— Он сказал, что мы будем любить друг друга вечно, — пробормотала она.
— Он говорил мне то же самое, когда мы познакомились, — ответила я.
Хулиан заверил ее, что свободен, никогда не был женат и ждал этой встречи всю жизнь.
Я никогда не узнаю, чем у них в итоге кончилось дело. Пока Хулиан отсутствовал, я жила как на американских горках, раздираемая противоречивыми чувствами. Мне хотелось уехать подальше, никогда больше его не видеть, сбежать навсегда, стать другим человеком в другой стране, но об этом нечего было и мечтать, мне предстояло вот-вот родить, и скоро у меня будет двухлетний малыш, виснущий на юбке, и младенец на руках. Нет. Я не имела права покинуть свой дом, что бы ни случилось. Я должна избавиться от Хулиана, пусть себе остается с этой своей новой девчонкой, исчезнет из моей жизни и жизни моих детей.
Три дня спустя явился Хулиан, принес Хуану Мартину латунный танк, а мне — ожерелье из лазурита. Я выплакала все слезы, но неукротимая ярость вытеснила обиду; я встретила его воплями и вцепилась ногтями в лицо. Когда ему удалось со мной совладать, он отпустил одну из обычных змеиных колкостей, искажающих реальность порочной логикой, сводя на нет мою способность к здравому рассуждению.
— Какое ты имеешь право ревновать, Виолета? Чего еще ты от меня хочешь? Я влюбился в тебя с первого взгляда. Ты единственная женщина, которой удалось меня захомутать, единственная, кого я готов был видеть своей женой.
— Быстро же прошла твоя любовь!
— Еще бы! Ты изменилась, в тебе не осталось и тени той девушки, которую я полюбил.
— Ты тоже изменился.
— Я такой же, как всегда, а вот тебя волнует только твоя работа, зарабатывание денег, как будто я не в состоянии содержать семью.
— Что ж, попробуй…
— Разве ты дашь мне шанс? — криком перебил он меня. — Ты уважаешь только своего брата! Я не ушел от тебя, потому что ты мать моего сына, но ты мне больше не спутница и не любовница, ты не вызываешь во мне желания. Ты растолстела, стала бесформенной еще в первую беременность, и мне страшно подумать о том, какой катастрофой обернется эта. Ты потеряла красоту, женственность и молодость.
— Мне всего тридцать один год!
— А выглядишь на пятьдесят. Ты увяла. С такой образиной даже от отчаяния не станешь спать. Мне тебя жаль. Я понимаю, что такова цена материнства. Природа безжалостна к женщинам, но безжалостна она и к мужчинам, которым приходится удовлетворять свои потребности.
— Это наши общие дети, Хулиан. Ни ты, ни я не имеем права на неверность.
— Я не могу жить как монах. Кругом полно привлекательных девушек. Полагаю, ты заметила, как они ко мне пристают. Я же не импотент, чтобы этого не видеть.
И далее в том же духе, лишь бы меня уничтожить. Увидев, что я раздавлена, он взял меня на руки и принялся укачивать, как ребенка, нашептывая на ухо, что мы забудем старое и начнем все сначала, что еще не поздно вернуть нашу любовь, но я должна пообещать ему, что буду вести себя хорошо, что у нас больше не будет детей, что я сяду на диету и стану, как раньше. Он мне поможет, мы сделаем это вместе; потом он добьется, чтобы Фабиан признал брак недействительным, он готов даже сразиться с ним на дуэли, и тогда мы поженимся, обещал он мне.
Так я согласилась на стерилизацию.
Хулиан решил, что во время кесарева сечения мне перевяжут маточные трубы. Если бы он был моим мужем, доктор сделал бы это без моего согласия, но, поскольку моим мужем он не был, согласие требовалось. Таково было его условие, чтобы остаться со мной. Я решила, Что двоих детей достаточно, не зная еще о непреодолимой враждебности, которая навсегда останется у меня к Хулиану, вынудившему меня пойти на этот шаг.
Узнав о моей стерилизации, мисс Тейлор спросила, почему он не сделал себе вазэктомию, если ему больше не хочется наполнять землю детьми. Для тех лет это было очень продвинутое решение. Я бы не осмелилась предложить его Хулиану: так наказывали преступников, это означало бы покушение на его мужское достоинство. Покушение на меня ничем особенным не считалось.
