила руку ему на плечо… слегка. Нерешительно.

По правде говоря, я боялась. Но все равно сделала это.

Он убрал руки от лица и посмотрел на мои пальцы. Затем Коннор проследил взглядом вверх по моей руке к моему лицу, пока не посмотрел мне в глаза.

Он выглядел усталым… побежденным.

Затем… словно единственный солнечный луч, пробившийся сквозь облака… уголок его рта слегка приподнялся.

— Так. Как тебе моя семья? — невозмутимо спросил он.

Я засмеялась — пара коротких смешков, в основном от шока. Я ничего не могла с собой поделать.

— Они … вроде как засранцы, — сказала я.

Теперь он расхохотался. Затем Коннор взял меня за руку и прижал к себе.

Его подбородок уперся мне в макушку, и он глубоко вздохнул. Я чувствовала, как его грудь шевелится рядом с моим ухом.

— Ну… вот и все, — пробормотал он.

Я нахмурилась и отстранилась.

— Что ты имеешь в виду?

— Они выиграли.

Я смотрела на него.

— …как?

Он посмотрел на меня, одновременно хмурясь и улыбаясь.

— Я не могу позволить им сделать это с тобой.

Казалось, мое сердце вот-вот лопнет.

— Ты бы… ты бы бросил… все свои…

Он потер лицо рукой.

— Какая еще у меня есть альтернатива? Смотреть, как тебя тащат по грязи? — Он покачал головой и посмотрел вдаль. — Если бы я не был таким чертовски глупым…

— Это моя вина, — прошептала я.

Он рассмеялся, коротко и горько.

— Нет, это все я, и мы оба это знаем. Я позволяю своему члену думать за меня, и вот что…

— Нет, — выдохнула я. — Я имею в виду… если ты им уступишь… тогда это моя вина.

На этот раз он просто нахмурился. Улыбки не было.

— Нет, Лили. Нет, ты не можешь так думать.

Но я не слушала, что он говорил сейчас, зато слышала, что он сказал мне вчера вечером.

Представь себе мир, в котором электричество стоит меньше одной десятой от того, что оно стоит сейчас, не говоря уже о том, что оно не загрязнает окружающую среду.

Я хочу быть парнем, который изменит мир к лучшему. И если я не могу быть им, тогда я хочу помочь парню, который собирается изменить мир к лучшему… мечтателям, ученым.

То, что принесет пользу не только богатым, но и бедным людям на всех континентах. То, о чем напишут в книгах по истории, что изменит ход человеческой цивилизации. Это то, чем я хочу быть. Чем-то потрясающим. Чем-то, что меняет мир.

Я ни за что не собиралась этому препятствовать.

Я не могла.

Я была в ужасе от того, что собиралась сказать, но промолчать не могла.

Я выпрямилась, как могла, и постаралась казаться как можно более храброй.

— Меня не волнует, что со мной будет. Если ты действительно веришь во все, что сказал мне прошлой ночью… тогда пошли их к черту.

Он уставился на меня. Затем Коннор покачал головой:

— Нет, Лили… ты не понимаешь…

— Они направляют пистолет тебе в голову, а в этом случае пистолет — я. А я не позволю им так поступить.

— Нет, ты не понимаешь. Пистолет направлен не на меня, а на тебя. Эти фото увидят твоя мать, твой отец. Они будут видеть их в новостях, в газетах, в интернете. Этого не избежать Твои бабушка с дедушкой живы? Они тоже их увидят. У тебя есть брат? Он женился? Есть дети? Потому что все твои племянницы и племянники будут их видеть. Если не сами, то на телефоне каждого школьника. Все, кого ты когда-либо знала в средней школе и колледже — все, с кем ты когда-либо работала — увидят эти фотографии. Мало того, эти фотографии будут совать им под нос в течение нескольких дней, а может быть, недель. И не только фотографии, но и ложь и грязь, за которые Миранда и мои родители могут заплатить людям. Что ты проститутка. Что ты шлюха.

Я вздрогнула, когда он это сказал.

«Шлюха» — не самое красивое слово ни при каких обстоятельствах. Оно становится особенно уродливым, когда ты знаешь, что его собираются использовать, чтобы атаковать и унизить тебя.

— И это произойдет не только завтра утром — это останется с тобой до конца твоей жизни. То, что появляется в Интернете, никогда не исчезает. Когда кто-то наберет в Google твое имя через пять, десять, пятьдесят лет, они увидят тебя на этих фотографиях. Черт, им даже не придется гуглить — вероятно, это будет вторая или третья вещь, которая всплывет, если они загулят меня. Твои дети узнают об этом с того момента, как впервые пойдут в школу. Другие дети — даже взрослые — будут показывать им эти фото. Даже если ты откроешь гребаное лекарство от рака или выиграешь Нобелевскую премию за мир во всем мире, эти фото будут упомянуты в твоем некрологе. Миранда и мои родители позаботятся об этом. Это то, с чем ты хочешь жить?