Мало-помалу Ласка погрузилась в дрему. Потревожили её дважды: один раз матрос, посыльный от Стерлинга (капитан желал знать, не пришел ли Озорник в сознание), другой раз – Потап.

– К самому берегу подошли, – сообщил зверь. – Там, это… Город какой-то: в тумане не видать, фонари только светят… Приздраки наши разведать отправились: навроде, река тут…

– Наверное, это Гудзон, – сказала девушка, припомнив карту. – А город тогда – Новый Йорк.

– О! Поворачивам! – прокомментировал немного погодя зверь. – А и вправду река, не окиян: чуешь, качат по-другому теперь.

– Да… – внезапно Ласке пришла в голову мысль. – Слушай, Потап, а где наш пленник? С ним-то что?

– Сидит запертой, чего ему сделается… – проворчал медведь. – Караулить-то некому таперича, да и толку: замки там хорошие…

– Надо его выпустить. Посмотри, есть кто возле его каюты? Только тихонько…

– Не дело задумала! – возразил Потап. – Он тебе не сват, ни брат, чего ты о нем печешься…

– Стерлинг его пристрелит, как только вспомнит, вот почему! Не хочешь – не надо, я сама… – Ласка встала. – Только не мешай…

– От дура девка, от дура… – медведь негодующе фыркнул. – Ладно уж, гляну…

Коридоры в этот час были пусты. Девушка и медведь крадучись пробрались к каюте узника. Ласка открыла дверь.

– Джек! Просыпайтесь! – зашептала она.

– Я не сплю, какое там! – откликнулся Мюррей. – Что тут было? Вам дали бой? Обстреляли? Я думал…

– Да замолчите вы! Ступайте за мной – и ни слова!

– Но послушайте…

– Пасть закрой! – тихо, но очень внушительно посоветовал журналисту Потап, склонившись к его лицу.

Сказано это было, разумеется, по-славянски – однако Джек прекрасно понял: тихонько пробормотав «молчу-молчу», он двинулся следом за девушкой. Прежде, чем позволить ему вылезти на палубу, Ласка высунула из люка голову и осмотрелась. Вокруг по-прежнему висел густой туман; но справа по борту сквозь него просвечивали бледные пятна фонарей – в каких-то двух десятках ярдов от борта.

– Это Новый Йорк, – шепотом сказала Ласка. – Сейчас вы спуститесь в воду и тихо, слышите, очень тихо поплывёте к берегу…

– Почему вы это делаете?

– Да потому что не хочу, чтобы вам влепили пулю! Давайте, живее!

– Лэсси… Вы необыкновенная девушка! – Мюррей внезапно склонился к ней и осторожно поцеловал в щеку.

Потап сердито засопел, и Джек не стал дожидаться более внятных намёков. Пригибаясь, он метнулся к борту – и почти без всплеска скользнул в воду. Воспоминания об обжигающем холоде Атлантики были свежи; по сравнению с океаном Гудзон показался почти тёплым… Он плыл к невидимому пока что берегу, с каждым гребком всё яснее сознавая, что жив и свободен – после всех выпавших ему приключений.

– Везучий вы сукин сын, мистер Мюррей! – негромко вымолвил журналист и усмехнулся.

Где-то невдалеке плеснула вода. Рыба играет, подумал Джек, ощутив под ногами дно. Интересно, какая тут рыбалка… Тут. В Новом Свете. Который имеет куда более точное название: Земля Чудовищ. Плеск послышался снова, на этот раз ближе – такой вкрадчивый, маслянистый, загадочный... Джек пулей выскочил на берег.

Маленькая бестия проснулась с первыми лучами солнца. Открылись веки, мазнула по глазному яблоку прозрачная мигательная перепонка. Треугольная мордочка высунулась из уютного гнезда под корнями гигантского папоротника, ноздри втянули остатки ночного тумана, сортируя тысячи лесных ароматов. Вот запахи болотистого речного берега: ил, кувшинки, крохотные частички обитающих в прибрежной полосе созданий; а вот тоненькая струйка из глубины Большого Леса: удушливые споры, сочная трава, листья, иглы – и пышный, разросшийся на многие мили ковёр мхов. Тревожный запах Того, Совсем Большого – но слабый, очень слабый: не поймёшь даже, съел Он кого-нибудь недавно или, напротив, голоден.

Солнце поднималось всё выше, ночная прохлада мало-помалу уступала место теплу. С каждым прибавившимся градусом кровь маленькой бестии бежала по жилам быстрее, и вскоре она почувствовала себя достаточно бодрой, чтобы вылезти из-под корней. Пятнисто-бурая, словно палые листья, спина делала её неприметной для всех, кто выше ростом; зато твари одинакового размера могли видеть оранжево-коричневую грудку в мелких черных крапинках. Расцветка была яркой, свидетельствующей о молодости и здоровье: любой усомнившийся в этом познакомился бы с пастью бестии – ярко-розовой, словно орхидея, но в отличие от неё, усаженной острыми треугольными зубками. Плоская голова с большими выпуклыми глазами тоже имела бурый окрас, однако крупные чешуйки на ней потихоньку начинали обретать металлический зеленоватый блеск: верный признак того, что их обладательница вот-вот вступит в пору любви. Но дни сладостной истомы были ещё впереди: пока же любой из её многочисленных соплеменников был никем иным, как злостным конкурентом. Двоих таких маленькая бестия изгнала вчера из своих владений: встав на дыбы и громко шипя, она делала угрожающие движения в сторону пары задохликов; до тех быстро дошло, что лучше всего будет убраться с её территории, исчезнув в густой листве по ту сторону ручья. Тот, что побольше, напоследок задрал тонкий хвостик и демонстративно выдавил на прибрежный голыш кучку гуано. Каков наглец…

Где-то в гуще листвы над головой застрекотало насекомое – достаточно крупное, судя по силе звука. Ещё месяц назад такая добыча показалась бы ей соблазнительной; теперь же охотиться на трескуна не было никакого желания – ну разве тот сам спланирует на землю прямо перед ней. Бестию теперь интересовала другая добыча – более сочная и крупная; такая водилась на мелководье, в густых зарослях постоянно шуршащих трубчатых растений. Конечно, можно попытать счастья подальше от воды, в лесу – но забираться глубоко в это царство у неё пока что не хватало смелости. Там были крикливые летучие твари – не страшные поодиночке, но сильные своей многочисленностью; и ещё – желтые, голенастые, стремительные: такие сами кого хочешь съедят, даром что ростом не сильно её выше… И ещё где-то в лесу бродит Тот, Совсем Большой.

Осторожно переступая через узловатые корни, маленькая бестия двинулась к Реке. Через каждые несколько шагов она ненадолго замирала, прислушиваясь – а время от времени приподнималась на задние лапы, сложив когтистые передние на грудке, и внимательно осматривала насыщенное солнечными пятнами пространство. В воздухе висели прозрачные золотистые столбы: споры бледных шарообразных грибов, паразитирующих на деревьях. Время от времени один из этих синевато-белых уродцев с едва слышным звуком лопался, высеивая легчайшую взвесь. Безопасно; а вот рядом с высокими, в неопрятных лохмотьях коры стволами лучше не ходить – порой с невидимой верхушки срывается тяжеленный, сплошь усаженный острыми шипами плод: с хрустом прошибает он зелёные покровы, устремляясь вниз в брызгах сока и клочьях растительной пульпы. Такой снаряд запросто может расколоть голову или перебить позвоночник. Трупы бедолаг удобряют землю под стволами, молодые побеги прорастают сквозь них, давая жизнь новым деревьям-убийцам… Неподалёку – ещё одна опасность, небольшая, привычная: высокий пень, облепленный серыми напластованиями – гнездилище мелких шестиногих тварей, вооруженных жалом на конце медно-красного вздёрнутого брюшка… На вкус они отвратительны.

Маленькая бестия миновала муравейник, высунула голову из-за гнилого, поваленного когда-то бурей древесного ствола и замерла: отсюда открывался вид на реку. Глаза сфокусировались на странном предмете, неспешно плывущем вверх по течению. В самом факте не было ничего удивительного: она каждый день видела что-то новое, надо было лишь угадать – стоит убраться от него подальше или, напротив, съесть. Это на роль пищи явно не годилось: слишком большое, но и опасности, похоже, не представляет: плывёт себе, фыркает, пахнет… Запах немного смутил маленькую бестию: слабый, но едкий, раздражает почище грибных спор… Она подождала, покуда неуклюжее создание скроется за поворотом. Обитатели Леса и Реки соприкасались нечасто – когда голод вынуждал тех и других искать добычу на мелководье; исход же такой встречи часто бывал непредсказуем… Осторожно ступая, бестия спустилась по глинистому берегу к самой воде, и вытянув изящную длинную шею, принялась высматривать что-нибудь вкусное в тени хвощей. Шорох осыпающейся земли заставил её обернуться – но было поздно: Тот, Совсем Большой, воплощенный зубастый ужас, уже прыгнул. Мощные задние лапы сбили её в прибрежную грязь, острые когти с лёгкостью вспороли шкурку, тяжесть нападавшего выдавила из брюха внутренности… Всё, что успела маленькая бестия – это оглушительно взвизгнуть; а в следующее мгновение большая бестия с хрустом перекусила её пополам, включив в извечный круговорот пищевой цепочки.