– Не дождешься ты Гармонина. Он с гарнизоном уже породнился – на роже толстой написано, что страсть как не рад он, что труп нашелся и мы нарисовались. А Никите я скажу, чтобы тебя не будил. Дрыхни! Спокойной ночи.

Прав оказался Уточкин: бросил Гармонин Никиту в штабе стряпать бумаги, на дежурной машине отчалил на ночлег к своей фее. Никита его не подвел – запросы, перечни вопросов заготовил, с утра их по штабам разослал, дознавателям вручил, а Гармонин утром привез из Хорышевского РОВД[38]протокол осмотра места происшествия и трупа, на удивление прилично составленный милицейским следователем.

К полудню начальник лазарета авиабазы и будущий судмедэксперт Поросевич для отправки попутным бортом на родину доставил из морга уже облаченный в парадное обмундирование труп Парнеева в обитом красным ситчиком нестроганом сосновом гробу.

Гарнизонные умельцы взялись запаять его в оцинкованную жесть, а затем заколотить в фанерный коробок с рукоятками для переноски и надписью «Груз-200», чем и занялся один из всемогущих базовских слесарей, назначенный на эту нечастую, но требующую изрядной квалификации работу.

Занялся за зданием гарнизонного клуба, от стены которого до самого горизонта простирается болотистая равнина, отделенная от гарнизона рядком столбиков покосившегося проволочного ограждения.

Здесь, даже когда под лазурным и чистым «миллион на миллион» весенним небом полный антициклональный штиль, вдоль длинной и глухой на уровне первого этажа стены от угла здания всегда тянет сквознячок, избавляющий гробовых дел мастера не столько от запаха начавшего смердеть покойника, сколько от паров применяемых в работе кислоты и припоя.

Возможность взглянуть на убитого бодрит мыслительный процесс, вытаскивает из подсознания крупицы опыта, пробуждает ассоциации и любопытство к смерти, тем более к смерти насильственной. Не могу сказать, что справился с этим любопытством в детстве на похоронах соседских бабушек или разбившихся на мопедах приятелей, на следственной практике после предпоследнего курса института или за последующие годы службы, выезжая на места происшествий или присутствуя при «вскрытиях» – судебно-медицинских исследованиях трупов. Они где перемолотые транспортными средствами или строительными механизмами, где обгоревшие, зависшие в петлях, с простреленными головами, забитые латаным валенком или иными твердыми тупыми предметами с ограниченными или неограниченными поверхностями, в лужах крови – густой и темной венозной или разбрызганной артериальной алой, найденные в полях распухшие, с выклеванными птицами глазами и т. д. и т. п. осматривались мною совместно со специалистами и экспертами.

И поэтому, каким бы забавным это ни показалось, не теряю надежды увидеть портрет убийцы в помутневших зрачках приоткрытых глаз Парнеева – он не успел отрастить дембельскую прическу и, скривив в презрительной улыбочке почерневшие губы, с прищуром из-под набитой над левой бровью ссадины подглядывает из своего ящика за живыми. Его мундир не скрывает атлетического сложения – на шее не сходится ворот форменной рубашки, из коротковатых расстегнутых манжет торчат мощные крестьянские запястья, ногти на длинных изящных пальцах аккуратно обрезаны, кожа на участках, не прикрытых обмундированием, совершенно шоколадного цвета. Будущий эксперт Поросевич поясняет, что это не обморожение и не загар, а простые трупные пятна, образовавшиеся, когда покойный лежал в сугробе лицом вниз, а ногти для возможного сравнительного исследования остригли в судебно-медицинской лаборатории и подногтевое содержимое тоже там сохранили. Но мне представить, что ногти или подногтевое содержимое помогут изобличить убийцу, трудно – для этого Парнеев должен был суметь поцарапать на прощанье человека, расстрелявшего его с дистанции в несколько метров…

И пока я об этом думаю, дивизионный умелец заканчивает возню с крышкой и приступает к оцинковке гроба, в котором Парнеев в тот же день попутным Ан-12 улетает к маме в родной Атомград.

Апрельские дни потекли в соответствии с установками, данными Уточкиным в первый вечер и Шефом за первым хорышевским завтраком, в накоплении всевозможной информации.

