Анжела — бывшая практикантка следователя Матузкова осталась работать в Кольчугинском отделе милиции. В сыскном оперативном деле она была слаба, а вот девичья стать выпускницы школы милиции руководству приглянулась. Анжелу определили в штаб, к другим таким же юным красавицам. Домовой Борода завершил ежесуточный облет владений и принес сплетню в клочках своей бороды.

— Аферистка, — отреагировала мышь Степанида. Она все еще помнила, как несносная практикантка хотела заграбастать себе в женихи Матузкова. У Степаниды были другие виды на будущность рыжего капитана милиции. Чем ему Аня-библиотекарь не подруга? И собой хороша, и вяжет, и шьет, и печенье печет, а уж борщи варит…

— Степанида, ты несправедлива к Анжеле, — развел руками Матузков, — девчонка старательная. Она шустро в документах порядок наведет. По штабной части знаешь сколько всего знать и уметь надобно?

— А то! — снова фыркнула мышь. — И подолом перед начальством мести и глазки строить — наипервейшей важности качества. Этого у нее с избытком. Тьфу!

Домовой захихикал, устраиваясь поудобнее на сейфе. Ему не терпелось дослушать, чем закончится спор мелкой лейтенантки и ее сурового начальника. Но тут открылась дверь, и в кабинет заглянула та самая Анжела.

— Уточняю анкетные данные, Матвей Иваныч, — сказала она чересчур сурово, помня, как ее выжили из заветного кабинета, — дети несовершеннолетние появились?

— У меня? — удивился Матвей Иваныч.

— У вас! — прищурилась Анжела. — Не у меня же.

— А вам зачем знать? — продолжал недоумевать Матузков.

— Список составляю на сладкие подарки. У кого дети — тому положен кулек с конфетами к новому году, за счет профсоюза.

— Детей нет, Степанида только, — развел руками Матузков.

— А, — подняла Анжела вверх брови, — питомцу своему конфет сами купите.

И дверью хлопнула. Матузков вздохнул и подпер кулаками подбородок. Он искренне не понимал, как Степанида может кому-то не нравиться? Сколько «висунов» помогла раскрыть! И в отделе стало веселее с ее приходом на службу! А начальник милиции Гургенов в шутку произвел мышь в мелкие лейтенантки…

Обиженная мышь смотрела в окно, улепленное снаружи белыми снежинками. Домовой гладил ее по голове широкой полупрозрачной ладонью — не хотел материализоваться. Опасался, что в кабинет заглянет кто-то посторонний. Если к мышке уже привыкли, то Бороду вполне могли испугаться, все-таки нечисть!

— Я не питомец, а сотрудник Кольчугинского отдела! — наконец возмутилась Степанида. — И не нужны мне ваши пайковые. Я на совесть служу. А не понимают этого только разные вертихвостки.

— А что такое Новый год? Новый отчетный период? — спросил домовой и слетел с сейфа на стол следователя.

— Совершенно верно! — Матузков с широкой улыбкой поднял указательный палец правой руки вверх. — Айда на рынок!

***

Кольчугинские зимы не баловали мягкостью, вьюга сыпала крупку за шиворот, бросала ледяные пригоршни в лицо. Ветер обвивался вокруг бедного пешехода, норовя забраться в рукава и даже в брючины. Матузков начал носить тулуп в конце декабря. «Как в гробу, не повернуться», — жаловался он коллегам. Таскать на себе почти десять килограмм овчины было не так уж приятно. Тулуп стеснял движения, сидел неловко, колом, но мороз диктовал свои правила. Старую куртку пришлось повесить в шкаф до весны.

И хотя Матузков не любил зимнюю суету, праздничный дух декабря и всякие сюрпризы, уже после того, как он обзавелся забавной компанией с хутора Кривого, пришлось изменить и отношение к Новому Году. Теперь были подопечные, о которых просто необходимо было заботиться.

Степанида не любила гулять по морозу, и даже боковой карман дубленки для нее был неуютным местом, куда задувал ветер и заметал снег. Но как же усидеть в отделе на теплом радиаторе отопления, если начальник хитро улыбается и обещает покупки? Для такого случая у мыши была припасена вязаная пушистая шапка — подарок библиотекарши Анечки.

— А Матвей Иваныч на базар меня в рукавице понесет, потому что без женского взгляда на покупки не обойтись.

— Замерзнешь в рукавице-то, Стешенька, — метался по подоконнику домовой, — Матвей Иваныч и без тебя управится. А вкусного мы из сухпайков натащим, сколько душеньке угодно!

