Тут, обращаясь к Заму, встревает Гармонин:

– Владислав Андреевич! Насчет машинок, бумаги и дознавателей, которые что-то соображают и на службе не очень заняты, я в полкáх все уже решил. Вот список.

– Уговорили, – отвечает Зам. – Показывайте кабинет.

– Дежурный! Открой кабинет начштаба! – орет Мокров в решетку селектора.

Кабинет покойного начштаба взгляд не радует. Натуральный кладбищенский склеп. Сырой, темный, с зарешеченным окном, выходящим на запад. Дневной свет почти не попадает из-за громадных тополей и густого кустарника, подступивших к зданию штаба с тыльной стороны. За окном еще не зазеленевший кустарник едва скрывает дощатую стену угольного сарая.

Мокров тычет пальцем в окно:

– Возле сарая наши удобства. Для мальчиков слева, для девочек справа. Внутри штаба воды нет. Денег на водопровод и канализацию который год не выделяют. Гоняем за водой посыльного в гостиницу, где вы остановились. Там вода с водокачки и потому чище. Или из колонки, что в «шанхае», воду берем. Там она из скважины и вкуснее.

В кабинете пара сдвинутых письменных столов, столько же стульев, графин, стаканы, телефон гарнизонной АТС, опрокинутая навзничь несгораемая шкатулка-сейф и продавленный, обитый дешевым дерматином, но весьма просторный и длинный раскладной диван без ножек. Вместо них – четвертинки силикатных кирпичей.

– Располагайтесь. С чего начнете? – интересуется Мокров.

– Спасибо за хлопоты. Дайте команду собрать часа через три у вас в классе всех, кто присутствовал при осмотре места происшествия, когда труп нашли.

Мокров выходит и вновь орет: «Дежурный!»

Уточкин продолжает:

– Федотыч! Ступай свои осенние проверки завершать. Работу возобнови с проверки служебных карточек, как вчера сказано было. За обедом встретимся.

Чалдонов удаляется.

– Гармонин! С тебя и Никиты список вопросов, поручения командирам о выделении тех дознавателей, которые в твоем списке. Инструктаж им назначь на вечер или завтрашнее утро. Можешь идти за пишущими машинками и бумагой. Их сюда доставь. Нам оставь протокол позавчерашнего осмотра места происшествия!

– Так я же говорил, что его менты составляли. Начштаба дивизии Собакин меня не нашел, их сначала вызвал, а я участие в осмотре принял, когда меня отыскали.

– Ладно, не оправдывайся, иди с глаз долой! – говорит он Палычу, не выясняя, где тот шлялся накануне. Ясно, что оказаться возле трупа раньше командования можно только, если самому труп найти.

– Есть! – шепчет Гармонин, кивает Никите, и оба удаляются.

– Идем, Степан, на место происшествия, – приглашает Зам. – Где этот автопарк, я не знаю, но язык до Киева доведет. Фотоаппарат с собой? Рулетка и бумага есть? Чернила «Радуга–2» по семнадцать копеек за флакон в авторучку заправлены, надеюсь?

– Владислав Андреевич, вы же знаете, что я пером пишу ученическим номер 115 типа «Пионер». Чернил «Радуга-2» полная непроливашка[34].

Автопарк АЭР тяготеет к северной оконечности ВПП, которая простирается почти на четыре километра. Параллельно тянутся бетонные рулежные дорожки, к ним примыкают ответвления, ведущие на обвалованные стоянки самолетов. Все это охраняется двумя гарнизонными караулами. За стоянками пространство, именуемое местными жителями Страной дураков, где между мертвыми мерзлотными озерками, покрытыми керосиновой пленкой, топорщится металлоломом гарнизонная свалка.

– Ты видел, как командир базы воспринял вчерашнюю порку, учиненную ему Командующим? – спрашивает Уточкин.

– Да с него эта порка как с гуся вода!

– Верно! Здесь «мерзость» не местами, как утверждает Мокров, а повсеместно. Вот, например, что на центральной площади гарнизона, напротив дивизионного клуба и памятника вождю мирового пролетариата, между штабом второго, если не ошибаюсь, полка и политотделом дивизии делает этот бензовоз?

