— Мне нужно, чтобы ты убедил Лизу переехать снова к тебе. Хочу, чтобы была под присмотром, да и мой игнор ей дастся не легко, точно знаю. Нужно, чтобы хоть кто-то был рядом и поддержал. Пусть живет, как и раньше, чтобы ни у единой души не возникло сомнений, что тогда со мной в клубе она оказалась случайно, на один вечер.

Вижу блеск в глазах старика и понимаю, что его такой расклад более, чем устраивает, прямо просиял.

— А если она не захочет съезжать с квартиры?

— С этим уже разобрались, не парься, она съедет на днях. Твоя задача уговорить вернуться под твою крышу.

— Хорошо, договорились, — улыбается он торжествующе. Уже представляю, как будет налегать Лизе на уши, что я ее прокидал.

— Только если узнаю, что опять таскаешь ее по мероприятиям в поисках женихов, за себя не отвечаю, — предупреждаю, чуть склонившись через стол.

— Макс, зачем она вообще тебе нужна? Новый каприз? Самоутверждение? Что? Все равно ведь конец один, так какая разница раньше или позже? Может, найти другого был бы наилучший вариант?

— А вот сюда не советую соваться! Мы, как-нибудь сами разберемся, что для нас лучше. И Лиза не каприз, у меня на нее другие планы.

— Если выживешь, — смелеет Разумовский, глядя на меня в упор.

— Я живучий, не обольщайся…

В комнате повисает напряженная пауза, он смотрит в окно, о чем-то размышляет, а потом меняет тему.

— Это Джамал вас так?

— Это Ваня.

Старик, вдруг, меняется в лице, гнев пробегает в глазах и челюсть сжимается чуть ли не до хруста. Когда мы рыли на него информацию, после побега Плотникова, выяснилось, что это пасынок Джамала в свое время присадил его сына на наркоту. Они были друзьями. Кроме того, Ваня выкачал с него уйму денег и втянул с неподъемные долги. Разумовский только спустя несколько лет рассчитался с горе-кредиторами.

— Он вышел из тюрьмы?

— Чуть больше года назад.

— И что вы планируете с ним сделать?

— Это не корректный вопрос, Всеволод Иванович.

— Понимаю, что озвучивать не будешь. Но, знаешь… в этой войне я за тебя, как ни странно, это выглядит. Такая тварь не имеет права ходить по земле, — ядовито выплевывает старик.

— Вот видишь, мы даже нашли точки соприкосновения… И по долгу и продаже дома пока притормози. Разберусь со всем этим, тогда вернемся к этому вопросу. А пока присмотри за Лизой. Все, мне нужно отдохнуть.

Он встает и молча выходит. Лишь на миг задерживается у двери.

— Удачи! — говорит нерадостно и покидает палату.

Макс

Бросаю в спортивную сумку телефон, зарядку, планшет. Остальную мелочевку забирать нет желания, даже зубная щетка напоминает мне эту долбанную палату, в которой я провалялся без двух дней три недели. Надеваю спортивный костюм, джинсы и брюки надену еще не скоро, рана не позволяет носить тесную одежду.

Она еще дает о себе знать — это официальная версия, а на самом деле, боль даже ночью мешает спать полноценно. Нужно лежать в определенном положении, иначе хр*н уснешь. Но мне настолько надоело здесь находиться, что я написал расписку с отказом от стационара и обязательством приезжать на процедуры ежедневно, и желаю как можно быстрее свалить отсюда. Минут десять назад позвонил Артур и предупредил, что отец несется на всех парах в больницу отговорить меня и, главное, надавить на медработников, чтобы не отпускали. Но, если он рассчитывает, что это поможет, то, видимо, еще не понял, что я почти пришел в норму и больше не глотаю все подряд, что мне подсовывали врачи, чтобы притормозить мое сознание. Сейчас у меня конкретное желание выбраться отсюда, достать из-под земли убийцу Аслана и наказать.

И практически ведь успел. Но перед самым выходом, отец таки входит в палату.

— Максим, ты сдурел? Куда тебя несет?

— Я здесь больше не останусь и дня, твои доводы сейчас бесполезны, пап.

— Ты вообще в адеквате? Тебе нужны перевязки, нужно побыть под наблюдением еще хотя бы пару недель!

— Я буду под наблюдением, обо всем уже договорился с врачом. Тебе клятвенно пообещать?

