«Узнаю повадки господ европейцев! — Мысленно иронизирую на слова Горяты. — Видимо нежелание честно конкурировать у них в крови!»

По лицу старшего брата вижу, что последнее его серьезно заботит, и пытаюсь подбодрить.

— Ничего! Ганза, конечно, союз крепкий, но и наш не лыком шит! — Обвожу своих гостей веселым взглядом. — Вскоре свои корабли построим и сами двинем и на Готланд, и к Германцам, а может и подальше куда!

Богдана мои слова ничуть не обрадовали, и он зыркнул на меня строгим взглядом.

— Зря ты хорохоришься, Фрязин! У Ганзы на море все схвачено, они вон королям свою волю диктуют. Ежели они захотят блокаду нам объявить, то ни один из наших кораблей не доберется ни до Готланда, ни… — Он досадливо махнул рукой. — Никуда, в общем! Может и зря мы все это затеяли!

Я еще сам минуту назад сомневался, хоть и по другому поводу, но слова Богдана меня задели. Улыбка спала с лица, и в голосе прорезалась уже привычная жесткость.

— Рано ты, Богдан Нездинич, хоронить нас начал. Мы уже ливонцам показали, чего стоим, Литва вон уже вздрагивает, услышав про нас, надо будет и Ганзу научим уважению и вежливости. Вот так все будет и никак не иначе!

Богдан встретил мои слова хмуро, а вот Горята вдруг радостно вскричал.

— Ты слышал⁈ А я о чем тебе толковал! Есть в этом парне сила, есть! Мы еще с ним горы свернем! — Сияя, он посмотрел на брата, и тот смягчил свой мрачный настрой.

Тяжелые морщины на его лбу разгладились, а в глазах вспыхнула почти отеческая забота.

— Ладно! Дело сделано, а отступать Наздиничи не привычны. — Он поднялся и, поклонившись в пояс, произнес. — Так что, консул, берешь ты нашу Евпраксию в жены али как⁈

Я тоже встаю и протягиваю ему свою открытую ладонь.

— Беру, и мое слово в том порукой!

Тут уж вскакивает и Горята. Обняв нас обоих, он радостно лыбится, переводя взгляд с брата на меня и обратно.

— Теперь-то уж союз наш нерушим, и пусть все враги наши трепещут!

Потом выпили по рюмке крепкой настойки за грядущую свадьбу, потом еще по одной за союз Новгорода и Твери, потом хорошенечко откушали и снова выпили. В общем выпроводил я братьев только под вечер и уже было облегченно вздохнул, как в приемной вновь раздался шум возни и приглушенные крики.

С неудовольствием поднявшись, я прохожу к выходу и распахиваю дверь.

— Что тут у вас тако…

Не выплеснувшись до конца, гнев гасится комичностью увиденного. На полу, вытянувшись во весь рост, лежит Полоцкий наследник Константин, а на его спине сидит Прошка и лихо заламывает тому руку.

Секундное замешательство, и на меня взлетает смущенный взгляд моего секретаря.

— Я его спрашиваю, ты кто таков⁈ Стой! А он, знай, прет как бык! Я ж не могу абы кого к тебе пустить!

— Это да! — Делаю шаг вперед и, присев рядом с лежащим княжичем, не сдерживаю распирающего меня веселого сарказма. — Ваше благородие, вам там как, удобно⁈

Не оценив моего юмора, Константин вывернул шею и поднял на меня побагровевшее лицо.

— Отец умер! Надо спешить!

Тут и мне стало не до смеха. Поднявшись, я кивнул Прошке.

— Отпусти княжича и живо вызови ко мне Калиду и Куранбасу!

Заложив руки за спину, иду вдоль строя. Передо мной румяные с мороза лица молодых парней в белых маскировочных штанах и куртках с такими же белыми капюшонами. Все это до жути напоминает мне кадры времен Великой Отечественной, не хватает только торчащих из-за плеч прикладов ППШ и бессмертных строк Аграновича.

«Вот застыл батальон в строю…»

Да, вместо автоматов за спинами моих бойцов висят арбалеты и колчаны со стрелами, а в остальном потрясающее сходство.

Останавливаюсь перед стрелком с широкоскулым конопатым лицом.

— Как зовут⁈

— Фролом кличут, господин консул! — Браво гаркает парень, и я одобрительно киваю.

— Давно служишь?

