Побег был актом отчаяния.

Я задыхалась от лживых речей и невозможности глотнуть свежий воздух. Мне надоело смотреть, как на меня реагируют люди. Не сказать, что я много их видела, этих самых людей… всего несколько человек из тех, что удалось запомнить. Поначалу лица смазывались, и только позже я научилась различать детали, голоса. Чувствовать ложь, на свою беду, ведь не чувствовать ее было проще. Времена, когда мне было на все плевать, были проще. Я сидела на мягком кресле, разглядывала стену, и так день за днем. И воздуха вольного мне не требовалось, и на людей с их взглядами было плевать… все было замечательно.

А потом что-то проснулась внутри. Совсем недоброе.

Дарлан назвал это говнистой натурой и поначалу даже улыбался на все мои выпады. Потом перестал, надоело изображать доброго друга. Мы много ссорились с этим Дарланом, в основном потому, что он говорил со мной чаще остальных, что-то рассказывал, объяснял. Он пытался. Приходили еще люди, но они меня лишь осматривали. Женщины. На вопросы не отвечали, вели себя высокомерно и отстраненно, но в их глазах читалось что-то… это был страх.

Меня боялись.

Даже Дарлан, «добрый друг»… хлопал по плечу, интересовался самочувствием, называл «говнистой», но глядел с неизменным беспокойством. Словно ждал подвоха. Словно я прятала за спиной нож и в любой момент могла нанести удар. Мужчину выдавали напряженные плечи, оборонительная стойка, выверенные жесты. Со мной он никогда не расслаблялся до конца. Не отворачивался и сохранял расстояние, достаточное для успешного отхода, такие вещи подмечались мной подсознательно.

Информацию мне выдавали мучительными крохами.

Имя и причину, по которой я бесчисленное количество дней не могла подняться на ноги и заговорить, да к тому же ничего не помнила, выдали сразу. Посмертье держит крепко, рассказали они. Тело слабеет, тяжелеет, потому что Посмертье тянет к себе, к земле. Под землю. Разум теряется тоже, это нормально и даже обыденно. Жители Посмертья — совсем не те личности, что при жизни, мертвые существуют дальше, но законы их существования меняются. А я навещала Посмертье — так мне объяснили.

И тут обыденность заканчивалась, ведь визит мой затянулся, и изменения могут быть необратимыми. Или все вернется на круги своя когда-нибудь. Временных рамок не было, прогнозов не было, ничего не было. Только размытые объяснения, призванные меня угомонить. Мне советовали радоваться, что смогла ходить, вопросы задавать, ведь поначалу многие полагали, что вернулось лишь мое тело, а нечто важное так и осталось где-то глубоко под землей на веки вечные… но Посмертье было ко мне милосердно и отпускало, но так медленно, что хотелось выть. Мне и окружающим, потому что смиренное ожидание мне не давалось.

Со временем Дарлан начал подкидывать крохи информации покрупнее, но для этого его надо было как следует вывести, чтоб начал беситься и краснеть от натуги, пытаясь себя приструнить: я ведь, хоть и говнистая, но не совсем здоровая, негоже на меня орать и обзывать. Но хотелось ему так сильно, что перед глазами вставала пелена, а изо рта нет-нет, да вылетало что-то полезное… приметив это однажды, я использовала эту его слабость, не стесняясь, не щадя. Так мы и пришли к откровению: в Посмертье я оказалась не просто так, не в результате спонтанного путешествия, а по прямому назначению.

— Дурой умерла, дурой вернулась, — сообщил Дарлан и замер в ужасе.

Следующей моей целью стала одна из девиц в белом балахоне.

Хеди.

Она приходила чаще остальных людей Храма, изображала улыбку, участие… спрашивала, отчего же я считаю всех врагами. Смеялась, говоря, что это, верно, часть моей личности, нравилось мне со всеми воевать, и сейчас все обострилось из-за сложности моего положения. Я во время ее рассуждений молчала, потому что считала, что эта девица меня испытывала, играя в благодушие. Следила она зорко, так же, как и остальные. И в глазах та же опаска, жесты пугливые, плечи напряженные… утомительное зрелище. Мне поначалу и так все люди казались одинаковыми, а тут еще и ужимки один в один.

