Г р и г о р ь е в (беря ключ у Куракина). Во-первых, винты могут поломаться о грунт. Если песчаный — еще ничего… (Скрывается в люке трюма.)
О р л о в. А потом лодка прижата ко дну затопленным отсеком. Она сейчас слишком тяжела… Такая попытка была бы бесцельной. (Поза кока настолько комична, что Орлов улыбается.) Вы не согласны со мной, товарищ Куракин?
К у р а к и н (растерянно). Ведь я, товарищ старший лейтенант, собственно говоря, не подводник в узком смысле этого слова. Имел возможность плавать на линкоре и крейсерах, а для начала службы сюда попросился — ради интереса, из любопытства. А зачем мне это понадобилось, черт его знает! (Пожимает плечами.) Весь мой продукт здесь, а там команда обеда дожидается. В камбузе на плите мясо горит…
О р л о в. Очень печально, товарищ Куракин, что у вас горит мясо, но к нашему делу это прямого отношения не имеет.
Помпы перестают работать. Все переглядываются. Из люка высовывается Г р и г о р ь е в.
К у р а к и н (Григорьеву). Почему они остановились?
Г р и г о р ь е в. Значит, пробоина слишком велика… Помпы не справляются с поступлением воды. Они, понимаешь, работают, а вода там, в отсеке, не убывает. Вот!
К у р а к и н. А если… если весь балласт воздухом продуть?
Г р и г о р ь е в. Это зачем же?
Куракин пожимает плечами.
Лодка все равно не поднимется, а только станет на попа. Получится довольно глупый цирковой номер. И вообще, товарищ Куракин, зря вы здесь оказались. Если бы там, хоть помогли чем-нибудь, а тут без дела торчите…
О р л о в. Ну, в этом он не виноват.
Г р и г о р ь е в. Это, конечно, верно! (Снова уходит вниз.)
К у р а к и н. Разрешите вопрос, товарищ старший лейтенант?
О р л о в. Ну?
К у р а к и н. Сколько времени мы можем находиться в таком положении?
О р л о в. Пока не всплывем!
Куракин молча ждет дальнейших объяснений Орлова.
Вижу, что вас не удовлетворяет мой ответ. Ничего другого сказать не могу. Если не поднимемся своими силами, дождемся помощи. Наверху подойдет катер, и мы услышим звонок телефона.
Куракин беспомощно смотрит на своих товарищей. Грушевский с досадой махнул на него рукой.
К у р а к и н (Грушевскому, шепчет). Ты не серчай на меня, товарищ Грушевский, ведь я в первый раз в таком переплете…
Г р у ш е в с к и й (тихо). При чем тут в первый или в последний? Приказано ждать… Понимаешь… приказано — и все!
К у р а к и н (упавшим голосом). Понимаю.
Пауза.
Г р и г о р ь е в (Куракину, высунув голову из люка). Легче, когда точно представляешь себе обстановку. Вы поймите, товарищ Куракин: произошел взрыв, от него нарушилась герметичность второго, соседнего с нами отсека, и он заполнился водой.
К у р а к и н. А как же там трое парней живыми остались?
Г р и г о р ь е в. Воздушная подушка: воздух не дает воде дойти до потолка. Вот они там и сидят наверху, как птички… Ребята здоровые, выдержат!.. Потом у каждого из них имеется маска. Иди-ка сюда!
Куракин спускается в люк к Григорьеву.
П а н ы ч у к. Разрешите обратиться, товарищ старший лейтенант?
О р л о в (глядя на часы). Да, да…
П а н ы ч у к (медленно). Я полагаю, что мы не услышим звонка телефона.
О р л о в (встает). Почему?
П а н ы ч у к. Только сейчас заметил: у него не хватает частей, и он работать не сможет.
О р л о в (подходит к Панычуку и вместе с ним осматривает аппарат, затем оборачивается). Вы знали о порче аппарата, товарищ Джибели?
