– Провожал я покойного и видел эти ссадины, – вклиниваюсь в расспросы. – А могли такие ссадины возникнуть при ударе о заснеженную или обледеневшую поверхность?

– Исключать нельзя, но маловероятно. Снег с мазутом или еще каким-то горюче-смазочным материалом обычно или кашу образуют, от которой загрязнение было бы более обильным, а ссадина, может быть, и не возникла, или наледь, с которой переноса мазута на ссадину могло бы не быть. В тот период, когда убитый ваш пропал, не первый день сильные морозы стояли и постоянно снег шел – надеюсь, не забудете это учесть. Поэтому думаю, что потерпевшего вашего в помещении убивали, где пол бетонный или асфальтированный, покрытый частицами, а скорее пятнами машинной смазки.

– А чем же добивали его? – спрашивает Уточкин. – Мог это быть приклад автомата?

– Опять же, на сто процентов исключать нельзя – испытать бы, да не на чем, – пытается шутить эксперт. – Мягкие ткани головы не размозжены, как это бывает при ударе прикладом. Затыльник приклада изготавливается из штампованного металла и имеет скругленную по краям форму. Судя по характеру рассечений мягких тканей в области переломов костей черепа, это могло быть что-то вроде металлической трубы диаметром не меньше десяти и вряд ли больше пятнадцати сантиметров. Это орудие, которым добивали, должно иметь относительно небольшой вес и быть «ухватистым». То есть его диаметр должен позволять крепко обхватить и удерживать его ладонями на весу, а длина орудия не должна превышать полутора метров.

– Мы, конечно, не весь гарнизон пока обшарили на предмет поиска таких труб. Объектов – пруд пруди! – говорит Уточкин. – Склады горючего, автопарки, ремонтные мастерские, котельные, бани… Но нигде трубы такого диаметра просто так не валяются.

– Ну да, – продолжаю его мысль, – топливопроводы по всей территории дивизии проложены примерно такого диаметра – от пунктов раскачки цистерн, подвозящих топливо, до складов горючего и от складских емкостей до стоянок самолетов. Но они имеют длину в несколько метров. Невозможно ухватиться за такую, чтобы ударить ею три или четыре раза, да еще в помещении. Да и не валяются эти трубы в гарнизоне. Это трубы не водопроводные, а табельное имущество службы горючего. И все на строгом учете.

– Ищите трубы покороче, – советует начальник лаборатории.

– А если все же автоматы проверить на предмет следов органики на затыльниках, то как лучше образцы для исследования подготовить? – Эксперт пока не сумел искоренить у меня предположение о том, что Парнеева добивали прикладом. Поэтому и задаю ему этот вопрос.

Эксперту идея явно не по нутру. Он кривит жалкую улыбку, но отвечает.

– Тогда надо будет запастись физраствором[39], марлевыми тампонами и делать смывы с поверхности металлического затыльника одним тампоном, а потом, отвинтив затыльник с его кромок, прилегающих к деревянному прикладу, – другим тампоном. Тампоны просушить в тени на сквозняке при комнатной температуре, упаковать в конверт с номером автомата и представить мне на исследование. Образцы тканей убитого у нас для сравнения есть. Но вы уж постарайтесь без этого обойтись – это же не меньше сотни образцов только по оружию подразделений охраны вы мне намоете, да?..

Мы не расхолаживаем добродушного начальника судебно-медицинской лаборатории уверениями в том, что не пришлем ему смывы с прикладов.

Прощаемся и катим в подшефную дивизию.

Сомнений не вызывают повреждения огнестрельные. Следует искать автомат Калашникова. Но как искать?

По пути от эксперта заворачиваем в местную милицию. Начальник лично выезжал на место происшествия, когда нашли труп Парнеева. У него уже заготовлена в ответ на наш запрос справка.

