– Так, Реут, вставай, мы уходим.

Реутов был очень удивлен такому повороту событий. Чтобы Макс покинул назревающее поле боя против каких-то шести человек? Такого не бывало ни разу. Удивился, но подчинился. Уже отходя или, вернее, отбегая из этого мерзопакостного местечка, Саня услышал крик предводителя этой банды:

– Да не сцы, ты. Мы, после того как все ее трахнем, то забьем вот этим камнем. Восемь ударов по голове и бросим в погреб. Никто ее еще долго не найдет.

– Да делайте, что хотите. Меня только оставьте в покое, – отмахнулся Макс уже в запаре, не предавая этим словам никакого значения.

Макс сплоховал! Дал слабину! Настроение было нешуточно испорчено, и наши герои решили зайти к двум сестрам. Все здесь рядом. Немного еще выпили, и Саня завалился спать. А когда через несколько часов проснулся, то сразу же и вспомнил о том, что сказали на прощание молодые беспредельщики, и его прямо обдало холодным потом. Вспомнил и понял, что это была не шутка. Реута рядом не было.

Когда Макс прибежал в «Пихточки», то вся компания закончила свое грязное дело. Девка была пьяная в стельку и ничего не понимала. Каменюка уже лежал рядом, а все недавние выпускники школы бросали на пальцах, кто будет бить первым, кто вторым, кто третьим.…

Не дав банде опомниться, Саня схватил Байдарку в охапку, растолкал этих уродов и, не вступая в драку, вывалился из кустов на просматриваемое место. Еще и темно не было. Байдарку

он отвел домой.

Капитан Гунько не смог отказать себе в удовольствии приехать за самим Максом. Забрали очень быстро раненько утром, не дав никому опомниться, как это всегда делается в наших краях. Уже в машине, обычном бобике, на слабые возражения Макса Гунько, улыбнувшись на всю свою гунявую рожу, сказал ему буквально следующее:

– Она сейчас в таком состоянии, что подписывает все, что мы ей диктуем. Лишь бы быстрее отстали, – и немного подумав, добавил:

– А помнишь, как твой отец к нам в райотдел приходил? Важный такой? Как меня отстранили, помнишь? То-то. Долго я ждал. Теперь точно никак не отвертишься. Конечно, очень жаль, что с тобою твоего друга Гималайского не было. Очень жаль, но еще не вечер.

Меня действительно там не было. Я был еще в исправительном учреждении. И, уж точно, еще не вечер.

Быстро и суд провели. На суде, ко всему прочему, родители Макса выступили и заявили, что они отказываются от такого сына. Нет у них сына. Такие вот они были советские люди. Особенно, обласканные советской властью. Особенно военные, когда войны и в помине не было. Работа – не бей лежачего. И это в то время, когда, мягко говоря, несколько растерявшемуся от такого скоротечного поворота событий их сыну, особенно нужна была поддержка.

Пятнадцать лет исправительных лагерей усиленного режима!

Такую вот жуткую историю рассказала мне сестра. Она дружила с Сашкиной сестрой Алькой и знала все в подробностях, да и всю подноготную этого дела тоже.

Поведала мне сестра и о том, что год назад была закрыта знаменитая киевская «толкучка». Видать, уже обещанный Никитой Кукурузником коммунизм не за горами. И на мой справедливый вопрос:

– А где же вы теперь вещи берете? В магазинах ведь ничего нет.

Сестрица дала исчерпывающий ответ:

– Достаем.

– Как достаете, где достаете, у кого достаете?

– Да друг у друга и достаем.

Кто может косметику польскую достать, а кто ткань красивую, кто машину новую, а кто кульки полиэтиленовые со всякими иностранными надписями, недавно вошедшие в моду. Буквально каждые человек теперь ходит с этим кульком. Кто может мебель достать, а кто дефицитные продукты. Кто билеты в театр, а кто билеты на поезд в летний сезон. Ничего нигде свободно не продается.

И, конечно же, Джинсы! С джинсами, вообще, светопреставление. Носить джинсы начали мы – хипняки, и комсомольцы это очень осуждали. Все это было до того, как меня забрали в исправительную армию.

