На днях соберусь и перепишу тебе лучшие стихи Цветаевой. Она ярче Ахматовой и как-то стихи ее менее «женские».

[Целую твои ручки, любимая моя, светлая моя доченька.]

Деточка моя дорогая,

завтра надеюсь услышать тебя по телефону. Все-таки это несовершенная форма связи. Может быть, если бы телефон был у нас дома, разговоры могли бы быть более искренние, а так всякий раз уносишь после беседы чувство недосказанности. Многое в таком же духе можно было бы сказать о письмах. Так с какого конца не подойти, но лучшая форма связи – непосредственное общение (непосредственность когда можно ласкать свое родное существо, целовать его упрямый лобик или скрещивать свой дух в прозрачных высях поэзии, слушая стихи или музыку).

Вчера был на даче у Анны Осип. Поездка была тяжелой – много пассажиров. Простоял на вытяжку в поезде полтора часа. Измучился. Так же и на обратном пути. Одним словом, все не впрок. А все же хорошо в природе. Помнится, прошел вчера реденький лесок, – огромная ширь, наполненная густым ароматным воздухом. Ощущение простора, единства с природой – одно из самых целительных ощущений. Помнишь, как любил повторять Ерошин чьи-то слова, кажется бетховенские, – «пойди в природу и исцели свой дух».

Я ничего не успеваю, кроме своей работы, да и в работе далеко не все успеваю. Сейчас наш корабль (музей!) проходит прямо-таки по минированным полям – того и гляди взорвется. Мы пытаемся с Владимиром Дмитриевичем провести его невредимым, но пока что корабль не затонул, сколачиваем спешно плоты и лодки, на которых можно будет добраться до берега. Может быть, в системе Академии будет [«]Комиссия по истории религии[»], может быть, соответствующий отдел в Институте истории. Впрочем, я тебе уже об этом писал и не буду повторяться.

[Родной мой ребеночек,] Обнимаю и целую тебя и с сентября займусь целеустремленно сооружением нашего нового очага в Москве. Крепко и нежно тебя целую, люблю, не перестаю о тебе думать. Желаю тебе здоровья и спокойствия. Твой любящий Саня.

19. VIII. 46 г.

21/VIII. 46 г.

Родной Санек, действительно, были дни, когда наше с тобой существование врозь представилось настолько невыносимым и бессмысленным, что ничего кроме бесконечной пустоты и обреченности в душе не оказалось. Сколько же нужно потерять еще сил, чтобы преодолеть это препятствие? Показалось еще к тому, что ты как-то эпически относишься к возникшей ситуации. И стало очень горько.

Нельзя закрывать глаза на страшную хрупкость человеческой жизни. Каждый прошедший день невозвратим.

Все дни идут томительной вереницей, и я только жду тех минут, когда могу оставить работу и ехать домой. Работа не идет. Сил нет. Апатия и отсутствие живого интереса к своим собственным исследованиям.

Могу сидеть часами дома, читать, слушать звуки, доносящиеся с улицы, и просто ничего не делать.

Иногда в мою обитель заплывают человеческие души. Сегодня, например, когда вечером вышла из дома, то у самых дверей своей квартиры нашла робкую фигурку студентки (она у меня работает сейчас). Я не была сегодня в Институте, а она решила, что я заболела – а смелости позвонить не было. Я ее втянула к себе и обласкала. [Она ко мне питает чувства, с которыми я относилась когда-то к Анастасии. Была Зоя. Заходила – но не застала меня Ида Ефимовна165 – она снова в Ленинграде. Была Анастасия.]

Мы все сейчас горячо обсуждаем статьи об Ахматовой (посылаю тебе Ленингр. правду) и других писателях. В газете – Культура и жизнь – дана критика остальных литературных журналов. Нет времени писать об этом – поговорим, когда встретимся.

Я думаю, что выход – снять нам на некоторое время комнату – будет единственным в новом положении. Вообще меня огорчает, что «рождение» Института не состоялось166. Первый вариант – т. е. отдел Истории религии в Институте истории – конечно, наиболее был бы приемлемым. Интересно – как же все будет и когда все это выяснится. Нужно биться за этот вариант – ибо история религиозных движений – раздел в истории общественной мысли и потому база Института истории – единственно подходящее место. «Комиссия по истории религии» имеет менее фундаментальный вид и с самого начала носит печать чего-то преходящего.

Ввиду того, что комнату в Ленинграде нельзя потерять – я должна, по-видимому, работать в Онкологическом Институте – но командироваться в Москву. [Поэтому, Санек, Шабад был прав, когда указал мне, что брать командировку сейчас бессмысленно, т. к. это еще будет надо. Ехать в Москву на месяц я не могу – т. к. просто ничего не могу делать – да и фактически мне сейчас некуда. Поэтому до октября я должна быть в Ленинграде. В октябре я все посмотрю, найду себе базу для работы и тогда можно будет уехать в командировку.]

Мне сообщили, что меня будут вызывать в Президиум Ак. Мед. Наук – для уточнения сроков докторск. диссертации – т. к. ты знаешь, что кандидаты наук исполняют в Мед. Ак. и обязанности временно ст. науч. раб. – отчего нельзя спокойно существовать – ведь я не могу писать диссертацию, не соответствующую моим требованиям.

Сейчас звонила Наталья Васильевна – она на даче. Попала в самый драматический момент – когда Над[ежде] Николаевне167 стало плохо и момент родов очень близок. Подошел к телефону Дм[итрий] Алек[сеевич]168 – очень был мил и несколько растерян – что не мог достать машины. Просил меня, если не пошлют скорую помощь – приехать. Но скорая помощь приехала. Я подошла к Свердловской больнице и пока обходила здание, вдруг увидела фигуру Мити – было тихо, пустынно и совершенно темно (11 ч. вечера) – он очень обрадовался – совершенно не ожидал. Пока мы шли до моего дома, он мне рассказал, что книжка Нат. Вас., по-видимому, не будет напечатана169.

Сказал, что завтра вечером зайдет ко мне домой, и если бы было не так поздно, то сделал бы и сегодня. Интересовался тобой, сказал, что очень хорошее воспоминание осталось о тебе. Удивило меня то, что быстро выключился он от своих личных событий. Что это – беспечность молодости? Некоторая неполноценность?

Родной Санечек, если бы ты знал, как хочется быть вместе, иметь какую-то комнату – уже окончательную (не зависеть от способа жизни других людей). Пока живу известиями от тебя и твоими нежными приветами, которые ты мне посылаешь в письмах. Но хочется всегда живого слова, живой ласки, настоящего уюта совместной жизни. Когда все это будет.

Любимый мой, целую тебя нежно и горячо. Не беспокойся обо мне. Моя усталость, накопленная за многие годы, не может быстро пройти. За месяц санаторной жизни все наверное образуется и все будет снова хорошо. [Трувор будет мучить тебя еще излишком энергии и заставлять тебя делать бесчисленные амки.]

Постараюсь написать Вл. Дм. – если не успею, передай ему мою сердечную благодарность за милую приписку.

[Говорила по телефону с Мишей Шахнович170 – просила – чтобы он передал в бухг. – что я приду за деньгами. Если они еще не отправили тебе – то их получу. На этот раз очень мало почему-то получила – нужно было еще Ирине171 одолжить – т. что не могла тебе что-либо интересное выслать. Посылаю тебе немного сладенького – кушай сам – это не для всех – иначе буду сердиться. Кисточку для бритья помой перед употреблением – она как будто приличная.

Получил ли ты от Пинт172 с улицы Пик173 наши фотокарточки? Пришли их, пожалуйста.