Побежало тепло ручьями. Довольны фашисты:

- О-о-о! Гут! Карашо!

Смотрят, а где же мальчишки? Сдуло их словно ветром.

Посмотрели солдаты на тьму, в ворота. И в ту же секунду раздался страшенный взрыв. Разнёс он сарай, а с ним и фашистов. В связке хвороста были заложены две противотанковые мины.

Много отважных подвигов совершили под Москвой партизаны. Чем могли, помогали взрослым подростки и дети. Особенно тут, в Осташевском районе. Юным советским патриотам ныне памятник здесь стоит. В Осташеве. На площади. В самом центре.

Погиб у Филиппки отец. В первые дни войны. В боях под городом Минском. Мал Филиппка - четыре года. Скрыла горе от сына мать.

Лезет Филиппка к матери:

- Наш папка воюет? Нас защищает? Фашистов бьёт?

Прижмёт женщина сына к груди покрепче:

- Воюет, сыночек, воюет. Так точно, Филиппка, бьёт.

Бежит по селу Филиппка:

- Наш папка фашистов бьёт! Наш папка фашистов бьёт!

Живёт Филиппка в Московской области. Недалеко от города Рогачёва.

Отполыхало военное лето. Осень пришла на смену. Навалилась беда на село, на округу. Чёрной сворой прорвались сюда фашисты. Танки, пушки вошли в село.

- Славянское быдло! - кричат фашисты.

- Партизаны! - кричат фашисты.

Страшно Филиппке, прижмётся к матери:

- А где же папка? Спасёт нас папка?

- Спасёт, - отвечает женщина.

Шепчет Филиппка друзьям, соседям:

- Спасёт нас папка, побьёт фашистов…

Ждут не дождутся колхозники избавления. И вот радость как ветер в село ворвалась. Разбиты фашисты. Гонят наши врагов от Москвы на запад.

Скоро и здесь, под Рогачёвом, послышался звук канонады.

- Папка идёт! Папка идёт! - закричал Филиппка.

Дождались колхозники светлого часа. Проснулся Филиппка как-то, узнаёт: бежали фашисты, село свободно.

Бросился мальчик к матери:

- Папка пришёл? Папка пришёл?

- Пришёл, - как-то тихо сказала мать.

- Где же папка?! - кричит Филиппка.

- Дальше пошёл, сынок…

Побежал Филиппка по сельской улице:

- Нас папка освободил! Нас папка освободил!

Повстречался Филиппке Гришка. В два раза старше Филиппки Гришка. Присвистнул Гришка:

- «Освободил»! Да он под Минском ещё убитый.

Насупился Филиппка. В кулачки собрались ручонки. На Гришку волчонком смотрит. Какой убитый! Скажет же этот Гришка!

- Освободил! Освободил! - вновь закричал Филиппка.

Проходил здесь старик Тимофей Данилыч. Бросился мальчик к деду. Торопится, про отца, про Гришку ему рассказывает.

- Правда, папка побил фашистов?

Посмотрел дед на Филиппку, вспомнил про Минск, где грудью стал на пути у фашистов Филиппкин отец, другие места, где другие бойцы грудью, как камнем, стали.

- Правда, - сказал Тимофей Данилыч. Прижал он к себе Филиппку. - Без него, без отца твоего, не было бы нашей, сынок, победы.

Побежал по селу мальчишка:

- Папка принёс победу! Папка принёс победу!

Кто же скажет: не прав Филиппка?

Не каждому выпало в той грозной войне дожить до великого Дня Победы. Но каждый, кто бился тогда с врагом под Брестом, под Минском, под Ленинградом, Одессой, под Севастополем, Киевом, Смоленском, Вязьмой, по всем просторам земли советской, - был частью великой победы нашей. Каждый - живой и мёртвый.

Верно кричал Филиппка. Вырастет мальчик, по праву скажет: «Папка Родине нашей принёс победу. Папка Родину нашу от рабства спас».

Слава вам, наши отцы и деды. Сыновний поклон героям.

Наступала стрелковая рота. Шагала, шагала она на запад. Устали бойцы от боёв, от военного грома. Дали солдатам отдых.

Расположилась рота в селе над Гжатью. Спит подо льдом, под снегами Гжать. Тишь сковала сейчас округу. Отгремели кругом бои. Явились солдаты в село под вечер. Разместились в уцелевших от боя избах. Уснули, как в детстве, блаженным сном.