А когда я вернулся, то уже носили все: и стар, и млад, и худые, и толстые, и начальники, и подчиненные, и богатые, и бедные, и те же комсомольцы. Все теперь хотели иметь эти

заграничные штаны, хотя никто из них, уж точно, хиппи не был.

Платили за них немалые деньги. При средней зарплате в сто пятьдесят рублей, джинсы стоили на руках: сначала сто, потом сто пятьдесят, потом сто восемьдесят, а кое-где и двести. Появились специальные люди, которые могут что-либо достать. И отдельная каста – те, кто может достать джинсы.

Повлияло закрытие «толкучки» и на наш семейный бюджет. Сбывать теперь продукцию нашего пошивочного цеха негде, и работа по пошиву батников приостановлена. И хоть я и отдавал маме всю свою нищенскую зарплату, которую получал там, где числился работающим, но денег в семье, конечно, не хватало. Отдавать же из заработанных мною на стороне нельзя – никто ничего не должен знать. Все это нам еще придется переосмыслить.

Глава 3

Наутро, сделав зарядку на нашем школьном стадионе, я, прямо в военной форме, отправился в «Сиреневый Туман». По дороге заскочил к Свете Поповой. Светка несколько с опаской, но вполне дружелюбно высказала свои претензии ко мне. Раз я ей не писал, то и дело ясное – она на днях выходит замуж. Конечно же, я ей писал. Я всем писал, но не от всех дождался ответа. Там в такой обстановке любому контакту с волей неслыханно рад.

Но как рассказала мне моя мама, случайно услышавшая, стоя в очереди за колбасой, как уже ее мама хвасталась, что все мои письма она перехватывала и рвала, не забыв, конечно, внимательно изучить мои планы. Ну, да ладно. Чего уж теперь. Совет да любовь. Но неприятный осадок остался, и я решил к Сабариной пока не идти. Все равно что-то подобное услышу.

В «Сиреневом Тумане», кроме того, что все наши вернулись благополучно, я ничего хорошего, также, не услышал. Не получилось меня упечь, так они отыгрались на Софе. В Консу передали на него целое дело, как на участника драки с трагическими последствиями, и талантливый скрипач вылетел из консерватории, как пробка из бутылки и сразу же загремел в армию. Забрали и последнего не служившего – Пэпа, закончившего

медицинское училище. Ему-то служить фельдшером будет, как коту масленица. Хоть один устроился.

Сразу же после посадки Макса, власть в команде попытался взять Дрыслик при содействии своего недавно освободившего старшего брата. Это была занятная парочка: невысокий Дрыслик – очень наглый и крикливый, довольно симпатичный белобрысый хулиган – главный. Боря-Шпала – высоченный, темноволосый, похожий на цыгана молчун, подчиняющийся младшему брату уркоган.

Власть в банде, вроде бы и взяли, а вот что делать с ней не знают. Так что люди от них постепенно разбежались, в основном к Лысому, но и за того взялись наши доблестные органы.

Бармены в «Пролиске» попались на недоливе, обсчете и других махинациях. Получили условно, но были взяты на поруки коллективом с обязательной отработкой тут же грузчиками. Не стали сдавать наших ребят, вот менты и оприходовали их. Новые бармены сразу же заложили всех, кто приходил за деньгами. Миша Длинный получил пять, Мэтр – три года, Баскетболист – год.

Взяли по другому делу Коку – лютого врага Макса. Встретились они в одной камере на Лукьяновке и пошли разборы по-новому. Каждый день драка с поножовщиной. Сам-то Кока, среднего роста и телосложения, с Максом никак бы не справился. Но Кока уже прошел малолетку и к этой посадке – законченный урка по своему мировоззрению и, как и все они, наглости неимоверной. В камере его уважают.

Но и Макс зарекомендовал себя в хате сразу же. На простецкое предложение: «Ну, давай раздевайся», он зарядил здоровенному детине в челюсть, да так, что тот отлетел немного в сторону. Поднялась половина камеры, окружили, спросили:

– За что ты его ударил?

– Он же мне сказал раздеваться.

Смеялись все дружно, а потом показали ему на вешалку, расположенную как раз за ним. Дело закончилось мирно, но авторитет он сразу же заработал. А Кока не унимался, подговаривал своих друзей подрезать Макса. Несколько раз пытались, но неудачно. Саня был всегда на чеку, и кум, от греха подальше, развел их в разные камеры.