По учетам хорышевской милиции на весь район приходится сотни четыре гладкоствольных ружей, явно непригодных для производства в грудине убиенного Парнеева дырок диаметром до восьми миллиметров. А хозяева нескольких зарегистрированных нарезных стволов имеют железобетонное алиби. Ни один из этих стволов конструктивно не приспособлен для стрельбы очередями, но, что еще более важно, в ночь с девятнадцатого на двадцатое ноября восемьдесят седьмого года все эти стволы находились в надежных руках своих хозяев за много верст от поселка Хорышево. Это уже по телефону сотрудникам милиции подтвердили руководители предприятий (леспромхозов, лесничеств, артелей, приисков и т. д.), где со своими винтовками трудились их хозяева.

Милиционерам очень не хочется в перспективе принимать дело о нераскрытом преступлении, которое военные прокуроры могут попытаться спихнуть им, допросив «всех» военных и «установив», что последние к убийству не причастны.

Поэтому непричастность гражданских владельцев оружия к убийству милиционеры очень быстро подтвердили подробной справкой. Указали в ней необходимые данные обо всех, кого проверили, и об их оружии.

Остается сосредоточиться на поиске «ствола» внутри гарнизона. В это время Чалдонов, не распространяясь о причинах интереса к оружию – в рамках проверки соблюдения правил его хранения, – уже проверяет склад вооружений и оружейные комнаты всех подразделений дивизии, ну и я перемещаюсь за ним следом.

Фотографирую все страницы книг учета выдачи оружия, на которых имеются отметки об оружии, отсутствовавшем в оружейных комнатах девятнадцатого и двадцатого ноября прошлого года.

Сами эти книги везде изымаю – это каждый раз надо найти ничего не знающих о Парнееве понятых и быстро на коленке состряпать протокол выемки в двух экземплярах, один из которых оставляется командованию, а оно после выемки заводит новые книги, предусмотренные воинскими уставами и прочими руководящими документами.

Никого при этом не допрашиваю. Все оружие и боеприпасы в наличии. Поэтому нет смысла раньше времени фиксировать заведомое вранье командиров и старшин подразделений о том, что они никогда не замечали признаков применения сдаваемого бойцами после службы оружия – недостач патронов, свежего запаха гари из ствола, копоти на ветоши для его чистки и тому подобного.

В штабах осматриваю дела с приказами о назначении суточных нарядов и караулов, постовые ведомости, путевые листы.

На местах несения службы нарядами и караулами изымаю книги приема-передачи дежурств, охраняемых объектов.

В расположениях и канцеляриях подразделений выгребаю у старшин заполненные и не очень книги вечерних поверок. У дежурных по воинским частям требую не сданные в строевые отделы штабов и накопившиеся в столах «строевые записки» дежурных по подразделениям с «расходом» личного состава, представленные после вечерних поверок, а в столовых – составленные на основании «расходов» заявки на приготовление пищи.

Все эти сведения свожу в таблицы, списки и списочки с привязкой людей к объектам, где они спали, ели, несли службу, работали, дежурили и делали другие дела в ночь, когда пропал убиенный.

Казалось бы, зачем все это, если место убийства все равно неизвестно?

А для полноты!

Чтобы не упрекнули в том, что не везде искал, если убийцу не найду.

В метеослужбе получаю справку о выпавших осенью восемьдесят седьмого года осадках – обильный снегопад с девятнадцатого на двадцатое ноября, оказывается, стал уже четвертым, снег валил при порывистом ветре переменных направлений, скорость ветра достигала десяти-пятнадцати метров в секунду. Метель!

Одним словом, выясняю, кто мог находится в ночь убийства как можно ближе к месту обнаружения трупа, и что событиям этой ночи сопутствовало.

Перед дознавателями, за которыми присматривает Гармонин, кроме бланка протокола допроса лежат служебные карточки. Если в них о том упоминается, то военнослужащего спрашивают, за какую такую «грубость» или «нетактичное поведение» (или еще что-нибудь, указывающее на совершение этим воином насилия) его наказывали.

По тому же поводу Уточкин с Чалдоновым выворачивают наизнанку гарнизонную гауптвахту с ее регистрационными книгами и делами, куда подшиты записки об аресте.