Над образом её и впрямь поколдовали заботливая мама Марта и изобретательная Эла. Нежный воздушный шёлк цвета молодой зелени облегал её стройную фигуру. Из-под тонкой кокетки под лифом струились волны летящей ткани, расшитые золотом по краю. Неброский макияж чётко очерчивал линии губ, скул и ресниц, делая её взгляд более выразительным и глубоким. Волосы, искусно уложенные на затылке, ниспадали на спину мягкими, вьющимися локонами.

— Ну, дорогая, — приобняла её Бескровная. — А теперь о работе. Итак, Бах! Помни, о чём ты играешь! Об интонации, о смысловой наполненности каждой детали, особенно в мотиве ангелов со взлётом мелодии по секстаккордам!

Внимая напутствию Бескровной, Лина невольно наблюдала, как в проёме дверей появилась фигура молодого человека. Задержавшись на пороге, он мельком оглядел присутствующих и, сосредоточив взгляд на профессорше и Лине, медленно двинулся к ним. И что-то знакомое сквозило в облике парня — в посадке головы, в развороте плеч, в небрежной походке. Правая рука в кармане брюк, на лице мерцает загадочная улыбка.

— Ах, какой… смотрите, девочки… — донёсся до Лины громкий шёпот Разинской.

— Филипп! — вздрогнула Лина, с трудом узнавая в элегантном парне недавнего разгильдяя-неформала.

Полянский остановился за спиной у Бескровной и делал вид, что внимательно слушает речи профессорши. Брови его то наигранно хмурились, то удивлённо взлетали, он слегка покачивал головой, будто всецело разделял мнение педагога.

«И зачем ему вздумалось прийти на концерт?» — размышляла Лина, всматриваясь в лицо Филиппа и выискивая следы возможной болезни, но он был весел и загадочно, чертовски красив. Лишь некоторая бледность кожи и затаённая грусть в глазах напоминали о недавнем недуге. Взгляд её пробежался по тёмной меди волос, аккуратно зачёсанных назад, спустился ниже, изучая чёрный классический костюм, идеально сидящий на широких плечах, кипенно-белую рубашку со стоячим воротничком и стильным галстуком-бабочкой, скользнул к татуировке на шее — пику драконьего крыла с полукруглым когтем, нагло выползающему из-заворота рубашки. За всем этим внешним лоском угадывалось что-то опасное и притягательное. Лина так и застыла в немом восхищении. Как же ему шёл этот образ интеллигента с червоточинкой!

Бескровная, внезапно замолчав, обернулась к Филиппу, всем своим видом выражая недовольство.

— Здравствуйте, Ирина Петровна, — скромно поприветствовал он преподавательницу, склонив в учтивом поклоне голову, но при этом уверенно улыбаясь. Лине он всего лишь подмигнул, но улыбка его сделалась шире и теплее.

— Филипп, — изумилась Бескровная, лицо её сразу смягчилось. — Полянский… Как вырос. Я ведь помню тебя совсем мальчишкой. Так-так… присаживайся тут, нам есть о чём поговорить, — скомандовала Бескровная, указав на место Лины рядом с собой. — И не смущай нашу артистку! А ты, Евангелина, быстро за кулисы, и соберись, через пять минут начало!

О том, что оставалось за спиной, Лина старалась не думать, лишь мысленно сконцентрировалась на выступлении, призвав на помощь все свои силы. Сейчас она прикоснётся к клавишам рояля, и музыка прольётся на свет живым неудержимым потоком. И Лина, частичка чего-то грандиозного и великого, потянется к свету, увлекая за собой целую армию звуков, и лишь от неё зависит исход предстоящего действа!

Стихли аплодисменты, и ведущий объявил первый номер концерта.

— Иоганн Себастьян Бах, прелюдия и фуга соль-диез минор из второго тома «Хорошо темперированного клавира». Исполняет выпускница музыкального училища имени Петра Ильича Чайковского Евангелина Альтман.

Лина расправила плечи и с улыбкой вышла на сцену.

***

Первую часть концерта Лина отыграла на одном дыхании — отрешившись от всего окружающего и отдавшись эмоциям. Пальцы её мягко и уверенно бегали по клавишам, рисуя мотив ламенто прелюдии и фуги Баха, звуки пружинились в воздухе, наполняя атмосферу зала энергией сострадания и любви к Всевышнему. Широкие аккорды и быстрое арпеджио оживили зал маршевым темпом — зазвучал трансцендентный этюд Листа № 7: воинственный, яркий и бравурный. А после грянул «Полёт шмеля» и закружил в безудержном вихре музыки. Сердце Лины замедлило ритм, дыхание затаилось от азарта и напряжения, будто она сама парила на спинке шмеля над пёстрой долиной цветов, рискуя в любой момент сорваться и ухнуть вниз.

Лишь оторвав от клавиш руки, Лина вдохнула полной грудью, а сердце неистово забилось от мощного притока адреналина. «Жива! Жива…» — счастливо улыбнулась она.

Зал тотчас же взорвался аплодисментами. Кто-то выкрикнул: «Браво!» и зрительские овации усилились троекратно. Голова пошла кругом от мельтешения людей и обилия голосов, всё смешалось как стекляшки в калейдоскопе, и по щекам скатились слёзы восторга. Склонившись в поклоне, Лина выцепила взглядом лица Бескровной и Филиппа. Первое — с выражением сдержанного одобрения, второе — задумчивое и растроганное, с беспокойным блеском в глазах, словно всё напускное вмиг исчезло, и Лина смогла увидеть его настоящего, достучаться и растревожить давно позабытые чувства. Она боялась ошибиться — вдруг это плод её разыгравшегося воображения?! Однако подсознание говорило об обратном — он слышит ровно так же, как и она сама. И следующую часть концерта Лина сыграет только для него, ведь между ними витает музыка, пока ещё хрупкая, почти неуловимая, но живая. Одна на двоих.

В короткий антракт на сцену вышли музыканты симфонического оркестра консерватории, расселись по местам и стали настраивать звук, а время неумолимо бежало вперёд, отщёлкивая минуту за минутой.

В закулисной тишине Лина прикрыла веки и попыталась расслабиться. Кожу вмиг осыпало зыбкой волной мурашек, вздыбились волоски на теле, лоб и ладони покрылись испариной, будто её коснулось что-то потустороннее и таинственное, — по рукам и груди пробежало знакомое тепло, и силы вновь вернулись к ней. Сейчас… сейчас всё случится!

Голос ведущего объявил следующий номер концерта, и Лина с готовностью вышла на сцену. Стройный хор скрипок, виолончелей и фаготов заиграл долгое вступление. Нежная мелодия навевала картинки летней природы — цветочный луг с пасущимися козочками и смеющихся розовощёких пастушек. Но вскоре дополнилась летящими звуками рояля, лёгкими и ажурными, словно сотканными из тёплых солнечных лучей, сменилась шелестом осеннего дождя и тихой печали, зажурчала в темпе аллегро, утонув в весёлом хороводе эмоций и чувств.

Со сцены Лина уходила под громкие аплодисменты, держа в руках охапки цветов. Некоторые зрители — студенты-выпускники училища и просто незнакомые лица — стояли у сцены, продолжая восторженно рукоплескать и выкрикивать «браво», только Филипп исчез, его место рядом с Бескровной пустовало. Лина пробежалась глазами по залу в надежде увидеть его. «Где же он? — разочарованно думала она. — Видно, устал от моих симфоний и ушёл, не попрощавшись». Сердце кольнуло болью, и на глаза навернулись слёзы. Как бы ей хотелось поймать на себе его восхищённый взгляд и услышать слова одобрения!

«Улыбаться всем недоразумениям вопреки!» — так её учила наставница Бескровная. И Лина продолжала улыбаться сквозь слёзы — пусть все думают, что она плачет от счастья!

— Альтман, у тебя стальные пальцы, ты крутая! — донёсся до неё резвый голос Лёшки. Тот, радостно скалясь во все тридцать два, стоял у самого края сцены и тянул к ней руки, изображая свой излюбленный жест — «козу».

Тут из толпы выползла Разинская, вцепилась в Лёхино плечо, мазнула по Лине недобрым взглядом и утянула его за собой. «Эх, Лёха, и ты туда же…» — Лина сглотнула едкий комок обиды и улыбнулась шире.

В фойе концертного зала её обступили люди — кто-то говорил слова благодарности, кто-то смотрел на неё как на диво дивное, но больше всех к ней рвался невысокий молодой человек субтильной наружности, с нездоровым румянцем и странными бегающими глазками.

— Я восхищён, я искренне восхищён… это было сильно! — бормотал он, подбираясь к ней всё ближе. Его монотонная тихая речь настораживала и даже немного пугала. — Я ведь зашёл не ради пустого интереса. Бескровная задвигает меня, и я подумал, чёрт, почему не я, лучший студент курса, а какая-то девчонка из училища? Я мог бы сегодня сорвать овации. Я, а не ты! Но теперь соглашусь с Ириной Петровной, она сделала правильный выбор.