Такие мысли сейчас не выходили из его головы. На какое-то время он даже забыл о Соколове и новом приятеле Говорове, который уже примкнул к своим полковым однокашникам, а в смятении ходил среди этих воодушевлённых солдат, всматриваясь в их лица, пытаясь понять, что ими движет, что они хотят, чего пытаются добиться? Неужели каждый из них верил, что это не бессмысленный и беспощадный бунт, а действительно освобождение? На его глазах воинская дисциплина рассыпалась под давлением массового солдатского возмущения. Офицеры перестали восприниматься, как начальствующие лица, подчинение им перестало быть обязательным, а, скорее наоборот.

***

Из окна сквозь прощелину между плотных штор проглядывал светлый луч нового дня. Михаил уже давно проснулся и хорошо слышал, как его товарищи один за другим покидали квартиру. И вот, почти совсем не двигаясь, абсолютно влюблёнными глазами с упоением наслаждался образом уютненько расположившейся на его плече совсем ещё юной смазливой девицы, лишь осторожно поправляя свисавшие на её лицо тёмные вьющиеся локоны. Ещё сутки назад он и представить себе не мог, что вот так разом абсолютно потеряет голову от этого миловидного создания. Ничто вокруг сейчас вообще не интересовало и не волновало молодого парня, лишь каждое её дыхание, каждый волосок, каждая ресничка. Вглядываясь в её неспокойные веки, Михаил даже пытался предположить, что именно в этот момент могло сниться его возлюбленной. Ему так хотелось сейчас целовать каждый сантиметр её лица, её хрупкого и изящного тела, но, он не смел ни прикоснуться, ни даже пошевелиться, чтобы не нарушить этот сладкий сон.

Миша ещё со школьных лет считался «выгодной партией». Безусловно, девочки засматривались на высокого стройного парня, как принято говорить «спортивного телосложения», и многие с удовольствием мечтали бы оказаться рядом, тем более, зная из какой именно он семьи. Но, именно этот факт и больше всего настораживал самого юношу. Будучи не по годам зрелым, он уже прекрасно понимал, что в первую очередь смотрят именно на его положение, а не на личностные качества, и, потому, старался обходить стороной всяческие навязчивые намёки. Почти сразу после школы он поступил в школу милиции, так как уже заранее готовил себя и физически и морально ещё задолго до получения аттестата зрелости. Отец всегда был для него непререкаемым примером.

Уже в компаниях таких же соратников, конечно же, случались и знакомства, и интимные связи, которые никак нельзя было отнести к беспорядочным. Миша всегда был очень разборчив, и, старался не доводить их до длительных отношений, прерывая всякие общения уже сразу, лишь только почувствовав даже самую малую навязчивость и корысть. Впрочем, да и связей таких, при всей его скромности, бывало совсем не много, и не часто.

И вот парня, что называется, «накрыло». Он и сам не понял как именно, но эта девчонка вдруг вмиг стала для него всем. Тот самый случай, когда без оглядки готов ради возлюбленной на всё, и, казалось бы, уже даже собственная жизнь недорога, всё, только ради неё.

С этими мыслями, Михаил заметил, как веки Ульяны слегка приоткрылись, и она вдруг как-то неожиданно слегка отпрянула назад, но, тут же почувствовав резкую боль, осеклась и, словно моментально всё вспомнив, расплывшись в солнечной обворожительной улыбке, вновь прижалась к плечу, почти полностью перевалившись на неприкрытое мускулистое тело юноши.

Миша, словно только этого и ждал, чтобы, наконец, удовлетворить своё неуёмное желание дотронуться до её нежной кожи губами. Жадно, и в то же время очень нежно он стал покрывать всё её лицо поцелуями, отчего та, словно маленький котёнок, закрыв глаза, умилялась от сладострастных ощущений, полностью доверяясь и позволяя делать с собой всё, что захочется. А, хотелось им обоим в этот момент только одного – в едином страстном порыве слиться телами.

***

А, тем временем, слух о мятежных войсках уже распространился среди всех военных гарнизонов, поэтому ожидая их приближение, офицеры неподалёку располагавшегося сапёрного полка предусмотрительно заперли на замок ворота казарменного двора. Колонны мятежников остановились на углу Кирпичной и Преображенской улиц у ворот и начали беспорядочную стрельбу, выкрикивая призывами солдат. Внутри казарм и из окон слышались ответные крики о помощи, с просьбой выпустить их. Бунтовщики залпом начали палить по воротам с криками: «Сапёры, выходи!»

