— Их десятки, тетя, но, поскольку они рождались от наших мужчин, их никто не принимает в расчет, — возразила я.

Когда живот у меня округлился, я старалась поменьше появляться на людях, не виделась ни с семьей Фабиана, ни с общими друзьями.

Мой сын родился в Сакраменто в тот день, когда тетушку Пию привезли в больницу на обследование; благодаря этому совпадению меня встречали обе мои дорогие старушки и Хосе Антонио, который выдавал себя за моего мужа. Мисс Тейлор и Тереса не пришли. Женщины только что получили право голоса на президентских и парламентских выборах. Тереса добивалась этого годами, но победа застала ее в тюрьме, куда она в очередной раз угодила за разжигание беспорядков и подстрекательство к забастовке. Наконец ее отпустили, и женское голосование она отмечала плясками на улице.

Хулиан был в Уругвае и узнал о событии неделю спустя, когда ребенка уже крестили и зарегистрировали под именем Хуан Мартин Браво дель Валье. Я назвала его Хуаном в честь падре Кироги, который отныне был его покровителем, а имя Мартин мне просто всегда нравилось.

Малыш преобразил Хулиана; он и не подозревал, что достиг возраста, когда радуешься столь радикальным переменам. Сын означал для него преемственность, возможность все начать заново, дав другому шансы, которых не было у него самого, создать собственную более благоприятную версию. Хулиан собирался воспитывать Хуана Мартина как свое продолжение: отважным, решительным, готовым к приключениям, любящим жизнь, с дерзким духом, но безмятежным сердцем. Он с детства стремился к счастью, но счастье ускользало в последний момент, когда он уже думал, что оно у него в руках. Так случалось и с его задумками, всегда находился кто-нибудь побойчее, успевший раньше. Ему всего было мало: медалей героя войны, кубка чемпиона по верховой езде, гидроплана, успехов во всем, за что он ни брался, приятного тенора, таланта обращать на себя всеобщее внимание, где бы он ни оказался. Это постоянное стремление к чему-то большему относилось и ко всем его душевным склонностям, в том числе к любви. У него не было семьи, он расставался с друзьями, как только они переставали быть ему полезны, соблазнял женщин с жадностью коллекционера и вскоре бросал, потому что впереди появлялась женщина более привлекательная. Вот почему он желал Хуану Мартину безмятежного сердца. Его сын не будет страдать от постоянного зуда, станет счастливым, и он, Хулиан, об этом позаботится.

Мы поселились в небольшом доме в старом квартале Сакраменто. Перед домом росли вековые деревья и кусты диких роз, которые волшебным образом цвели вдоль тротуаров даже зимой, несмотря на дождь и туман. Отныне Хулиан выбирал клиентов по географическому признаку, чтобы отсутствовать дома как можно меньше и проводить время с сыном.

Когда мы только начали жить как нормальная семья, Хулиан нанял меня к себе в штат, чтобы я помогала ему управлять его небольшой компанией по авиаперевозкам. Умирая от смеха, он признался, что не в состоянии сложить два и два. У нас было две бухгалтерии: официальная и черновая, известная только нам двоим. В первой, которую проверяло налоговое управление, а иной раз и полиция, указывался рейс, маршрут, расстояние, пассажиры или грузы; во второй мы записывали личные данные каждого клиента, где он был взят на борт, где высажен, а также соответствующие даты. Это были евреи, пережившие Холокост, им отказывали почти во всех латиноамериканских странах, к нам они въезжали по неохраняемым маршрутам, а затем устраивались благодаря помощи сочувствующих или за взятки. После войны страна приняла сотни немецких иммигрантов, чьим устройством занималась местная нацистская партия, поменявшая после поражения Германии свое название, но не идеологию. Впрочем, время от времени пассажирами были преступники, обвиняемые в зверствах и скрывавшиеся от европейского правосудия, — Хулиан за соответствующую плату доставлял их в нашу страну на своем самолете. Евреи или нацисты, ему было без разницы, — главное, чтобы платили условленную заранее сумму.

Тетушка Пилар вернулась в Санта-Клару, где ее ждали летние заботы, а тетушка Пия осталась с нами, чтобы проходить в больнице лечение от рака. Впервые взяв Хуана Мартина на руки, она мигом забыла о его незаконнорожденности и баловала, как настоящая бабушка. Он был ее утешением все одиннадцать месяцев, которые оставались ей в этом мире. Она ложилась в постель или на диван, брала младенца к себе и тихонько напевала, чтобы он уснул. Она утверждала, что ребенок успокаивает ее боли лучше всяких таблеток, прописанных докторами.

Меня уверяли, что, пока я кормлю Хуана Мартина грудью, новая беременность мне не грозит, но оказалось, что это был очередной растиражированный в то время вздор.

На сей раз Хулиан, разнеженный сыном, отреагировал без скандала, но прямо заявил, что этот ребенок будет последним. Он не собирается обрастать детишками, у него и так хлопот полно, сплошная ответственность и отсутствие свободы, заявил он мне.

По правде сказать, Хулиан был таким же свободным, как и раньше; я не возражала против его отлучек, а говоря о сплошной ответственности, он тоже преувеличивал, поскольку семьей почти не занимался. Приходил и уходил с добродушием близкого родственника. Он без колебаний покупал новейшую модель фотоаппарата или побрякушку мне в подарок, но не платил по счетам ни за электричество, ни за воду. Все расходы оплачивала я, как и во времена моего брака, — впрочем, это не было тяжким бременем, зарабатывала я достаточно. Но с Фабианом я раз и навсегда усвоила один урок: зарабатывать деньги мало, нужно уметь с ними обращаться. То, что сейчас кажется мне естественным, во времена моей молодости было в новинку. Нас, женщин, содержал сначала отец, а затем муж, если же мы владели собственным имуществом, унаследованным или приобретенным, нужен был мужчина, который бы им распоряжался. Женщины не обсуждали финансовые дела и не зарабатывали, не говоря уже о том, чтобы во что-то вкладывать деньги. Я не сообщала Хулиану, сколько у меня средств и куда я их деваю, у меня имелись свои сбережения, я не советовалась с ним, как ими распорядиться, и ни во что его не вовлекала. Тот факт, что мы не были женаты, обеспечивал мне независимость, которая в противном случае была бы невозможна. Замужняя женщина не имела права открыть счет в банке без согласия и подписи своего мужа, которым в моем случае считался Фабиан, и, чтобы обойти это препятствие, мои счета были на имя Хосе Антонио.

Тетушка Пия умерла у меня дома. Смерть ее была безмятежной и почти безболезненной благодаря чудодейственному растению, которое прислала нам знахарка Яима. Торито выращивал его на ферме, потому что оно излечивало многие хвори. Следуя указаниям Яимы, мы использовали и семена, и листья. Факунда пекла с ним печенье, которое прислали мне поездом, а ближе к концу, когда больная перестала переваривать пищу, Торито приготовил настойку, которую я капала пипеткой ей под язык. В последние дни жизни тетушка Пия почти все время спала, а в редкие моменты бодрствования просила принести ей Хуана Мартина. Она не узнавала никого, кроме мальчика.

— У тебя будет младшая сестренка, — прошептала она ему перед смертью.

Так я узнала, что у меня будет девочка, и начала придумывать подходящее имя.

Мы похоронили тетушку Пию на крошечном кладбище в Науэле, как она и завещала, а не в фамильном склепе в столице, где она оказалась бы в компании мертвецов, чьи имена давно позабыла. В то утро весь город пришел с ней попрощаться, народу явилось, как на мою свадьбу, прибыла даже делегация индейцев во главе с Яимой и сыграла в тетушкину честь на бубнах и флейтах. Стоял чудесный день, пахло цветами, небо было безоблачным, и над влажной землей, нагретой солнцем, плыла чуть заметная дымка.

Там, возле могилы, куда опустили гроб моей тетушки, я снова увидела Фабиана. Он был в городском костюме и черном галстуке и показался мне еще более светловолосым и важным, чем раньше, к тому же за год нашей разлуки он будто бы постарел.