У Хеди я вызнала подробности о Посмертье.

— Конечно, мертвые оттуда не возвращаются! — обмолвилась она непринужденно, потому что забылась в разговоре о Мертвой Земле и ее обычаях. О силе великого Храма, о мощи древних знаний.

Хотелось припереть Хеди к стенке и выяснить подробности, но чутье подсказало: бесполезно. Вызнаю позже, так, глядишь, за год восстановлю картину мира. Перспективы такие же яркие, как и вид из окна. А за окном простирались пейзажи каменно-черные, и где-то вдалеке камни встречались с серым небом… на прогулки меня не пускали, объяснив, что еще не время. Рано, опасно, следует подождать, набраться терпения, восстановиться…

И так я осознала себя в тюрьме.

С хорошей едой, пушистым одеялом на мягкой кровати, но суть та же: меня держали пленницей и опасались. Мне говорили, что я альтьера, что уважаема и известна, но… кто знает, где правда, а где ложь. Положение пленницы тяготило с каждым днем все больше. Я хотела знать больше, видеть больше, мне не хватало тех крох, что подкидывал «добрый друг» Дарлан. Меня не устраивали причины, по которым я должна сидеть смирно и выжидать. Не устраивали, потому что их не было вовсе, никто не объяснил мне внятно. Туманная опасность причиной не виделась.

Тогда в моей голове впервые засела мысль о побеге.

Но торопиться не стоило, поэтому для начала я выяснила больше о Мертвой Земле. Она будто и не исчезала из моей головы, была частью меня, но картинки виделись смазанными и нафантазированными. Иногда по ночам я видела улицы города, узкие переулки, ярмарочные площади, королевский дворец. Видела дом и заросший острым кустарником сад. Видела здания высокие, белые и острые, они выделялись на сером фоне города. Я радовалась этим видениям, я ими любовалась и что-то чувствовала в эти моменты. Что-то, кроме привычного раздражения.

Но видения не вписывались в картину, нарисованную Дарланом.

Он сказал, что город разрушен, как и часть дворца. Что нет людей на площадях, и в городе их осталось мало. А за городом возвышается стена, построенная мертвыми. Стена высотой в десяток людей. Она загораживает свет и устрашает. Она — символ разрушений и нового порядка. Любой, кто ступит за стену, не вернется обратно — таков указ короля.

— А что за стеной? — спросила я.

Дарлану вопрос не понравился, его перекосило от самых разных чувств. Казалось, мой интерес он и вовсе проигнорирует, посему ответ стал неожиданностью:

— Мертвой Земле не привыкать к войнам, Ида. Дворец разрушен не просто так. Но Александр отстоял свою землю, по крайней мере, ее часть. А другая теперь принадлежит новому королю. Новая Земля для нового короля… и происходящее за стеной сейчас его забота, не наша. Пока все так, а дальше… полагаю, ни у одной скельты нет точного ответа. Подумать только: иногда вопят о будущем, не заткнешь, а сейчас примолкли. Говорят, Земля выжидает, стало быть, и им стоит подождать. И годы ожиданий принесли нам… — он посмотрел на меня и качнул головой, словно опомнился: — За стеной ничего хорошего, Ида.

— А король…?

Дарлан глянул на меня так пронзительно, что стало не по себе:

— Из тех, с кем лучше не встречаться. Никогда.

Так мои воспоминания о городе и Мертвоземье стали чем-то… быть может, и настоящим, но уже не актуальным. Картиной прошлого, не более. Дарлан говорил о войнах во множественном числе, да и гигантские стены не строятся за несколько дней… мой визит в Посмертье был долгим. Очень долгим. Никто не обозначал рамок, Хеди качала головой, а Дарлан жал плечами и спешил сменить тему. Они меня боялись, да. А еще не хотели напугать лишней информацией.