Тут из дверей казармы вышел невысокого роста и плотного телосложения офицер, по всей видимости командир батальона, и достав револьвер, твёрдым и уверенным шагом пошёл к воротам, непрерывно стреляя в сторону восставших. Его твёрдостью и несгибаемой волей были обескуражены все, кто стоял у ворот, что даже разом затихли. Расстреляв все патроны, он не стал перезаряжать, а с достоинством отбросил револьвер на землю, достал из кармана другой и продолжил стрельбу.

Наблюдая за затихшими и застывшими на месте солдатами, заворожённо подчиняющимися воле харизматичного офицера, словно кролики перед удавом, Марков тут же вскинул ружьё и произвёл прицельный выстрел. На груди офицера появилось бурое пятно. Раненый командир остановился, но продолжал стоять, вновь подняв вперёд руку с револьвером. Из-за ворот прозвучал новый выстрел, и в яркой офицерской шинели появилась ещё одна пробоина, с хлынувшей из неё струёй крови. Тут из дверей казармы разом выбежали несколько солдат, один из которых кинулся к командиру и сходу одним ударом приклада выбил из его руки револьвер. Другой сзади сбил того с ног. Остальные кинулись открывать ворота. Из дверей с истошными воплями хлынул поток новых повстанцев, присоединяясь к всеобщему бунту.

Олег смотрел на весь этот ужас и не понимал, почему из всего этого батальона не нашлось больше ни одного офицера, поддержавшего своего командира, так решительно и смело, практически в одиночку выступившего против целого мятежа. Этот мужественный офицер оказался по-настоящему одинок. Весь батальон сапёров в полном составе радостно присоединились к протестующим. Тут же откуда-то вдруг появилась музыкальная команда с инструментами. Теперь шествие продолжилось уже под звуки «Марсельезы».

Пройдя чуть дальше, Олег обратил внимание, как рядом из другой казармы сквозь живой солдатский коридор выводят, судя по мундирам, жандармских служащих. Каждый из толпы при этом норовил побольнее ударить прикладом проходящих мимо съёжившихся полицейских. Этих выстроившихся несколько десятков жандармов, уже в полной мере разнузданные военные заставили встать на колени и под гоготание и дикий смех прилюдно «каяться за содеянное». Кто-то бросал в бедолаг снежками, кто-то нагло плевал в их сторону, пинал, но убивать стражей порядка пока никто не осмеливался. Городовые, склонив головы, покорно сдерживали все эти оскорбления. Вдоволь насладившись такими унизительными выходками, кто-то из новых солдатских командиров крикнул: «Убирайтесь по домам, и никогда больше не выступайте против народа».

***

Спустя час после того, как стало известно о солдатском бунте, в кабинете градоначальства появился высокий статный пожилой генерал в округлых очках и с невероятно густыми кавалерийскими усами, закрученными кверху. Это и был начальник Штаба Сергей Семёнович Хабалов. Сняв папаху, он тут же попросил доложить ситуацию. Известие о восстании он воспринял взволнованно, стал нервно расхаживать по кабинету, раздумывая и что-то бубня себе под нос.

Непрерывно раздавался телефонный звонок. Докладывали с разных частей:

– К «волынцам» присоединились соседи по казармам – литовцы…

– Роты Преображенского полка взбунтовались и присоединились к повстанцам…

– Сапёрный батальон в полном составе слился с бунтующей солдатской массой. Все высыпали на улицы и беспорядочно стреляют вокруг, выкрикивая: «Не хотим больше чечевицы»…, – с криками и негодованием докладывали с той стороны.

В кабинет то входили, то выходили всё новые и новые офицеры важных чинов. Среди них появился генерал, прибывший с того самого места развивающихся событий. Он лишь в качестве гостя был расквартирован в гарнизоне, но, невольно стал свидетелем событий. Этот самый генерал Спиридович прибыл один. Подробно рассказав о случившемся в волынском полку, на вопрос о Висковском, он ответил: