— Сибас, ты с дороги так проголодался? — заворковала Лина с питомцем, наливая в миску молоко. — Много есть вредно, хороший мой!

Сибас… Тот самый кот, которого он подарил ей в детстве! Как же он мог забыть? «Лучший транквилизатор «Сибазон». Сибас!» — всплыли в памяти слова из далёкого прошлого.

Ноги сами понесли его к Лине — та устроилась на древнем диванчике у окна и не спешила возвращаться к столу. Фил осторожно присел рядом. Ему вдруг остро захотелось внимания девчонки и такого же обожания во взгляде, которым она совсем недавно одаривала Макса.

— А тут… почти ничего не изменилось. — Фил разглядывал всё те же обои в цветочек и аккуратные шкафчики на стенах. Однако Лина пропустила его слова мимо ушей, прислушиваясь к разговору Макса и Элы.

— И давно вы вернулись в Россию? — не сдавался Фил, нетерпеливо постукивая ногой.

— Почти три года, маму потянуло домой, — наконец отозвалась она, даже не взглянув в его сторону, и у Фила досада засосала под ложечкой.

— Там интереснее? — вспылил он, удивляясь своей резкости.

— А ты всё такой же … дерзкий, — с упрёком заметила Лина.

— Нормальный я. — Поймав её взгляд, Филипп виновато улыбнулся. — Это тот самый Сибас?

Досыта наевшись, кот растянулся у ног хозяйки и сладко посапывал.

— Тот самый. — Лина почесала любимца за ушком. — Представляешь, он вместе с нами путешествовал по Германии. Единственный мужчина в семье.

Тем временем разговор Макса и Элы вышел на новый уровень. Эла заговорила о стилях и моде, что-то увлечённо доказывая Максу, и тот с удовольствием возражал.

— Можно добавить что-то новое в твой образ, к примеру, сделать стрижку, как у молодого Мика Джаггера, а концы осветлить. Обожаю смешение стилей, — убеждала его Эла.

— Нет. — Макс качнул головой и совсем по-мальчишески ухмыльнулся. — Эл, я года три под Курта косил, а теперь индивидуальности хочется — самим собой быть хочется. — Макс взлохматил волосы на затылке и коротко посмеялся.

— Вот и будь самим собой, я же не спорю, но нужно меняться и во всём стремиться к совершенству.

— Самосовершенствование — ничто в сравнении с саморазрушением, — сумничал Макс. — Какой смысл добиваться совершенства, если через какое-то время я умру и все эти навороты станут мне не нужны? Бессмысленное занятие — совсем как секс без девушки.

— Романтика саморазрушения? В этом ты видишь смысл?! — воскликнула Эла, ничуть не смутившись. — Хочешь сказать, что ты вообще не совершенствуешься? Да хотя бы в музыке, не говоря уже о сексе, если на то пошло.

— Бред какой-то, — пробурчала Лина. — Мне кажется, что с такими постулатами и жить не захочется. Сознательно себя разрушать… представь, если каждый начнёт таким заниматься… это же п-просто преступление против человечества.

— Не стоит так реагировать, Лин! — отмахнулся Фил. — Макс всего лишь перефразировал слова Чака Паланика, довольно избитую фразу, не несущую в себе здравого смысла. Так, пособие для наркоманов, если честно. Это тупо, согласен. Расскажи лучше про кота.

Но Лина, как заворожённая, ловила каждое слово Элы и Макса — тот поддался на её уговоры и с азартом обсуждал новый имидж.

— Что и требовалось доказать. Саморазрушение отменяется! — Фил потянулся к коту, желая потрепать его за загривок, но тот, ощетинившись, выгнул спину дугой и настороженно замер.

— Сибас… красавец зверюга! — Фил взялся играть с котом, и тот, в ответ на агрессивные выпады гостя, норовил ударить лапой.

— Ну давай, давай… покатый, — драконил его Фил, не оставляя попыток взять животное на руки.

— Чего это он покатый? — возмутилась Лина.

— Потому что покатый. Смотри, какая у него черепуха — покатый лоб и здоровенные уши, стало быть, у него от лобных долей одни зачатки. Хватательный рефлекс Янишевского — это подтверждает. Точно говорю — лобник!

— Сам ты лобник, — ткнула его Лина локтем в бок.

— Ай, — посмеялся Фил. — Ну ладно тебе, Лин, я же пошутил. Не обижайся. Зачётный у тебя вырос кошак!