Только уснули:

- Тревога! Тревога!

Гремит:

- Подъём!

Поднялись в момент солдаты. Полушубки - на плечи, винтовки - в руки. Снова в строю солдаты.

Оказалось, из наших тылов к своим долиной Гжати прорывалась какая-то часть фашистская. Вступили солдаты в бой. Окружили, разбили они фашистов.

Вернулись солдаты к покою, к избам.

Утром проснулись, прошлись по улице. В деревне лишь треть домов. Лизнула деревню война огнём. Уходя, спалили две трети домов фашисты. Трубы торчат и печи.

В землянках, в ямах, чуть ли не в норах живут погорельцы. Смотрят солдаты на трубы, на печи, на ямы, норы. Кто-то сказал несмело:

- А ну-ка, братва, поможем!

Закипела кругом работа. Топоры, как дятел, носами в брёвна. Пилы бульдогом вцепились в сосны.

Из пепла, из снега поднялись избы. Трубы, как стражи, венчают крыши.

Завершили солдаты в селе работу. Осмотрели теперь округу. Вышли к замёрзшей Гжати. Сваи торчат из Гжати. Был здесь недавно мост.

Посмотрели солдаты на лёд, на сваи:

- А ну-ка, братва, наладим!

Закипела опять работа. День не прошёл, как снова доски легли над Гжатью, перила схватились за оба берега.

Закончили мост солдаты. Снова идут округой. Смотрят - на взгорке школа. Вернее, то, что осталось теперь от школы.

Посмотрели солдаты на битый камень. Кто-то сказал несмело:

- А ну-ка, братва, докажем!

Закипела и здесь работа. Лихи солдаты в труде, в работе. Много умельцев в стрелковой роте. Снова школа на прежнем месте. Снова наряден взгорок.

Довольны солдаты. Идут в деревню. Пришли в деревню. Гремит команда:

- Стройся! Стройся! Закончен отдых!

Повзводно стала в шеренгу рота.

- Смирно! Налево! Песню!

Шагнула стрелковая рота. Взвилась над ротой песня. Зашагали солдаты в свою дивизию.

Явились они в дивизию. Генералу доклад о роте:

- Прибыла с отдыха рота.

- Как отдыхалось?

- Полный во всём порядок.

- А точнее?

Узнал генерал про бой с фашистами, про мост, про дома, про школу. Посмотрел генерал на солдат, на роту:

- Благодарю. Ну что ж, активный, выходит, отдых.

В одной из наступавших советских стрелковых дивизий сражался солдат Захаркин.

Был раньше Захаркин цирковым актёром - иллюзионистом, фокусником. Прознали об этом солдаты. Полезли к нему с вопросами:

- Что же ты можешь? Карты отгадывать можешь?

- Могу.

- Ленты вытаскивать изо рта?

- Могу.

- Вынимать из пустого цилиндра живого голубя?

- Могу,- отвечает Захаркин.

- Шпагу глотать?

- Умею.

Гадали солдаты, что бы ещё придумать. И вот какой-то шутник нашёлся:

- А можешь так, чтобы фашисты из собственных пушек по своим же войскам ударили?

- Надо подумать,- сказал Захаркин.

- Думай, думай,- смеются солдаты. Довольны солдаты - озадачили, выходит, они Захаркина. Да разве такое кто-нибудь сможет! Даже хотя бы старик Хоттабыч, хотя бы сказочный Али-Баба!

Прошёл день, прошло два. Ещё день после этих двух.

- Ну как? - полезли солдаты опять к Захаркину.- Сможешь ли так, чтобы фашисты из собственных пушек по своим же войскам стреляли?

- Смогу,- заявил Захаркин.

Сошли усмешки с солдатских лиц. На Захаркина недоверчиво, косо смотрят.

- Смогу,- повторил Захаркин.

Отступают фашисты, отходят, однако чуть что - огрызаются. В это время как раз на наши позиции начался налёт фашистской авиации. Прижались солдаты к земле. Укрылись в блиндажах и окопах. О Захаркине думают: «Эка ж шутник Захаркин».

Отбомбили, ушли фашистские самолёты.

- Ну что ж, смотрите,- сказал Захаркин.

Взял он ракетницу, что-то непонятное пошептал. Выстрелил трижды в сторону фашистских позиций. Опять зашептал.

И вдруг завыла, заиграла фашистская артиллерия. Бьют, словно взбесившись, орудия по своим.