Моя дочь родилась рано утром, когда вдалеке дымился вулкан, засыпанный снегом до самого кратера. Все еще оглушенная наркозом, я видела его из окна палаты — величественный, с дымчатым пером, в белой мантии на фоне сапфирового неба — и решила, что девочку будут звать Ньевес[18]. Это Имя не фигурировало среди имен, которыми я запаслась заранее. Хулиан хотел сделать мне приятное и согласился, хотя сам хотел назвать дочку Леонорой, в честь своей матери, однако мне это имя напоминало корову Ривасов.
Операция оказалась не такой простой, как ожидалось: развилась инфекция, из-за которой я две недели была прикована к постели, а рана заживала медленно, оставив на животе ярко-розовый выпуклый рубец, похожий на морковку. Хулиан заботился обо мне изо всех сил; быть может, он любил меня больше, чем думал, или же боялся остаться один с двумя детьми.
Джозефина Тейлор оформила в своей школе отпуск, чтобы ухаживать за мной первый месяц, теперь мы помногу общались и рассказывали друг другу о нашей жизни с тех пор, как в последний раз были вместе. Она призналась, что Тереса всегда держала наготове чемодан с одеждой и туалетными принадлежностями на случай, если ее отправят в тюрьму, куда она регулярно попадала как бунтарка и сторонница подпольной коммунистической партии. Полиция щадила ее, считая городской сумасшедшей, а женщины в тюрьме встречали как героиню. Судьи, уставшие от ее бесчисленных правонарушений, освобождали ее через несколько дней, советуя образумиться и вести себя как приличная дама, что, впрочем, было совершенно бесполезно. После стольких лет борьбы за избирательное право женщин у Тересы по-прежнему хватало причин для беспокойства. Мисс Тейлор сказала, что многое еще предстоит сделать, существует длинный список женских проблем, о которых я никогда не задумывалась. Через несколько месяцев мы, женщины, впервые проголосуем на президентских выборах, и Тереса обивала пороги, объясняя важность этого события — ничего не изменится, если мы не воспользуемся своим правом. А я даже не была внесена в список избирателей.
Джозефина превратилась к тому времени в пышнотелую седовласую матрону, одетую как миссионерка, лицо ее покрывали мелкие морщинки и крошечные кровяные сосудики, но у нее были все те же круглые голубые глаза и та же энергия, что и в юности. Хосе Антонио ежедневно навещал меня под предлогом беспокойства о моем здоровье, но на самом деле он хотел увидеть единственную любовь своей жизни. Из-за привычки к одиночеству он тоже преждевременно постарел. Вне себя от счастья пил чай и играл с мисс Тейлор в домино, как во времена Большого дома с камелиями, а я думала о том, что было бы неплохо попросить падре Кирогу, чтобы мисс Тейлор в конце концов согласилась выйти за него замуж, однако замужество означало бы расставание с Тересой Ривас и мечтать о нем было бы жестоко.
К восьми годам стало очевидно, что внешне Хуан Мартин не походил на отца и не унаследовал отцовского характера; он был тихим ребенком, который самостоятельно развлекал себя часами, примерным учеником, осмотрительным и пугливым. Агрессивные игры, с помощью которых Хулиан пытался пробудить в нем мужественность, вызывали у него ужас; он страдал от ночных кошмаров, астмы и аллергии на пыльцу, пыль, перья и орехи, зато обладал недюжинным умом и мягким характером, что делало его неотразимым.
Хулиан требовал от мальчика такого, чего тот не мог ему дать, и не скрывал своего разочарования. «Сколько можно баловать парня, Виолета! Ты воспитаешь его педиком», — кричал он мне в присутствии Хуана Мартина. Он был одержим этой идеей. Тревожные признаки будущей гомосексуальности мерещились ему всюду: мальчик слишком много читает, в школе дружит с девочками, носит длинные волосы. Хулиан заставлял сына пить вино, чтобы тот научился сохранять светлую голову и не напивался; учил играть в покер, чтобы мог выигрывать и проигрывать не моргнув глазом; играть в футбол, к которому у сына не было ни малейших способностей. Брал на охоту или боксерские поединки и приходил в ярость, когда Хуан Мартин плакал при виде раненого животного или закрывал глаза, потому что зрелище казалось ему слишком кровавым. Мой сын тщетно старался заслужить отцовское одобрение, зная наперед, что отца не порадует ничего из того, что он может ему предложить. «Учись у своей сестры», — наставлял его Хулиан. Качествами, которые он напрасно ожидал от сына, была щедро наделена Ньевес.