— Да уж третий год, господин консул!

«Ветеран! — Мысленно не могу сдержать улыбку и осматриваю его с головы до ног. — Все вроде бы справно!»

Под свободной курткой из беленого льна просматривается широкий пояс и раскладка, а из-под полы торчит конец широкого штурмового тесака. За спиной вещмешок с притороченными к нему арбалетом и колчаном. В правой руке лыжи, в левой палки. Все добротно и удобно для быстрого использования.

Сейчас передо мной стоит взвод из новой, только в этом году созданной диверсионно-штурмовой роты. Недавний опыт показал, что летучие отряды лыжников являются действенным и очень эффективным аргументом, поэтому на этом стоит сделать отдельный акцент.

Командиром я решил назначить Ваньку Соболя, его характер подходил для такого дела больше всего, тем более что с опытом он стал более осмотрительным и расчетливым.

Бесспорно, парень мог бы рассматривать такое назначение как понижение в должности, мол он уже бригадой командует, а я ему тут роту подсовываю. И тем не менее, он сразу же согласился. Ведь это было как раз для него, для его отчаянной натуры. Да и паренек он не глупый, уже успел понять — армия растет быстро, так что сегодня рота, завтра бригада, а послезавтра… Уж не знаю, о каких чинах он мечтает, но скажу прямо, задатки у него есть.

Как бонус, я позволил ему набрать три взвода со всех девяти бригад по его усмотрению. Естественно, он забрал лучших, что вызвало ярый протест остальных полковников и капитанов, даже делегацию во главе с Ершом и датчанином Хансеном ко мне отправили.

Я им обоим для начала вставил как следует, чтобы в следующий раз херней не страдали, но потом все же объяснил, что это не беспредел, а необходимость. Что мне действительно нужны лучшие в отряде Соболя, но я ценю и благодарен каждому командиру за воспитание первоклассных бойцов.

Как я потом слышал, возвратившись к остальным недовольным, они в точности повторили мой воспитательный прием. Это в очередной раз показало, что ребята у меня на редкость толковые и схватывают все на лету.

Воспоминание искрой промелькнуло в сознании, и улыбнувшись, я уже было решил двинуться дальше, но внезапно вспомнил о том, чего я не увидел и обернулся к идущему следом Соболю.

— А гранаты где? — Мой вопрос не застал того врасплох, и задрав свою куртку, он показал на висящие на раскладке небольшие шары из темной бронзы с характерной для гранат насечкой.

Удовлетворенно кивнув, я вновь вскидываю взгляд на бойца.

— Когда последний раз ты эту штуковину бросал?

В глазах стрелка заметалась лихорадочная работа мысли, и в возникшей паузе я посмотрел на стоящих рядом с Ванькой Калиду и Куранбасу.

— Что же это у вас боец не помнит, когда последний раз учения были⁈ — Добавляю в голос жесткости и обвожу взглядом всех троих. — А вы сами-то помните⁈

Мой внезапный наезд слегка их ошарашил, и в возникшей тишине первым нашелся Калида.

— Да каждый день их Ванька гоняет и болванки бросать заставляет, а с зарядом так на прошлой неделе было.

Я Калиде верю как себе, но первый закон воспитания гласит — доверяй но проверяй! Тем более, что заминка кажется мне подозрительной.

Ни слова больше не говоря, резко поворачиваю голову к Фролу.

— Боец!

Тот вытягивается во фрунт, а я показываю ему рукой на заснеженный куст шагах в пятидесяти.

— Вон тот сугроб видишь?

Тот кивает, а я даю вводную.

— Это не сугроб, а десяток литвинов внезапно выскочивший из леса. Твои действия!

Секундное замешательство, вопросительный взгляд на командиров, а затем, сорвавшись с места, стрелок пробегает шагов двадцать, рвет с груди гранату и отщелкивает большим пальцем крышку.

Мы вчетвером с интересом следим, как заученным движением рука бойца скользнула в подсумок, вытащила фитиль и уверенно вставила его в открывшееся гнездо.

Щелкнула зажигалка, и искрящейся язычок пламени побежал по вымоченному в селитре шнуру.

Раз, два, три! Рука изогнулась в броске, и вырвавшись, бронзовый шар полетел в ольховый куст.

В наступившей тишине особенно громко жахнул разрыв, и разлетевшиеся осколки застучали по стволам деревьев.