© А. А. Ремезовский, 2022

© В. В. Тараторин, иллюстрации, 2022

© ООО «Реноме», 2022

21 февраля 1704 года. Село Березники, Нижегородский уезд.

В февральский солнечный день, в день начала Сырной седмицы[1], жители села Березники традиционно провожали зиму. Центром празднования Масленицы была высокая восьмиметровая деревянная горка, ледяной скат которой тянулся до самой речки, где переходил в длинную, расчищенную от снега дорожку. Вокруг горки развернулись лотки праздничной ярмарки, там продавались всевозможные сладости, а также неизменные блины с горячим чаем из самовара. Сельчане играли в снежки, пели и плясали под звуки гуслей и свирелей. Все это вызывало ликование и веселое настроение гуляющих.

Разряженные девчата с румянцем на щеках, молодые парни, мужики, ребятишки, бабы, старухи – кругом было так много людей, что казалось, в Березники съехались жители всех селений в округе.

Белокурый восемнадцатилетний юноша могучего роста, сажень в плечах, кулак с пивную кружку, одетый в темно-коричневый овчинный тулуп до колен, подпоясанный кушаком, ходил между незнакомых ему людей и с откровенным любопытством озирался по сторонам. Он прибыл в Березники накануне и был для всех еще чужаком. Засмотревшись по сторонам, он ненароком плечом задел кого-то из местных парней.

– Эй, верзила, куды прешь?! – послышался грубый голос за спиной.

Юноша обернулся. Перед ним стояли двое парней с возмущенными лицами, примерно его же возраста. Один из них был в просторной дохе из волчьего меха наружу, в норковой шапке. Другой, который и был задет, – в роскошной соболиной шубе с широким отложным воротником, каждая шерстинка на ней блестела, на голове ярко-рыжая лисья шапка с хвостом, свисающим по спине.

Увидев перед собой незнакомого крепкого молодца, оба уставились на него с любопытным прищуром. И тот, что в лисьей шапке, дерзким голосом спросил:

– Ты чего, здоровяк, глаза потерял?

– Да вроде как на месте они, – спокойно ответил юноша.

Выгнув бровь, тот окатил здоровяка с ног до головы надменным взглядом, затем вдруг, улыбнувшись, кивнул головой на высоченную ледяную горку:

– Скатиться есть охота?

Юноше пришлось высоко задрать голову, чтобы увидеть вершину горы.

– Почему бы и нет, – согласился он.

– Тогда гони копейку… и катись, – обозначил условие незнакомец.

Юноша улыбнулся, мотнул головой:

– Лишних монет не имеется.

– В таком разе, мил человек, посторонись! Не мешай другим развлекаться! – Парень повернулся к своему дружку и, указывая на толстяка в очереди на горку, кичливо бросил: – Кондрат, с энтого бери две платы! Вишь, морду какую отъел!

Взымая с каждого по монете, дружки поочередно пропускали людей на ледяную горку. Желающих прокатиться за немалую плату было в достатке. Катались они на салазках, ледянках, шкурах, катанках, латках – кто на чем.

Вдруг из-за спин ожидавших своей очереди к горке проскочил мелкий шустрый мальчуган. Но он оказался недостаточно ловок. Тот, что в норковой шапке, тут же поймал его за ворот:

– Куды без монеты?

Мальчуган повернул голову к тому, что был в соболиной шубе, и заклянчил:

– Матвей, ну пусти на горку, пусти! Ну нет у меня монетки, Матвей! Ну пусти! Уж больно хочется скатиться!

– Пшел вон! – важного вида незнакомец, которого, как выяснилось, звали Матвеем, дал подзатыльник мальчишке и грубо отпихнул его в сторону.

– Постой!.. – вдруг сказал здоровяк и протянул Матвею копеечную монету с фигурой всадника с копьем на аверсе. – Это вон… за него, – и кивнул в сторону заплаканного мальчугана.

Парни переглянулись.

Забрав монету, Матвей с легкой ухмылкой кивнул своему дружку, и тот вне очереди подвел к горке мальчугана, который со счастливым и довольным лицом шустро полез по деревянной лестнице вверх, таща за собой на веревке обледеневшую старую овечью шкуру.

