Посылаю тебе скорбный документ – предсмертное письмо Стефана Цвейга. Оцени его высокий идеализм и благородство. Он умер смертью еврея Зюсса, смертью Сократа и смертью Христа. В воскресенье он заперся в своем номере в г. Петрополисе в Бразилии вместе со своей женой, а в понедельник, взломав двери, его знакомые обнаружили их обоих, лежащими в одежде на постели и мертвыми от принятого снотворного. На губах Цвейга сквозила улыбка, а жена лежала, заложив руку за его голову.

«Привет всем моим друзьям! Пусть они встретят зарю!» Может быть мы все, интеллигенция, его друзья и почитатели, встретим зарю, но терпения потребуется очень много и, вероятно, многие из нас еще пройдут его скорбным и величественным путем. Мир праху его. Пусть гибель его будит и тревожит души живых, ибо заря всходит всегда в душах и лишь потом распространяет свой свет вокруг.

Пиши мне, моя родная.

Не могу высказать всей своей тоски. [Пиши мне по Нюточкиному адресу.] Целую крепко и нежно. Тв. Саня.

24/VI. 46 г. Москва

Посылаю немножко денег – это на кофточку.

Москва, 28/VI 46

Родная моя Наталинька,

на этот раз ты и вовсе мне не пишешь, что же это? [Звонил по телефону и узнал, что в этот именно день Трувор143 улизнул из своей конуры на пять минут раньше обыкновенного.] Существенных новостей у меня нет. Организую научную работу своего отдела. Попытаюсь с 20 июля вырваться в командировку в Ленинград. Что у тебя с отпуском? Решительно добивайся путевки. Сегодня у Вл. Дм. проглядывал воспоминания Крандиевской144 об Алексее Толстом. Больно было читать. В молодости у них была какая-то зеленая березка. И вот Крандиевская на могиле А. Н. Мраморная плита пересечена знакомым росчерком «А. Толстой». Здесь вспомнилась ей далекая зеленая березка молодости. И она так сдержанно и горько роняет в воспоминаниях: «Не сберегли. Не донесли». Целую, родная, молюсь на белую ветку, посаженную в дни нашей молодости.

Саня.

7/VII. 46 г.

Родной Санечек, ношу твою последнюю открыточку. Бесконечно радуюсь словам о белой ветке. Я тоже на нее молюсь и в нее верю.

Сегодня воскресенье, хотелось уехать за город. Но как-то сил не хватило – думала в Териоки. И пошла в Эрмитаж смотреть французских импрессионистов. Очень хорошие вещи, а некоторые впервые видела. Совершенно восхитили некоторые вещи Ренуара. Чудесный мужской портрет – так мягко написан. Вообще никто не кладет так краску (помнишь, как мы изучали суриковский мазок в Русском), ни у кого нет такой удивительной палитры и вместе с тем легкости. Мазок мягко и легко ложится на холст. А какая у него женская головка. С удовольствием смотрела Марке – набережную Сены, разные уголки Парижа – простота, лаконизм и всегда большая законченность вещи. Есть очень хороший натюрморт Сезанна. Мост через Темзу К. Монэ настолько бесподобен – что и писать невозможно145. Ты помнишь? Лондонский туман – и через его дымку видны очертания моста – все голубое – один движущийся воздух. Есть один ароматнейший пейзаж Сера – море и берег в зарослях цветов. Провела там часа 1½ – и в чистом наслаждении. Снова сейчас перечитываю Ван-Гога – какой скорбный и драматический документ. Его вещи и хорошие тоже смотрела в Эрмитаже.

Сейчас принесли твою телеграмму. Ты сообщаешь, что, может быть, в сентябре получишь для меня путевку. Даже не представляю, как я дотяну до сентября. Представь, я не могу заставить себя сесть за стол, чтобы собрать мысли для разговора с Энгельгардтом146. Такая чудовищная усталость. Но все же это, вероятно, лучше, чем беспутно проведенный август.