— Нам, государственным людям, воровские методы непотребны! Я тебе не Кикимора, чтобы довольствие расхищать! — сурово сказала Степанида и юркнула в рукавицу Матузкова. Он с улыбкой наблюдал за перепалкой своих помощников, натягивая дубленку. Вокруг шеи Матузков намотал кусачий шарф, на одну ладонь натянул рукавицу, вторую с мышью внутри сунул за воротник. Степанида была довольна: ее грела не только вязаная присылка от Ани-рукодельницы, но и овчина.

Домовой помахал им из окна ладошкой и загрустил.

До Нового года оставалось три дня. Кольчугино преображалось на глазах. Будничная снежная улица расцветилась красными и синими пластиковыми флажками, трепетавшими на ветру. Окна домов изнутри сверкали огоньками гирлянд «Мейд ин Чайна». На деревянных прилавках лежали горки мандаринов, припорошенные холодной белой крупкой, и всякая снедь: копченые куры с тоскливо задранными вверх ногами, колбасы-палки и колбасы-кольца, желтые слезящиеся бруски топленого масла, румяные яблоки и соленые помидоры из бочонков. Мышь вертела головой. Ее будоражили шумы и запахи. На любопытный нос падали снежинки и тут же таяли.

— Ценники кусаются! — пробормотал Матузков, отходя от прилавков. Испуганная Степанида юркнула в варежку с головой. Не очень-то хотелось быть укушенной. Издалека, как через слой ваты, доносились переборы аккордеона. Сердце Степаниды затрепетало, и она снова высунулась наружу. Каково же было ее разочарование! На перевернутом вверх дном ящике сидел старый знакомец, Муха. Он вырядился в нелепый красный халат, подбитый ватой, прицепил искусственную бороду на резинке. На бритой до синевы макушке красовалась вязаная лыжная шапка с помпоном. Изрядно покрасневший нос Мухи демонстрировал, что его хозяин уже давно распевает частушки на морозце.

«Председатель нарядился Дед Морозом для детей, счетовод — летучей мышью, и с зарплатой улетел», — наяривал Муха, подмигивая прохожим подбитым глазом. Те бросали ему в картонную коробку из-под пряников мятые деньги.

Матузков остановился. Муха разулыбался и протарабанил: «Хочешь водки, хочешь танцы, лишь бы только позитив! В коридорах обжиманцы — к нам пришел корпоратив». Матузков сделал вид, что не узнал Муху, бросил мятую купюру в коробку и двинулся дальше. Степанида не утерпела и вскарабкалась ему на плечо. Она зашептала следователю на ухо:

— Давай его арестуем? Он внешность изменил, вишь как вырядился, чтобы никто не узнал. Это же опасный рецидивист Муха. И он явно злоумышляет.

Матузков скомандовал Степаниде вернуться в варежку и сказал ей, что Муха на ответственном посту и арестовывать его никак нельзя. По крайней мере, не сегодня.

— Идем ёлку выбирать!

— Зачем?

— Праздник же! Вот чудная!

Мышь была недовольна тем, что ее начальник потерял бдительность. Теперь ему зачем-то ёлка понадобилась. И отчего это всякий прохожий улыбается им и сует Матузкову конфету, пряник или даже мандарин?

— Привычка брать мзду подрывает устои общества! За державу обидно! — сурово пискнула она из рукавицы, но Матузков сделал вид, что не услышал ее. Он шагал мимо палаток с самоварами и бубликами, мимо пуховых платков, мимо прилавков с кульками конфет. А в карманах уже было битком от мелких взяток.

За ларьками с горячими пирожками разместился ёлочный базар. Высокие и низенькие, пушистые и лысеватые, ярко-зеленые и уже тронутые ржой ёлочки торчали из снеговых куч. Еще больше елок продавцы свалили в автомобильные прицепы и тележки. Мужики в тулупах и валенках шумно выдыхали пар и кричали: «Кому зеленую красавицу! Налетай, не скупись». Пахло хвоей, свежим самогоном из-под полы, ржаным горячим хлебом, конским навозом. Степанида устала вертеть головой и просто сверкала глазенками на ёлочный шабаш. Кто-то большой фыркнул совсем рядом. Это старая лошадь каурой масти мотнула длинной челкой. Ее влажный глаз уставился на рукавицу Матузкова, и мышь прерывисто вздохнула и снова спряталась.