О чем тебе написать? «Горестные заметы сердца» одни и те же – продолжающаяся наша разлука, а «ума холодные наблюдения» более разнообразны. Я тебе немножко писал в письмеце, отосланном с Юрой, что строю мост между русскими просветителями XIV века и их итальянскими современниками – Боккаччо, Петраркой, Перуджино. Правильнее было бы сказать не строю, а восстанавливаю. Испытываю (это уже чтобы соответствовать духу времени) недостаток в строительных материалах. Отечественных материалов маловато, а за византийские надо платить таможенный сбор: знать греческий. Приходится туговато. Много работаю и кое-какие результаты налицо. Жду с нетерпением выздоровления Ник. Пав-ча, чтобы познакомить его со своими разысканиями. Его состояние не ухудшается. Как я и говорил уже дней 10 назад его близким, дело оказалось не в болезни уха и носоглотки, а в очередном приступе его болезни – хронического сепсиса, который лег на верхние дыхательные пути. Вчера с помощью Вл. Дм. удалось достать 1 млн единиц амер. пенициллина и вчера же приступили к инъекциям. Хочется верить в то, что это поможет. Очень раздражает нерасторопность его семьи, которая долго пробавлялась услугами врача из кварт. помощи, затем лечением ушников вместо того, чтобы сразу привлечь и ушников и солидных терапевтов. Сказывается какая-то культурная неполноценность. Когда вчера вечером я позвонил его сыну (генетику), то имел место след. диалог: В. – как поживает Н. П-ч.? О. – да плохо! В. – что же ухудшилось. О. – Да вот достали только половину необходимого количества пенициллина… Ну да хватит об этом. Вчера я сибаритствовал, как я тебе уже писал в открытке. Вечером был у своей кузины Люси. Хорошо провел время. Читал Омара Хайяма, китайцев, а муж ее (очень серьезный пианист) играл Скрябина и, по моей просьбе, его opus 8, которым мы так увлекались летом 1946 г. в Валентиновке. Он сыграл его очень драматически, а я наслаждался и грустил из‐за неразделенного (тобой) впечатления. Музыкальная семья. Люся тоже преподаватель консерватории по классу рояля и очень оживает, когда разговор переходит на музыкальные темы. Они очень хотят скорее с тобой познакомиться.
Наталинька, сегодня уже 11 дней со времени моего отъезда из Ленинграда, а от тебя нет ни одного письма. Не увлекайся работой с таким большим для меня ущербом. Очень жду твоих сообщений о результатах и путях твоей экспериментальной работы. [Удалось ли тебе переделать платье?] Очень жду твоих писем и больше всего жду твоего приезда. Приезжай, родная, скорее. Люблю, твой Саня.
№ 300. А. И. Клибанов – Н. В. Ельциной
Москва, 24.Ι.48 г.
Родная Наталинька,
только сегодня получил твое первое после моего отъезда из Ленинграда письмо. Ты писала в адрес Музея, но 21-го, когда пришло письмо, Музей был уже закрыт, 22‐го был выходной день, 23‐го я работал в архиве и не был в Музее и только сегодня, наконец, письмо до меня дошло. Я сейчас не живу в Музее – поэтому лучше пиши мне по адресу Анны Осип., а если тебе не хочется пользоваться ее адресом, то пиши – Главный почтамт, до востребования. Мне очень грустно, что у тебя такой хаос дома. Я уверен, что ты не все мне и написала. Должно быть, ты очень плохо питаешься, выбилась из всякого режима отдыха и сна и быстро идешь к растрате и опустошению нервных и физических сил. Вдумайся в то что я тебе пишу: это большая
беспечность
с твоей стороны так к себе самой относиться. Неужели твое будущее,
ближайшее
даже, тебе безразлично. Неужели ты пренебрегаешь возможностью спокойной и тихой нашей жизни вдвоем (это теперь очень близко) и хочешь омрачить, хочешь прийти к финишу обессиленной. Должна же быть какая-нибудь
организация
жизни. С большой горечью читал твое письмо.