— Сын, ситуация, по-прежнему, небезопасная. Ты не сможешь за себя постоять в таком состоянии, случись что-либо.

— Так ты меня прячешь? И сколько еще собираешься? Хватит уже, я не просил решать мои проблемы! И охранника своего от дверей убери. И того, который в больничном дворе пасется, тоже. Детский сад, ей Богу! Ты думаешь этот наркоман придет меня в больницу убивать?

— Этот наркоман понял, что у него один исход, кто бы его не нашел: мы, Джамал или менты, ему крышка. А все его проблемы из-за того, что не добили вас тогда. Кто знает, что у него на уме? Тем более, пока он залег на дно, ты мог бы за это время привести в порядок здоровье.

Ага, залег… Утром Ловцову удалось засечь разговор какого-то упыря, с его телкой. Просил ее сменить телефонный аппарат и номер. Снять неприметную квартиру на окраине и дать о себе знать. Но отцу я этого не говорю. Просто беру сумку и отправляюсь на выход.

— Пап, если хочешь помочь, я не отказываюсь. Вот только нянчить меня не нужно.

— Твою мать! Тебе по голове настучать не мешало бы хорошенько, баран упертый!

— Это нужно было делать, когда я был подростком. Но тогда тебе некогда было, а теперь поздно меня воспитывать. Что уж получилось…

Закрываю за собой дверь и ухожу под молчаливым наблюдением охранника, расположившегося у моей палаты.

— Подожди, подвезу! — догоняет психованный отец во дворе больницы. Вижу, как играют желваки, какое злое у него сейчас выражение лица, поэтому не решаюсь отказаться, это было бы слишком. Отпускаю таксиста, предварительно оплатив отмененный вызов, и сажусь в машину. Водитель трогается с места.

— Домой? — обращается отец с переднего пассажирского сидения.

— Да, — вдыхаю полной грудью.

Свобода! Как же гадко я себя чувствовал в этой клетке. Тут же на ум приходит Лиза. Ее претензии, когда она сидела у меня под замком, не казались мне ничем иным, как попыткой вернуть себе право на передвижение. Я тогда и приблизительно не понимал, что она чувствует и насколько это ломает. Идиот.

Стоило только вспомнить, и зубы сводит от злости, что не могу просто поехать к ней, просто увидеться. Как же я за ней соскучился. Человек, которого по моей просьбе нанял Ловцов присматривать за ней, сообщает, что она стала реже появляться на работе в последнее время. Хочется верить, что ничего серьезного с ней не происходит, на расстоянии ведь в голову не заглянешь. Держись, моя девочка, надеюсь, потом ты меня простишь.

— Матери пока не говори, что я выписался, — говорю отцу, выходя из машины возле дома.

— Не хочешь, чтобы приезжала?

— Мне хватило причитаний в палате реанимации. За умершими так не плачут, устроила, блин, спектакль.

***

— Что мы имеем на сегодняшний день?

Мы с Баширом с Гришей расположились у меня дома на террасе. Ребята за несколько недель устали биться, как рыба об лед. Столько работы проделано, столько зацепок нарыли, несколько раз ездили по адресам, но пока ничего не срастается. А я в это время лежал в коматозе, пока не понял, что мне подсовывают что-то, замедляющее реакцию. И сейчас, придя в себя, готов землю рыть, снова и снова.

Башир подкуривает, подтягивает к себе пепельницу и, безрадостно подытоживает:

— По всем адресам, по которым Ваня может появиться расставлены люди, пока никакого движения там не наблюдается. Машину, на которой они приехали в клуб, не нашли. Уверен, она уже разобрана где-то по запчастям. Его машину, на следующий день после перестрелки, нашли скинутой в кювет за тридцать километров от города. Проверка всех машин, которые засветились на камерах в течение пары часов после, ничего не дала. Только одну машину, мелькнувшую там в это время, не удалось отыскать. По документам ее владелец умер за два месяца до этих событий — синяя Тойота Рав 4. Жена хозяина уверяет, что он продал ее задолго до этого. Отдал вместе с договором купли-продажи, но на учет в ГИБДД ее так и не поставили. Автомобиль исчез на подъезде к Коломне. Предполагаем, что, бросив свою машину, он уехал на нем. Прочесали все населенные пункты в этих местах, его не нашли.