– Нет, кладбища меня не пугают, – заверил пациент и улыбнулся.

О, что это была за улыбка! Иван Герасимович отшатнулся. Он сделал два шага назад, споткнулся о подвернувшуюся под ноги кочку и опрокинулся на спину. Ночной пациент словно бы завис над ним в воздухе – его лицо белело на фоне черничного неба, глаза зияли черными провалами.

– Чур меня, чур! – крикнул Иван Герасимович и пополз спиной вперед по земле.

Под руку попался холмик, о который он споткнулся – могила! Поросшая мхом старая могила, почти сровнявшаяся с землей. Иван Герасимович с корнем вырвал кусок дерна, запихнул в рот и принялся усердно жевать.

– Сгинь, нечисть! – промычал сквозь траву Иван Герасимович.

Рот наполнился маслянистым черноземом вперемешку с корнями. На зубах захрустели мелкие камешки. Он заработал челюстями и с ужасом понял, что не может проглотить скользкий вязкий комок. От попытки протолкнуть в горло смешанную со слюной землю, глаза полезли из орбит.

– Что с-с вами? Позвольте… – услышал он шипящий голос и увидел белую руку, которая потянулась, как показалось Ивану Герасимовичу, прямо к его горлу.

Он увернулся от длинных бледных пальцев – господи, как он сразу не заметил, какими костлявыми и высохшими они были, словно руки мумии! Перекатился на живот и, не оборачиваясь, помчался к спасительной белой машине с крестом, отплевываясь на ходу.

«Крест! – пронеслась в голове мысль. – Спасение… Туда он точно не пройдет…»

Иван Герасимович уже забыл, что пациент только что преспокойно сидел на кушетке в салоне, пока он бинтовал его руку. Он не помнил ничего. Его сознание пылало, точно сухое дерево, пронзенное молнией ужаса. Иван Герасимович с разбегу врезался в железный бок машины, одним махом влетел в салон и захлопнул за собой дверь.

– Едем! – толкнул он в плечо дремавшего водителя.

– Что… Чего это с вами?

Водитель вытаращился на фельдшера. Он весь блестел от пота, и вдобавок был с ног до головы покрыт жухлой травой. Из подергивающегося рта свисало несколько травинок.

– Жми! Скорее!

Иван Герасимович, не ожидавший от себя столько прыти, со свистом втягивал воздух. Подобных спринтов он не бегал уже лет десять. Бок кололо раскаленными иглами, сердце бешено колотилось о ребра. Он щелкнул замком на двери и круглыми глазами уставился в темноту за окном.

Водитель завел двигатель, и машина снялась с места. Фары в последний раз скользнули по фигуре, застывшей на фоне могильных крестов, и запрыгали по дорожным ямам. На мгновение Иван Герасимович вновь увидел лицо кладбищенского пациента.

Он… Он смеялся, широко распахнув рот! Хватал губами воздух и, уперев руки в бока, просто покатывался со смеху.

Иван Герасимович осенил грудь крестом, чего не делал с самого детства. Он еще раз убедился, что не ошибся – во рту пациента блеснули два длинных острых клыка.

Влад так покатывался со смеху над улепетывающим фельдшером, что загудели ушибленные ребра. Его не первый раз принимали за черта, вампира и прочую нечисть, но пока никто не пытался прогнать его, пытаясь довести себя до рвоты могильной землей. Это было что-то новенькое. Видимо, из фольклора, раз уж фельдшер бормотал магическое старославянское заклинание «чур меня, чур». Однако то ли заклинание было фальшивым, то ли Влад все же не был порождением нечистых сил, но он остался стоять ровно на том месте, где и был.

Скорая скрылась за поворотом, и смеяться сразу расхотелось. Влада обступила такая глухая темнота, что казалось, она поглотила не только свет, но и звук. Не слышно было даже привычного белого шума городского транспорта. Влад на ощупь отыскал рядом покосившееся надгробие и облокотился на него.

События длинной, никак не желающей заканчиваться ночи замелькали перед глазами, как ускоренная кинохроника: дорога среди могил, заброшенный дом, разрушенная лестница и, наконец, пронзающая руку боль… На пару часов Влад будто оказался главным героем фильма ужасов. Однако, что удивительно, он ни за что не променял бы эту ночь на обыкновенное спокойное дежурство.