В тот момент внимание Лины и Фила привлекла возня за столом. Макс вплотную придвинулся к Эле, ухватил холёную ручку дамы и, что-то нашёптывая ей на ушко, стал исследовать линии на ладони. И Эла, ничуть не стесняясь Лины, хихикала как малолетка.

Вспыхнув, Лина шумно вздохнула и, подхватив кота, вылетела из кухни.

Фил поднялся следом и быстрым шагом нагнал её на лестнице, ведущей в зал.

— Эй, ты что, обиделась?

Лина обернулась так резко, что они чуть не стукнулись лбами. Фил отступил, балансируя на краю ступеньки.

— С чего ты взял? — отрезала она, прижимая кота к груди, и тот зашипел, оскалив пасть.

— А почему ушла? — допытывался Фил, поднимаясь выше и заглядывая Лине в глаза, — в них явно плескалась жгучая обида.

— Просто не хочу им мешать, — зло процедила Лина. — А ты зачем за мной увязался?

— А чего ты такая резвая? Может, мне уйти? — вспылил Филипп, от обиды стискивая зубы.

— К-как хочешь. — Лина пожала плечами и тут же остыла.

— Ну ладно, тогда я пошёл. — Фил смерил её взглядом и развернулся, собираясь сбежать по ступенькам, однако тут же ощутил сопротивление — Лина ухватила его за капюшон толстовки и задержала на месте.

— Филипп, т-ты… извини меня. Я п-просто погорячилась. Пойдём, поболтаем немного, — мягко попросила она.

Фил обернулся, встретив её робкую улыбку, и от сердца мгновенно отлегло.

В зале было всё в точности так же, как и много лет назад: та же добротная мебель, те же статуэтки, картинки и ковры — повсюду царили порядок, уют и совершенная чистота. И снова ностальгия захлестнула Филиппа, будто не было тех долгих лет разлуки, не было ничего, кроме светлых мгновений детства.

— Ты располагайся. — Лина забралась с ногами на диван и выпустила кота.

— Хорошо тут у вас, — задумался Фил. — Помнишь, как мы проникли в твой дом ночью?

— Ещё бы, конечно, разве т-такое забудешь? — Её заикание, изредка проскальзывающее в речи, навеяло Филу не самые лучшие воспоминания, и вина мутью поднялась со дна души. Но он был искренне рад, что недуг не портил её, напротив, придавал ей ранимости и хрупкости, и её хотелось защищать.

— Дай угадаю. — Взгляд его скользнул к пианино, прошёлся по нотам на откинутой крышке инструмента. — Специализируешься по фоно?

— Угу, учусь на последнем курсе музколледжа. И знаешь у кого? — оживилась Лина. — У Бескровной. Хотя это имя, наверное, тебе ни о чём не говорит.

Филипп на секунду задумался.

— Ирина Петровна. Как же, помню, бывала у нас в гостях… Суровая тётка.

— Правда? — воскликнула Лина, опуская ноги на пол и усаживаясь ровно, будто имя строгой учительницы в момент дисциплинировало её. — Хотя, ничего удивительного, она и тётю Мариночку учила. Мне очень повезло, что я попала в её класс. А теперь я готовлюсь к выпускному концерту. Играю Моцарта и Баха.

— Горовица слушала? — неожиданно для себя выдал Филипп, любуясь чистой улыбкой Лины. Всё-таки память — удивительное явление, в нужный момент извлекает из недр полезную инфу и…

— Круто, ты и Горовица знаешь! — округлила она глаза.

— Как видишь, — усмехнулся Филипп, обалдевая от себя самого. Тут же вспомнилась мама и музыкальная школа и маленькая Лина за фортепиано в доме Полянских.

Ему вдруг стало душно от нахлынувших эмоций, и он направился к окну, распахнул его створки и вдохнул свежий запах озона. Дождь давно прекратился, и робкие солнечные лучи пробивались из-за хмурых туч, отчего вечернее небо окрасилось сиреневато-розовыми разводами, а над лесом, в последних ярких лучах солнца засияла разноцветная радуга. Это было какое-то невероятное волшебство, ведь он давно не видел радуги или просто не обращал внимания, а может, волшебство всегда было рядом с ней?!

— Лин… подойди сюда. — Слова дались ему с трудом, и голос предательски дрогнул, выдав его с головой. Он так боялся, что картинка за окном окажется обманчивой иллюзией.

— Ой, — воскликнула Лина, отдёргивая занавеску для лучшего обозрения и лучезарно улыбаясь. — Как красиво… я так мечтала увидеть радугу! Помню, как в детстве хотела пройти под ней, только ведь её ни за что не догонишь!