– Вы тоже ничего не видели! – внезапно сказал француз. – Слышите, юноша? Ничего!

– Господи! Да половина Праги… – нервно рассмеялся Джек.

– Прага меня не волнует. Я говорю о вас, понятно?

– Конечно, как скажете… Сэр. Но…

– Джек, вы помните основные принципы нашей организации? – тихонько спросил Сильвио Фальконе. – Помните клятву каменщиков?

– Послушание и молчание… – вздохнул Джек.

– Именно.

– Некоторые из этих тоннелей древнее самого Лондона, – сообщил Мусорная Голова.

Жестяной шахтёрский фонарь со скрипом качнулся на проволочной ручке. Тусклое пятно света скользнуло по осклизлому камню, гротескные тени заметались туда-сюда.

– Далеко ли они тянутся? – полюбопытствовал Озорник, стараясь дышать через рот.

– Как знать… Говорят, в прежние времена можно было пройти из Лондона в Корнуолл, ни разу не выбираясь на поверхность. Многие ходы нынче осыпались, многие забыты или замурованы, а некоторые просто слишком опасны… Есть такие места под землёй, куда не следует соваться.

– Что же там такого? – спросила Ласка.

– Люди пропадают… Забредёт, бывало, кто-нибудь – и с концами…

– Почему?

– А этого никто не знает, леди, и узнать не стремится – по крайней мере, из нашего народа… Зачем? Времена Тюдоров прошли, и нам больше не надо прятаться под землёй – бродяжничай в своё удовольствие, тебе никто слова не скажет… Ну, разве что подержат немного в участке… Но иной раз всё же возникает нужда пройти куда-нибудь скрытно.

– Чего он говорит, а? – буркнул Потап.

Ласка перевела.

– Законов, значит, не любят… Ишь ты… Ну, нам-то это на руку только, – проворчал медведь.

– Что говорит этот зверь? – полюбопытствовал проводник.

– Я вам двоим толмачом не нанималась! – сердито буркнула девушка, впрочем, тут же пожалев о своей резкости. Ссориться с проводником не стоило: здесь, под городом, они были вдвойне чужаками. Вокруг простирался особый, ни на что непохожий мир – мир пиктов; и Мусорная Голова, подобно Дантовому Вергилию, вёл их через его круги.

О том, что случилось в Гринвиче, не говорили. Поначалу Ласка и медведь пребывали в шоковом состоянии; а потом, немного придя в себя, девушка не могла побороть оторопь. Человек, которого она, казалось бы, немного уже изучила, вдруг предстал перед ней в новом, совершенно неожиданном, да что там – откровенно пугающем свете... Мысли по поводу происходящего возникали самые дикие. Она даже тихонько перекрестила Озорника со спины – разумеется, когда никто этого не видел; но тот не спешил сгинуть в огне и серном дыме… А утро начиналось снова. Вот это никак не укладывалось у Ласки в голове: она то и дело оглядывалась на топающего за спиной Потапа – топающего, надо сказать, довольно бодро, несмотря на выступившую кое-где на повязках кровь. Эти бинты дал ей консьерж; то есть он дал бы их, развивайся события так, как в прошлый раз… Бинты, которые сейчас лежат где-то в комнатушке у студента-медика… И одновременно украшают мохнатую медвежью тушу! Она ещё поняла бы, окажись Потап с открытыми ранами; но вырезать, выдернуть их вместе с кусочком уже произошедшего и вставить за несколько часов до… Ум от такого заходил за разум.

Сам Озорник выглядел немного уставшим, но не более того. Это именно он отыскал Мусорную Голову: нашел, следуя одному ему ведомым ориентирам, в предрассветном Лондоне – на берегу Темзы, у гаснущего костерка. Состоялся краткий разговор; пикт вовсе не горел желанием им помогать. Похоже, он был напуган той лёгкостью, с которой Озорнику удалось его отыскать: заросшее густой бородой, испещрённое серо-синими зигзагами татуировок лицо почти совсем скрылось в ворохе тряпья – лишь глаза настороженно поблескивали из-под мятой шляпы, отражая тлеющие угли.

– Я, признаться, очень рассчитывал на твою помощь!

– Разве я давал тебе повод к этому? – удивился Мусорная Голова.

– Мне просто некого больше просить… Послушай, сейчас – именно сейчас, я не могу тебе заплатить, да... Но это временные трудности!

– Почему я должен помогать тебе, длинный человек? – перебил пикт. – Почему я должен рисковать ради тебя? Как только наступит утро, сотни полицейских выйдут на улицы, и у каждого будут твои приметы – твои и твоих друзей… Или, может быть, ты принадлежишь моему народу? Или оказал нам неоценимую услугу? Кто ты такой, чтобы просить меня о помощи?

Воцарилось молчание. Угли костра мерцали и переливались, словно драгоценные камни; быстрые голубоватые огоньки пробегали по ним с чуть слышным потрескиванием. Ласка посмотрела вверх. Звёзд не было видно; но не было и плотной, бархатной черноты – свет уличных фонарей отражался от низких облаков, порождая призрачное, мутное сияние. В нескольких шагах от них катила маслянистые волны Темза; запахи тины и нечистой воды пронизывали стылый воздух.

– Ты, наверное, прав… – заговорил Озорник. – Просто… Альбион для меня – чужбина, я здесь совсем один, если не считать моих товарищей… Мне показалось, что если кто и может понять меня, так это вы… Наверное, я ошибался. Что ж, попробуем выкрутиться сами; не так-то просто будет нас отыскать. Альбион велик, а мы малы… Мы очень малы, видит бог, малы для добра и зла…

Мусорная Голова вздрогнул всем телом, словно от удара плетью.

– Что ты сказал?! Повтори!

– То есть? – нахмурился Озорник.

– Эти строки! Откуда ты их знаешь?!

– А! На прошлой неделе я заходил в книжную лавку. Просто полюбопытствовал; у меня есть такая привычка – открывать первую попавшуюся книгу и читать… Ну, что-то вроде гадания, понимаешь? Ребячество, конечно… Этот стишок нейдёт у меня из головы, не знаю уж почему.

– Это наш гимн, – хрипло сказал Мусорная Голова. – Во всём Альбионе, наверное, нет ни единого пикта, кто не знал бы его наизусть... Это наше, понимаешь? Всё то, чем мы жили эти столетия… Мы слабы, но будет знак всем ордам за вашей Стеной. Мы их соберём в кулак, чтоб рухнуть на вас войной!

– Неволя нас не смутит, нам век вековать в рабах. Но когда вас задушит стыд, мы спляшем на ваших гробах!1 – живо подхватил Озорник. – Я… Мне казалось, эти строки – обо мне! Но послушай, как они могут быть вашим гимном? Я кое-что слыхал о человеке, написавшем это... Он – апологет Империи, и вряд ли найдётся много людей, более преданных ей, чем он!

– Это неважно, – прошептал Мусорная Голова. – Нам всё равно… Когда он писал эти слова – он был пиктом! Они жгут, словно калёное железо… Это как заклятие, ты ведь тоже ощутил его силу!

– Пожалуй… – задумчиво согласился Озорник. – Я ведь с одного раза всё запомнил; странно, правда? Душит омела дуб, моль дырявит тряпьё, трёт путы крысиный зуб – каждому дело своё…

– Ты не просто вор… Хорошо, я помогу вам! – Мусорная Голова неожиданно вскочил, глаза его сверкнули. – Вернее, мы поможем… Мы мелкая тварь берлог, нам тоже работать не лень! Что точится под шумок, то вскроется в должный день… С этой минуты вы – под покровительством пиктов; а это куда лучше, чем шапка-невидимка. Идите за мной.

Канализационные тоннели встретили их темнотой и затхлым зловонием. Девушка вскоре потеряла ощущение времени. Шлёпанье шагов, тусклое мерцание фонаря впереди и тяжелое дыхание Потапа за спиной – казалось, это может продолжаться целую вечность. Время от времени появлялись боковые ходы – дыры непроницаемой тьмы, из некоторых доносилось слабое эхо. На ум невольно приходили мрачные мысли. Труп, попавший сюда, не будет найден никем и никогда… Интересно, сколько мертвецов покоятся в этих тоннелях… И сколько обитает живых – тех, кому не нашлось места наверху… Люди – убийцы, изгои, сумасшедшие, жуткие уроды… А может, и твари пострашнее, из тех, что скрываются в земных расщелинах от начала времён – прячущиеся, крадущиеся во тьме; издающие странные, едва слышные звуки, от которых кровь стынет в жилах… Возможно, они даже выходят иногда на поверхность – в самые тёмные, ненастные ночи… Потихоньку отодвигают крышки канализационных люков, бесшумно извлекают из-под земли свои длинные, лоснящиеся тела, крадутся вдоль стен домов, приникают к окнам… «Ну, хватит! – одёрнула себя Ласка. – Навоображала всяких страхов… И без того несладко».