Сейчас пойду на почтамт звонить тебе по телефону. В понедельник (26-го) приедет Вл. Дм. с дачи, и мы будем продолжать наши переговоры с Академией по поводу комнаты. На этот раз у меня есть уверенность, что результат будет, хотя ручаться за то, что это будет в феврале или марте, нельзя. Надеюсь, что в феврале ты не только приедешь, но и переедешь (в конце) в Москву. Будь здорова, моя непослушная девочка. Радуюсь и горжусь твоими успехами.
Саня
№ 301. А. И. Клибанов – Н. В. Ельциной
25.I.48 г.
Родная моя Наталинька, пишу едва ли не ежедневно и, вероятно, ты уже равнодушно относишься к моим письмам. Я сужу об этом по твоим редким ответам мне. Сегодня воскресенье. Весь день я провел в исторической библиотеке. Читал Веселовского – Боккаччо, его среда и сверстники, а во вторую половину дня разные книги богословско-философского содержания, от которых «ум заходит за разум». От всего этого моя работа выиграет, но и задерживается этим. Хотя я и продолжаю накапливать материал для книги о библиях и, если говорить о рукописных данных, то уже собрал их на четыре пятых, но к оформлению темы и к изучению литературы еще не приступил. Будет хорошо, если удастся закончить эту работу к маю. Если же это удастся, то тем самым две трети моей диссертации будет завершено. Я решил несколько сузить текст: не «умственные течения в Московской Руси, ч. I-[а]я XVI век», как я предполагал раньше, а «Гуманистические и реформационные идеи в Московской Руси в XVI веке». Разница та, что учение «о самобытии природы» и учение «о правде» сюда не войдут. Диссертация будет состоять из трех частей: 1. Учение о самовластном человеке, 2. Учение о разуме духовном и 3. Просветительское движение в XVI веке. Первая часть будет закончена в ближайшие 10–15 дней, вторая, надеюсь, к маю, третья (постараюсь) к октябрю. На этот раз летом придется взять отпуск месячный, а второй месяц будем отдыхать зимой, после того как пройдет защита. Вот какие у меня планы. А твои планы каковы? Комнату у старушки мне не хочется снимать – слишком мало удобств. Буду держать эту возможность в резерве и займусь подысканием лучшего. Твой переезд в Москву крайне и просто жизненно необходим нам обоим. Через Академию можно обменять комнату, но тут надо действовать очень активно. Я уже настроился на этот лад. Уверен, что при твоем присутствии мы бы все это сдвинули вдесятеро скорее. Приезжай в начале февраля, как ты обещала, обо всем договоримся и займемся практически организацией твоего переезда – на худой конец в старушечью комнату, о которой я тебе писал.
У Ник. Пав-ча температура установилась нормальная – результат пенициллиновых инъекций, но он настолько ослабел, что не может говорить.
Вот пока и все. Кажется, получилось письмо довольно бессодержательное и похоже на предыдущее. Впрочем, если оно схоже с другими по выраженной в нем тоске по тебе, пусть так и будет. Это чувство усиливается и крепнет – очень хорошо, – это живой голос внутренней нашей неотделенности, общности, который требует совместности и во внешней жизни. Все это признак (острота тоски по тебе) душевной зрелости – движения вперед. До скорого свидания, любимая. Боюсь, как бы мои заключительные строки не показались тебе отзвуком тех «богословско-философских занятий», от которых, как я написал выше, «ум за разум заходит». Но для меня эти строки живая жизнь, как и для тебя, конечно. Целую, родное мое маленькое, беспомощное, любимое существо.
Саня
Написал письмо Нат. Вас. Толстой. Ответа не получил. Обижен.
№ 302. А. И. Клибанов – Н. В. Ельциной
27.I.48 г.
Родная Наталинька,
вчера не писал, т. к. был очень занят: много работаю над рукописями и даже не без огонька. Поздно вечером зашел к Н. Пав-чу. Его не видел. Ему немножко лучше. Затем был у художников и остался у них ночевать. Сегодня с утра поехал на работу, а сейчас снова к рукописям. У нас в Москве будут исполняться «Колокола» Рахманинова. Я взял себе билет на 30-ое янв. 29‐го выступает Образцов, если удастся, то может быть пойду. Слышно ли у тебя что-нибудь нового – я имею в виду командировку? Как работа? Не удалось ли тебе купить галоши?
Пиши, приезжай! Крепко целую. С.