В милицейском протоколе осмотра места происшествия не нахожу сведений, важных именно для военных прокуроров, сведений о беспорядке на территории и в окрестностях автопарка, о безобразной организации караульной и прочих дежурных служб и т. п., для сбора которых милиция просто не предназначена. Но это восполнимо, и не в первую очередь. А пока едем с Уточкиным в город Черноямск, где надо познакомиться с судебно-медицинскими экспертами (к ним еще не раз обращаться, и важно из первых уст услышать то, что сообщил после вскрытия Гармонин), а заодно поторопить с выдачей письменного заключения экспертизы трупа.

Нас встречает начальник лаборатории. Именно он вскрывал Парнеева и результатами доволен – следов на трупе много, на полке в стеклянном шкафчике показывает спиленный свод черепа убитого, и мы видим то, что в заключении будет описано, как «открытые ступенчатые оскольчатые переломы костей свода черепа». А рядом со сводом черепа в шкафчике – выпиленная грудина убитого, и в ней отверстие с неровными зубчатыми краями. Эксперт прикладывает к ним линейку, и мы убеждаемся, что в самом широком месте диаметр отверстия не превышает восьми миллиметров – все очень наглядно.

Вновь смотрим на уступы в костях черепа и без слов эксперта понимаем, что надо искать какую-то трубу, а далеко не автомат, у которого затыльник приклада имеет скругленные края и вряд ли оставил бы на костях такие ровные «ступеньки». Опять смотрим на дырку в грудине и снова понимаем, что калибр 7,62 именно тот, что наиболее вероятен, а это в существующих условиях – автомат Калашникова модернизированный образца 1959 года, ибо другие в радиусе двух десятков километров от Хорышево не водятся.

Однако Уточкин все же задает несколько вопросов, и я себе думаю, что именно немыслимой дотошностью важняк и отличается от старшего следователя прокуратуры армии.

– А расскажите нам, пожалуйста, правильно ли мы поняли нашего коллегу. Он с ваших слов поведал нам, что в убитого стреляли с «неблизкого расстояния» от двух до восьми метров?

– Мы обычно говорим «неблизкая дистанция». Это такое расстояние, при котором на преграде мы не обнаруживаем таких факторов «близкого выстрела», как следы пламени и пороховых газов, следы копоти и так далее. При стрельбе из автомата Калашникова эти факторы наблюдаются на удалении до двух метров. При удалении от двух до пяти метров их проявление снижается, а при удалении больше пяти метров следы этих факторов практически исчезают, что и имеет место в нашем случае.

– Значит, нам следует предполагать, что стреляли с расстояния больше пяти метров?

– Да, это более вероятно, чем, скажем выстрел с двух метров. Но и дистанция больше восьми метров тоже маловероятна. Здесь все факторы выстрела дают довольно сложную для словесного описания картину. Мы всё в заключении отразим, со ссылками на соответствующие научные источники. Ищите в районе пяти-восьми метров.

– А почему при такой дистанции наш убитый упал вперед на грудь, а не на спину, например? Автомат ведь оружие очень мощное.

– Ну, во-первых, стреляли по нему под углом примерно 100–120 градусов короткой очередью. Иначе направления раневых каналов расходились бы между собой не только в вертикальной, но и в горизонтальной плоскости. Это только в дешевом кино тела пулями отбрасывает назад, независимо от того, из чего стреляет супермен. Что из пистолета, где тупая пуля обладает останавливающим и отбрасывающим действием, что из автомата, предназначенного для пробивания защищенных целей. Остроконечные пули, как правило, проникают глубоко и замедляются плавно. Они ткани рассекают, а не сминают перед собой, в отличие от так называемых пуль оживальных, то есть не конических, а близких по профилю к эллипсу, как у пистолета Макарова, например. Поэтому и упал убитый лицом вниз и вперед почти в сторону стрелявшего, к которому, может быть, пытался приблизиться, увидев его от себя впереди справа. При этом, упав вперед, ударился о твердую поверхность головой в области лба слева, где у него образовались кровоподтек и ссадины, как мы напишем «в области контакта головы с подлежащей поверхностью».