– Как звать-то? – поинтересовался вдруг Матвей у здоровяка.

– Меня?.. Никита.

– Дак ты сам-то, Никита, скатишься али как?

– Я же сказал, лишних монет не имеется, – ответил юноша и не спеша растворился в гуляющей толпе.

Праздник и веселье продолжались. И вот настало время чучела Марены – повелительницы мороза, стужи и ночи, духа в облике женщины, символа обряда прощания с зимой и встречи Весны. Огромное соломенное чучело в старом ситцевом платье, украшенное цветными лентами, обвешанное разными тряпками, возвышалось на высоком шесте. Марену обложили снизу и под дружный крик толпы вскоре ее подожгли.

– Обманула, подвела, годика не прожила! Говорили семь недель, а остался один день! – кричали одни.

– Прощай Маслена! Куды дым, туды блин, туды и Масленка! – вторили другие.

Веселясь и заливаясь смехом, люди бросали в костер блины, яйца, лепешки, старые вещи. Они верили, что уничтожение чучела избавит их от всего ненужного, защитит от невзгод и болезней, ускорит приход лета и обеспечит хороший урожай.

Неожиданно со стороны большого костра прямо в глаз Никиты, засмотревшегося на танцующего медведя, прилетело вареное яйцо. Он вскрикнул от боли и закрыл лицо руками. Спустя минуту к ним прикоснулось что-то теплое, нежное и приятное. Приоткрыв уцелевший глаз, парень увидел перед собой тонкие ручонки незнакомой девушки с большими голубыми глазами, в овчинной шубке, с пестрым платком на голове.

– Христа ради, простите меня, – охала незнакомка.

Было видно, что она сильно взволнована. Девушка стояла перед незнакомым юношей, не зная, чем помочь. И вдруг торопливо слепила снежный комок и протянула его Никите.

– Так держите. Чай, поможет, – произнесла она заботливо, прикладывая снежок к глазу. – Простите меня, простите, это я бросила яйцо, дура криворукая. Хотела в чучело, да промахнулась.

Разглядывая черты прекрасной незнакомки, и уже почти не обращая внимания на боль и заплывший левый глаз, Никита попытался улыбнуться.

– Н-н-нет, не промахнулась… – пробасил он, запинаясь, – аккурат попала… в самое яблочко.

В этот миг в глазах девушки блеснули искорки, в сердце кольнуло, суета куда-то исчезла, и она скромно потупила глаза.

– А вы кто?.. И отколь в местах нашенских? – поинтересовалась девушка.

– Я-то?.. – растерянно переспросил здоровяк. – С Богородского села. Никита я… Никита Жарый.

– Жарый? Уж не сын ли Луки Фомича, кузнеца… умершего давеча?

– То был дядька мой. Сам-то я сирота с малолетства. Вот в Березники перебрался. Ныне тутось заместо дядюшки своего кузнечить стану.

– Кузнец, значится?.. – хитро улыбнулась она. – Люди сказывают, кузнецы с нечистою силою дружбу водят? Так ли это али врут?

– Врут. Нечисть огня боится и оттого в кузню ни ногой… А ты-то кто будешь, голубоглазая?

Прикрывая руками залитые щеки румянцем, девушка смутилась еще сильнее. Она бросила на парня пронзительный взгляд и, улыбаясь, с кокетством ответила:

– Ульяна я! – После чего с визгом «Эх!», кружась пустилась с подружками в хоровод вокруг большого костра.

Не успел Никита прийти в себя после неожиданного и приятного знакомства, как кто-то дернул его за рукав. Он обернулся. Перед ним стоял тот самый мальчуган, с горки.

– Дядечка, пойдем! Пойдем скорее! – взволнованно позвал он.

– Куды? – удивился Никита.

– Пойдем-пойдем! – настаивал мальчуган и потащил его за собой.

Протиснувшись через плотно собравшуюся толпу, они вышли к поляне, где вот-вот должна начаться традиционная забава – перетягивание каната. Две команды парней и молодых мужчин готовились к состязанию.