На маленьком перекрестке гарнизонных дорог, мощенных выбракованными аэродромными плитами, ерзает взад-вперед, желая уехать, заблудившийся седельный тягач МАЗ с восемнадцатитонной цистерной-прицепом. Это авиационный топливозаправщик ТЗ-22. Уехать не получается. Он не вписывается в поворот, ограниченный крутыми метровыми кюветами.

– Хрен бы с ним, что он прицеп завалит в кювет, прольет через верхнюю горловину топливо, которое, может быть, еще и загорится. За это мы его в худшем случае посадим, – продолжает Уточкин. – Но как он сюда вообще попал? Почему со стороны аэродрома знак дорожный под названием «кирпич» не поставили? Неужели и на это средств не хватает, как на водопровод и канализацию для штаба базы? И где здешняя комендатура и военный автоинспектор? Просекаешь ситуацию?

– Другое не просекаю. На кой ляд Командующий целых трех представителей отдела службы войск с собой брал? Явно только чтобы «палки»[35]считать, но не службу войск организовывать.

– Верно мыслишь! Вот посмотрим позже, как караульная служба построена. Ох, много ты тут, Стёпа, увидишь такого, что тебе в Хрекове неведомо было. Вот у нас по ходу движения справа, кажется, караульное помещение!

За дощатым забором виднеется одноэтажный барачного типа домик, на стене которого краснеет табличка: «Караульное помещение». На крыльце сидят и стоят бойцы, курят, входят и выходят в распахнутую настежь дверь.

– Порядка в карауле явно нет. Немудрено автомат скоммуниздить из такой караулки.

– Вот и подскажи Никите, чтобы включил эту версию в план.

Встречный офицер подсказывает направление. Пересекаем железнодорожный подъездной путь, рассекающий надвое складскую зону, поворачиваем налево вдоль складов. Миновав их, справа видим бетонный забор из поставленных на попа аэродромных плит и новенькое здание контрольно-технического пункта (или, по-простому, КТП) при въезде в автопарк аэродромной роты.

Через дорогу от КТП, метрах в тридцати от ворот парка, окруженное с трех сторон болотцем, сиротливо торчит здание, в котором по выступающей над воротами кран-балке узнается авторемонтная мастерская.

Ворота распахнуты. Навстречу никто не выходит. Пара машин рывками (их водители проверяют тормоза) раскатывает вокруг заросшей бурьяном клумбы, разбитой в центре автопарка. В центре клумбы оборудована курилка: пара скамеек, между которыми врыт в землю диск от колеса грузовой машины – типовая армейская «пепельница».

– Сапожники без сапог! – говорю Уточкину. – Со взлетки снег убирают, а в собственном парке за зиму не удосужились сгрести. Глядишь, труп быстрее бы нашелся.

– Найди тут кого-нибудь. Желательно офицера или прапорщика, – предлагает Уточкин.

В коридоре здания КТП два задрота-щегла усердно размазывают мокрыми мешками грязь по кафельному полу. Упертые в пол глаза на вошедшего не поднимают.

Офицера (судя по коричневым ботинкам, торчащим из штанин черного технического обмундирования) нахожу спящим на топчане в комнате дежурного по парку.

– Команди-ир, – окликаю его нежным голосом, – не спи-и, замерзне-ешь! Мы к тебе! – И легонько стучу носком своего башмака по подметке.

Офицер открывает один глаз, озирается, приподняв прямые ноги, поворачивается на пятой точке поперек топчана и садится. Не вставая, сквозь смачный зевок представляется:

– Здра-а-а-вия-а-а желаю! Командир аэродромно-эксплуатационной роты капитан Латышев. Меня в штаб дежурный по вашему указанию вызывал, но, как говорится: «Не спеши выполнять – отменят». Вот я и остался здесь, когда узнал, что вы сами сюда идете. Умотался я с этим трупом да с проверяющими нашими бестолковыми.

– А кто сказал, что мы сюда пошли?

– Да тот же дежурный перезвонил, когда вы из штаба вышли.

– Лукавите, товарищ командир. Дежурный у нас не спрашивал, куда мы направляемся.

– А куда вам еще направляться, если не на место происшествия?.. Старый воин – мудрый воин!

– Вроде того старого коня, что борозды не портит, но глубоко не пашет?..

Капитан вежливо хихикает в ответ, закуривает и продолжает о своем: