Целый месяц почти сто человек были вынуждены есть себе подобных, по-прежнему продолжая умирать с голода, пока в одно холодное утро всех не разбудил хриплый голос Курта, орущего с тяжелым акцентом:

– Починить! Рация! Голос! Там голос!

На связи была станция Мирный, немедленно отправившая санно-гусеничный поезд в сторону Востока с необходимым продовольствием на борту. Прибывшие через неделю мирняки, так их зовут и поныне, с сожалением сообщили, что не могут отвести выживших на свою станцию за неимением у них достаточного количества мест – с их слов, они и так испытывают жуткие неудобства – но тем не менее готовы поделиться частью остальных припасов с нашими в конце зимы. Только тогда, когда погода будет более щадящей, они смогут отыскать путь вдоль торосистости, стоящей между их станциями.

До прихода мирняков дожило всего восемьдесят четыре человека.

Выжившим пришлось смириться с тем, что дальнейшая их судьба тесно связана со станцией Восток. Предстояло много работы по ее улучшению и развитию, это по итогу заняло годы и годы.

Как известно, время лечит, но только не в случае восточников по отношению к прогрессистам. До сих пор жива боль утраты близких, погибших из-за изгнания и пустого обещания помочь. Живы и воспоминания о страшных делах, которые они были вынуждены совершать во имя выживания.

Олегу Викторовичу, чья жена и двое детишек погибли еще тогда, в первый месяц карантина, устроенного прогрессистами, не понадобилась и минута на размышления, чтобы вынести вердикт:

– К прогрессистам, значит, собрался? – Олег Викторович схватил парня за шкирку и, как щенка, подволок к зданию, еще вчера бывшему складом. – Вот, тебе в ту сторону. Тысячу двести километров. Пошел!

Никита с замерзшими на щеках слезами и с непониманием посмотрел на старосту.

– Верно! – поддержал решение Олега Викторовича Алексей. – На мороз гниду! Будет знать, как воровать у своих!

Толпа улюлюкала, грозно поднимая вверх кулаки в единогласном порыве изгнать парня, пока вдруг вперед не выбежала Арина, встав между старостой и обвиняемым.

– Да вы чего, совсем с ума сошли?! – протестующе завопила она. – Как же так можно?

– А воровать у тебя из тарелки последний кусок мяса и отбирать ватты для сугреву, стало быть, можно?! – закричал в ответ Алексей.

– Арина, уйди, – сквозь зубы процедил староста. – Не до тебя. Ей Богу, не до тебя.

– Да пошли вы все! – заорал Никита, за что уже от Арины получил хороший такой подзатыльник.

– Закройся! – прошипела она на него и обратилась к толпе: – Он плохо поступил, это так. Но такой участи уж точно не заслуживает!

– Не тебе решать, какой участи он заслуживает, ясно? – рявкнул Олег Викторович, сделав к нему шаг вперед и прошептал: – Ступай отсюда по хорошему, девочка, иначе я тебе потом не помогу, ясно? Ты сейчас их злишь, а не меня. – Он кивнул в сторону толпы.

Но Арина сдаваться не желала и на этот раз обратилась к Матвею, который все это время находился лишь в роли наблюдателя:

– Матвей, прошу. Скажи что-нибудь. Так нельзя.

Матвей взглянул на покрасневшего от злости Никиту, пронзающего ненавистным взглядом всех собравшихся. Слишком уж он шебутной, проблем с ним не оберешься, но все же Арина была права: несоизмеримо наказание со сделанным преступлением, да еще наверняка и не обдуманным.

– Есть у меня идея, – начал Матвей привычным ему, спокойным голосом. – Предлагаю упразднить смену по выносу ведер с дерьмом каждое утро и поставить на эту почетную должность одного-единственного человека, нашего виновного.

Глаза Никиты сделались большими. Он было открыл рот, чтобы возразить, но Арина «дала» ему предупредительный и несильный удар в ребро, заставив помолчать.

– Но решение все равно остается за старостой. Ему решать, – вставил свое последнее слово Матвей.

Толпа не возмутилась и, судя по тишине, встретила эту идею положительно. Убирать отходы за жителями станции и сбрасывать их в находившуюся неподалеку расщелину было занятием крайне неблагодарным и мерзким. Избавиться от подобной необходимости было только за счастье. Даже Алексей, прежде желающий прикончить вора на месте без всякого изгнания, не изрек и словечка против.

Олег Викторович уловил настроение толпы и, как и все, счел предложение Матвея хорошим и справедливым.

– Согласен, – ответил он и обратился к толпе: – Возражения против подобного приговора будут?

Возражений не последовало.

– Вот и отлично. – Мужчина обернулся к Никите: – Теперь до конца жизни будешь выносить дерьмо, ясно тебе?

– Черта с два я буду!

– Ох, еще как будешь, малой. А если я утром проснусь и хоть единое ведерко увижу в коридоре или на улице – голышом у меня пойдешь к прогрессистам, всю тысячу двести километров, ясно тебе?

Мальчишка сжал губы и весь трясся от злости, но промолчал.

– Вот и все. Благодари Аринку и Матвея. Если б не они…

Олег Викторович поднес кулак к носу парня и грубо провел костяшками ему по щеке.

– Пшел отсюда, – гаркнул староста. – И рожу попроще сделай, а то напыжился мне тут, сопля зеленая.

Арина увела за собой Никиту и, встретив подходящего по просьбе Олега Викторовича Матвея, кивнула ему, выражая благодарность.

– Вот тебе и новое поколение, – пожаловался староста, когда Матвей подошел к нему. – Не испытали они, как мы, Адаптацию, не мучились от голода…

– Это он из-за отца, – прошептал Матвей, провожая взглядом Арину с Никитой. – Савин Жора, лихорадка…

– Точно, – виновато произнес Олег Викторович. – Но не повод это на братьев и сестер ополчиться! Чай не на тепленьком полуострове родился! А теперь вот глянь на них, ломятся к людям, которые их родителей, считай, голодом морили. Можешь себе такое представить? А, к черту! – отмахнулся он. – Сейчас это не первоочередная проблема. Думать надо, как из сложившегося нам выходить, иначе все, что было тридцать три года назад, может повториться. Вот что, сегодня в полдень я хочу собрать всех в зале, решать что-то будем. Ты придешь?

– Приду, – не мешкая, ответил Матвей.

– Это хорошо. А то я что-то совсем ни черта уже не соображаю. Мне нужна свежая голова, твоя голова.

Он согласно кивнул, отметив про себя, что Олег Викторович сегодня уже дважды намекнул ему о желании сбросить с плеч звание старосты.

– Эх, – раздосадованно вздохнул Олег Викторович. – Жаль, с нами нет твоего отца. Мне не помешал бы его совет.

Матвей ему не ответил, поскольку совершенно случайно в гуще расходящейся толпы он заметил ее. Одетая в парку из кожи тюленя, она смотрела на него своими большими, преисполненными тоской глазами. Голова была закрыта плотным капюшоном. Светлый локон ее волос трепетал холодный ветер, а бледная кожа почти сливалась с вездесущим снегом.

Сердце у Матвея заколотилось в два раза быстрее. Его сковал ужас и, естественно, опустошающее чувство стыда. Видеть ее даже спустя столько времени оказалось не так просто, как он представлял изначально.

– Ох ты, – заметив, куда именно смотрит Матвей, прошептал староста. – Смотри, кто на свет белый вышел. Неужто вышла, наконец, из заточения? Пойду-ка я с ней поговорю…

Но она, увидев, как староста стал к ней приближаться, вдруг замешкалась, спрятала руки в глубоких карманах куртки и быстрым шагом ушла прочь.

– Да куда ж ты!? – прошипел про себя Олег Викторович. – Ну вышла хоть и слава богу, а то сидеть столько времени и на свет божий не показываться, и это перед зимой-то, когда наружу ни ногой!

Но все сказанное старостой у Матвея пролетало мимо ушей. Подобно наваждению, перед глазами явилось ее лицо, омраченное страшным горем, к которому он лично был причастен. Он и никто больше.

– Матвей! – окликнул его староста, тряхнув за плечо. – Ты тут?

Парень ответил ему кивком.

– Ты это… обойдется все, хорошо? Не твоя вина, что тогда произошло с ее сыном. Не твоя.

Матвей смолчал.

– Не твоя, – еще раз повторил Олег Викторович, правда, прозвучало это скорее как самоутешение, нежели правда.