Д ж и б е л и. Нет, товарищ старший лейтенант! Когда я уходил на вахту, телефон был в полной исправности.
Г р у ш е в с к и й. Кто же его испортил?
О р л о в (резко). Так вопрос не ставится, товарищ Грушевский.
Г р у ш е в с к и й. Виноват!
О р л о в. Дежурный электрик, очевидно, унес недостающие части либо для замены, либо для чистки. Наш буй плавает на поверхности; будет работать телефон или не будет — водолаз все равно спустится к лодке в течение двух-трех часов! (Подходит к переговорной трубе.) Центральный!
Голос Афанасьева: «Есть в центральном!»
Телефон аварийного буя не работает: части разобраны!
Голос Афанасьева: «Ай-ай-ай! Ведь это же я приказал Пивоварову… Вот не везет! Вы знаете, что бывает, когда не везет?»
М-да, примерно! (Пауза. Панычуку, протягивая ему трубку разбитого отсечного телефона.) А ну-ка посмотрите, может, отсюда какие части подойдут?
Панычук берет трубку, садится у телефона аварийного буя и принимается за работу. Пауза.
Д ж и б е л и (тихо, работающему рядом с ним Берману). Я, конечно, извиняюсь, товарищ Иосиф! Но меня одна вещь удивляет.
Б е р м а н. Что вас удивляет, товарищ Вахтанг?
Д ж и б е л и. Сейчас скажу. Сердце человека, оно живет, — как бы вам объяснить? — своей самостоятельной жизнью… Вот любишь девушку, например… Почему любишь, за что любишь — неизвестно. Спросишь у сердца, а оно одним словом отвечает: «Люблю». И все! Голова, разум, как мудрый судья, тогда объясняет сердцу: «Слушай, дорогой товарищ сердце, неважная твоя барышня. Посмотри хорошо». А упрямое сердце опять свое: «Правильно говоришь, товарищ голова. Правильно. А я все-таки ее люблю!»
Б е р м а н. А к чему вы произвели такой анатомический анализ, товарищ Вахтанг? Когда вы начинаете говорить так, я никогда не знаю, куда вы гнете.
Д ж и б е л и. Все скажу, дорогой! Вот голова мне говорит: «Ты, Вахтанг Джибели, — военный моряк! Тебе доверили большое дело! На тебя надеется весь комсомол!» И я согласен с головой: правильная голова! А сердце? Сейчас сердце говорит: «Лежишь ты, Вахтанг, на дне тихого моря… Подумай минуту о доме, о стариках, о девушке с голубыми глазами, которая провожала тебя».
Б е р м а н. И ваша девушка, конечно, без всяких дефектов?
Д ж и б е л и. Первая девушка, товарищ Иосиф. Конечно, немножко бьется у меня сердце, хотя голова ему этого не позволяет. Ну, скажите честно: разве вы, так сказать, не волнуетесь?
Б е р м а н. Конечно, волнуюсь. Только я это делаю по-своему — молча! У меня это мало заметно! Бабушка у нас была очень нервная, больная. И мы с Костькой — это мой младший брат — старались ее не тревожить. В доме всегда говорили шепотом… Все держали в себе… Конечно, я немножко волнуюсь, но… как и все, работаю и вопросов товарищу старшему лейтенанту не задаю.
Г р и г о р ь е в (вылезая из люка). Балластную магистраль разорвало в трех местах… Помпа никак не сможет работать.
О р л о в. Плохо!
К у р а к и н показывается из люка.
Г р у ш е в с к и й. И крышку никак не закрыть, товарищ старший лейтенант!
О р л о в. А ну-ка попробуем с вами, Фома Петрович!
Он с Григорьевым пытаются повернуть маховик, но это им не удается.
(Подходя к переговорной трубе.) В центральном!
Голос Афанасьева: «Есть в центральном!»
Балластную магистраль восстановить не имеем никакой возможности! Четвертый аппарат заполнен: заклинилась наружная крышка.