Санечек, когда ты приедешь? Я мечтаю, что мы съездим на 10 дней. Рига – очаровательный город, есть интересные музеи и т. д. Как будет с деньгами – для этого путешествия? В Таллин знакомая одна простояла за билетом двое суток и уехала. Я возьму тогда отпуск на эти дни. Очень, очень мечтаю.

Санек, может быть, возможна твоя командировка куда-либо – чтобы я приехала, и тогда я бы не поехала в санаторий. Не могу мириться, что единственные свободные дни года я должна проводить без тебя.

Как ты себя чувствуешь? Что делаешь? [Санечек – обязательно привези мне трико шелковые – они где-то в мешке у Мины.]

Звони, пиши, приезжай.

Крепко, крепко целую и обнимаю.

Наташа.

Крандиевская147 поместила ряд стихов в «Ленинграде», посвященные А. Толстому. Мне понравилось одно – они сидели на берегу океана и шум его волн заглушал слова. И тогда одно слово, но самое важное, написала она на мокром берегу, и хотя оно тут же было смыто набежавшей водой, но оно навсегда «застыло на лаве памяти»…

14/VII. 46 г.

Мой родной и любимый, мне больно читать, что ты можешь подумать, что за месяц я писала тебе один раз. Не знаю, куда исчезли письма. Главное, что я еще бегаю и опускаю их в Стрелу.

Давно считаю дни, жду твоего приезда и нашего совместного путешествия. Слышала, что там много интересного – музеи, театры, архитектура и великолепное побережье. Санечек, неужели мы с тобой все это осуществим. В Таллин есть возможность лететь (это на крайний случай – хотя я убеждена – что ты его изберешь, как самое желательное) и ехать поездом. Возможно, что с понедельника я начну ходить на городскую станцию «отмечаться» – тогда к 22-му будем вооружены билетами.

[Хочет ехать еще одна бывшая аспирантка Талмуда148 – я тебе о ней рассказывала, способный физик. Она отдыхала недавно в санатории под Ригой и у ней есть в Риге знакомые и знание побережья. В Таллине у ней никого нет. Хочет она ехать с пятилетним мальчиком – сперва экскурсировать и осматривать города, потом хочет снять комнату и столоваться в санатории, где она жила. Я не знаю, хочешь ли ты ее иметь в качестве спутника? По правде – мне, конечно, хочется быть побольше с тобой. Адреса же кое-какие у нее есть.] Санечек, родной, ужасно жду нашего путешествия. Возьмем с собой консервы, сахар и немного носильных вещей. Будем купаться в море и бродить и бродить. Если осенью я буду около Москвы, то буду тебя видеть – и это самое радостное, что можно было придумать при создавшемся положении.

Эта неделя – в связи с приездом Энгельгардта – была очень суматошная. Сейчас иду на вокзал – у меня его американский журнал – и до отхода Стрелы – он в моем распоряжении. Санечек, возможно Влад[имир] Алекс[еевич]149 тебе позвонит – он хочет послать мне одно вещество. Я ему дала номер телефона и он должен тебе позвонить. Ты зайди к нему.

Сегодня воскресенье. Утром я была у своей одной знакомой (аспирантки покойного Ухтомского150) – читала ей твои стихи – и играла Славянский танец Дворжака. Он тебя ждет. Потом смотрела выставку картин Гринберга151 (посмертную) – это наш Марке. Я хочу тебе ее показать. Потом Юленька152 варила обед – я ела, как в хорошей семье – обед из 2‐х блюд. Потом Трувор долго смотрел на плитку шоколада, которая предназначена ее хозяину. Дорогой, родной – приезжай скорее. Я жду твоих поцелуев, твоей нежности и новых стихов. Крепко, крепко тебя обнимаю, целую и очень люблю.

Наташа.

Непременно сообщи день приезда – буду тебя встречать.

Приезжай скорее!!!

Завтра зайду в музей153 – по поводу твоих денег. Побаиваюсь, что у нас их будет немного.