Впервые идея устраивать рейды и вылазки на захваченные мерзляками континенты принадлежала русскому полярнику Ивану Дежнёву из станции Беллинсгаузен. Будучи опытным метеорологом и талантливым инженером, он изобрел первую модель ныне всем известного метеодатчика. Затем, собрав небольшую группу, Дежнёв отправился в экспедицию к южным берегам Аргентины с целью провести полевые тесты своего изобретения.

С момента высадки на берег в течение следующих двадцати четырех дней ему успешно удавалось избегать встречи с мерзляками, заранее планируя маршруты передвижения, исходя из полученных данных его метеодатчика. Совсем скоро новость о его подвиге и изобретении облетела все станции, породив тем самым ремесло собирателей.

«История великих собирателей» за авторством Павла Самсонова, 2163 год.

18 января 2093 года

Собрание, длившиеся без малого четыре часа, провели в здании лаборатории, которое не использовалось по назначению уже много лет.

Матвей страшно не любил участвовать в подобного рода сборищах, чувствуя при этом себя не в своей тарелке, но делать было нечего; да и Олегу Викторовичу, как никак, обещал помочь в решении вопроса. Правда этого самого решения после многочисленных споров и предложений найти так и не удалось.

Сперва староста предложил идею обмена ваттами с соседними Чжуншань и Мирный на еду, тем самым пожертвовав часами отопления жилых модулей. Предложение это было немедленно встречено в штыки, поскольку не все были готовы мерзнуть в своих модулях предстоящую зиму, особенно на самой холодной станции Антарктиды.

Более того, за минувшее лето они уже выкупили предостаточно рыбы и тюленьего мяса у Мирного – тем и самим нужно было запасаться продовольствием на предстоящую зиму. А у китайского Чжуншаня, известного своими первоклассными механиками и изобретателями, ватт и без того было предостаточно; к тому же китайцы тесно сотрудничали с австралийцами с Моусона, одним из главных поставщиков ватт по всей Антарктиде (их станция стоит на побережье в одном из самых ветреных мест континента, где сотни ветряков работают двадцать четыре часа в сутки), предоставляя им свои услуги, из чего следовало, что в электричестве те точно несильно нуждались.

Еще до тех пор, пока предложение с обменом ваттов на еду не было отвергнуто окончательно, перед собравшимися выступил Сэм, единственный американец на станции и по совместительству главный связист. За прошедшие двадцать лет на Востоке он успел как следует породниться с местными, безупречно овладеть русским – лишь совсем изредка у него в речи проскальзывала твердое «вэ» вместо буквы «т» – и стать полноправным восточником.

Сэм предложил связаться с американцами со станции Мак-Мердо, бывшей почти на таком же расстоянии от Востока, как и Мирный, и взять у них необходимое количество еды как бы в долг, заплатив небольшим количеством ватт. Мак-Мердо что до Вторжения, что и поныне оставалась самой огромной станцией в Антарктиде, сегодня вмещающей в себя почти десять тысяч выживших.

Услышав предложение Сэма, Олег Викторович отверг его сразу.

– Слыхал я про макмердовцев и их «взять в долг», Матвей вон не даст соврать. Про Кейси слышал? Австралийская станция не так далеко отсюда. У них пять лет назад возникла обратная ситуация: не хватало ватт зиму пережить. Вот они и обратились к Мак-Мердо, взяли у них энергии «в долг», до сих пор расплачиваются с ними чуть ли не половиной всего улова каждый год, страшно при этом не доедая. Я, конечно, старост Мак-Мердо не осуждаю, когда десять тысяч рыл в станции и кормить каждое надо, не говоря уже о других нуждах, и не такой процент стряхнешь. Но лично я в это ввязываться не хочу, да и, в отличие от Кейси с их богатым уловом, нам с макмердовцами расплатиться нечем. Не в обиду твоему народу, Сэм, но что есть, то есть.

С доводами Олега Викторовича все согласились, даже сам Сэм, сообщив, что предложение это сделал скорее на горячую голову.

Поднимались предложения об обмене воды, но они не выходили за рамки обсуждений. За прошедшие годы все приспособились к добыче воды из ледников, хотя работа была тяжелой и опасной. Целыми днями приходилось на холоде колоть лед и перевозить его в отстойники для оттаивания.

Конечно, восточникам повезло с их Родничком, который давал им не только очищенную, но и древнейшую воду Земли. В теории продать такую воду соседним станциям было возможно, однако это могло лишить работы сотни людей, а человек без достаточного количества ватт, тепла и горячей еды может стать проблемой для руководства станции, если решит добыть необходимое, забрав чью-то жизнь. Старосты понимали это и покупали воду у восточников только в случае крайней нужды, которая, похоже, не возникнет в этом году.

Полшестого Олег Викторович сообщил об окончании собрания и тут же объявил о повторной встрече через несколько дней, пообещав подумать над всеми предложениями как следует.

– Жаль только, думать здесь не о чем, – с огорчением объяснил староста, когда он и Матвей остались наедине. – Это я так, людей успокоить, чтоб надежда у них была. А так попали мы по самое не хочу. – Он сел на свободный стул и задумчиво почесал голову. – Неужели и впрямь к макмердовцам придется идти и просить в долг?

– Ты же этого не хотел.

– И не хочу, – ответил он сразу же, – да только вот иного пути не вижу, как эту зиму пережить. Вот же черти его побрали, пожар этот! Ладно… подумаем еще. Есть у нас время.

Вечером Матвей, как и обещал, отправился к Арине. Ее жилой блок стоял в северной части станции, соединяясь со старым зимовочным комплексом и остальными жилыми блоками общим коридором. Внезапно оказавшийся в этой веренице коридоров новичок мог бы с легкостью там заплутать.

Поскольку Матвей жил в противоположной, южной части Востока, ему понадобилось пройтись около трехсот метров по улице. В летний период времени холод снаружи был терпим, если одеваться как надо, но вот зимой, когда температура опускалась до минус шестидесяти и ниже, модуль разрешалось покидать только в случае крайней необходимости и отсутствия бури. Правда, если и решишься на такое, пеняй на себя…

Проходя мимо медблока южного комплекса, Матвею вспомнился случай, как три года назад во время очередной зимовки в одно утро не досчитались они одного юноши, звали его Тимуром. Ему было тринадцать лет, везде лез на рожон, любил себя показать, одним словом – суетной. Всю станцию на уши поставил своими поисками. Связались с остальными комплексами: северным, восточным, западным – нет у них Тимура (на зиму все они обыкновенно делились на четыре части и поддерживали связь только по рации, дабы лишний раз не выходить наружу).

На следующий день двое ребят, одногодок Тимура, со слезами на глазах признались, что тот поспорил с ними на тысячу ватт, что дойдет до западных блоков в разразившуюся в ту ночь пургу. Здесь-то все стало и понятно. Поиски немедленно прекратили.

Тимура нашли только через четыре месяца, когда наступило лето. Его окоченевший труп лежал у медблока южного комплекса. Парень, собственно, не то что до западных блоков не дошел, он и территорию родного-то не покинул.

Казалось бы горе, да вот только дурака хоть и было жалко, да не сильно. Тысячу раз ему говорили… Зато смерть Тимура остальной молодежи преподала наглядный урок, а Олег Викторович с тех пор ввел строгое правило: покидать станцию только с разрешения назначенного на зимовку старшим по комплексу.

Погрузившись в мысли, Матвей и не заметил, как оказался возле главного входа в северную сеть модулей, стоящих на прочных сваях. Он поднялся по лестнице, открыл тяжелую, воздухонепроницаемую дверь и зашагал по коридору.

«Кишку», как часто называли соединяющий жилые блоки коридор, в целях экономии не отапливали, полагаясь только на композитный материал, которым были обшитые внутренние стенки. Лет тридцать назад они, возможно, и грели как надо, но с каждым годом делали это все хуже. От постоянного холода спасало только радиаторное отопление.