Влад уже пятый год работал в дорожной полиции, и ночные патрулирования улиц надоели ему хуже натирающего ботинка. Конечно, он не собирался навсегда оставаться в ГАИ. Влад мечтал стать полицейским, а еще лучше – следователем по особо важным делам. Но едва ли у него был шанс попасть на такую высокую должность. В демутантский уголовный розыск абы кого не брали. А Влад как раз и был тем самым «абы кем». Даже высшего образования у него не было.

В вуз он не поступил, потому что завалил устный экзамен. Всему виной дурацкие клыки, которые вылезали на манер вампирских каждый раз, когда Влад начинал волноваться. Перепугал экзаменационную комиссию, еще когда читал первый вопрос. А ответ он знал, он вообще все ответы по билетам знал, так сказать, от зубов отскакивали, черт бы их побрал!

С работой тоже не заладилось. Никто не хотел брать чуть что отращивающего клыки мальчишку-дема даже официантом. Отказ следовал за отказом. И когда Влад совсем потерял надежду, он внезапно нашел свое место, как будто для него созданное – дорожная полиция. Ее сотрудников и так за глаза упырями называли, так что он пришелся как нельзя кстати.

– С-сержант полиции Влад Акумов, предъявите документы, – говорил он в открытое окно автомобиля, выпуская из-под губы два длинных острых зуба.

Кололись все. Рассказывали и что пили, и сколько, и кто кого подрезал. Наиболее впечатлительные торопливо крестились и впервые могли по достоинству оценить иконки на приборной панели. Эффект усиливался ближе к вечеру и был особенно силен в мрачные безлунные ночи.

Сегодняшнее дежурство не предвещало ничего необычного. Владу выпало патрулирование в старой части города М., можно сказать, повезло. Дорожное движение здесь было вялое, а к ночи и вовсе замирало.

В дежурной машине, как обычно, было двое патрульных – сам Влад от демов и Кирилл Никитин от людей. Так уж было заведено, чтобы напарники принадлежали к разным видам. То ли ради равенства, то ли в целях безопасности. Хотя нарушители-демы, даже с демутаций в сторону хищных зверей, обыкновенно вели себя мирно. Им и так хватало проблем, чтобы еще и с гаишниками собачиться.

Первые два часа они с Никитиным честно катались по району, высвечивая фарами посеревшие стены старинных доходных домов и кряжистые стволы вековых деревьев, а затем остановились под развесистой березой на кромке заброшенного кладбища. Весна в этом году выдалась поздняя, и ветви дерева до сих пор не покрылись листьями. Они раскачивались на ветру с тихим тревожным шелестом.

Время клонилось к полуночи. За окнами машины было черным-черно, даже крестов не видно, хотя они были совсем рядом, в десятке шагов.

– Я бы это… Подремал немного, посторожишь пока? Потом я тебя подменю. Всего на часок, а то глаза слипаются, – предложил Никитин.

Раньше бы он никогда не заснул рядом с Владом, но они работали вместе уже не первый месяц, и к сослуживцу-дему он привык.

– Конечно, давай. Только пересядь на пассажирское, вдруг придется резко стартовать на вызов.

Они поменялись местами, хлопки закрывающихся дверей разорвали мертвецкую тишину, как шумовые гранаты. Никитин заснул, кажется, даже раньше, чем откинул сиденье. Его голова задралась назад, обнажив беззащитную кадыкастую шею. Голубая венка, спускавшаяся от подбородка к воротнику форменной рубашки, упруго пульсировала.

Влад прислушался к себе: не хочется ли ему крови? Вот она, прямо здесь, в этой бледной голубой линии, стоит едва задеть ее острым краем клыка и…

– Бэ-э.

Влад дернулся всем телом от омерзения. Дотрагиваться до чужой шеи с неровно срезанной щетиной, да еще и прокалывать ее, а потом вытягивать теплую, пахнущую железом кровь… Влада замутило, а клыки, словно в знак протеста, глубже втянулись в челюсть. Небо заныло, как бывает, когда откусишь слишком большой кусок мороженого. Чтобы унять тошноту, Влад сначала открыл окно, а потом и вовсе вышел наружу. От прохладного весеннего воздуха по спине пробежала дрожь.