Поначалу он колебался, стоит ли сообщать о новом сеансе прогностики, но в конце концов не выдержал и попросил Ксению сказать Лапочкину, что хочет с ним поговорить. Имея богатый опыт за плечами, он не сомневался, что девчонка, помимо исполнения обязанностей медсестры, шпионит за ним.

Лапочкин появился в восемь вечера. По сравнению с утренним визитом выглядел он не лучшим образом: на лицо легла усталость, под глазами набрякли мешки, выдающие проблемы с почками.

— Ну, что у тебя? — нетерпеливо спросил он, опустившись на стул, но тут же поднял руку, призывая его помолчать.

— Ксения, будьте добры, принесите мне чаю, — попросил он, и девушка тут же подскочила к нему.

— Хорошо, Михаил Николаевич! Вам чёрный или зелёный?

— Чёрный, пожалуйста.

— Сделаю! А из еды что-нибудь нужно?

— Разве что пару бутербродов с колбасой. Без изысков. С обычной, докторской. Накройте в моём кабинете, я скоро буду.

— Поняла! Уже бегу!

— Говори! — сказал Лапочкин, когда девушка скрылась за дверью палаты.

Стараясь ничего не упустить, Андрей пересказал события очередного вояжа в будущее. О военной карьере, ждущей его в этом самом будущем, он умолчал. Самолюбие заело. Он побоялся выставить себя дураком, если впоследствии окажется, что его две генеральские звезды на погонах окажутся такой же иллюзией, как его «мультик» и военное снаряжение при встрече с сыном.

— Странно, — призадумался Лапочкин. — Выходит, мы в открытую бомбим натовские базы, а штатовцы лишь возмущаются, да и то довольно вяло, насколько я понимаю.

— Вот и я о том же! — воскликнул Андрей и зашипел от боли. Забывшись, он попытался приподнять голову.

— Ладно, я понял. Кстати, новый чип как-то повлиял на твои провидческие способности?

Андрей проанализировал свои ощущения.

— Не знаю, связано это с ним, но картинка стала значительно чётче и даже запахи появились. К тому же есть ощущение, что увеличилась дальность. Больше нет привязки к Питеру.

— Хорошо. Очень хорошо… И было бы ещё лучше, если это влияние чипа. Это означало бы, что ты не уникум, с которым нам придётся носиться как с писаной торбой, — рассеянно отозвался Лапочкин, явно думающий о чём-то своём. — Если будет новая информация, сразу же сообщай.

Он повернулся к Ксении, бесшумно просочившейся в палату.

— Готово?

Девушка чуть было не выпалила: «Так точно, товарищ генерал!», но вовремя спохватилась.

— Да, Михаил Николаевич. Всё готово. Чай заварила, бутерброды настрогала… ой, извините! соорудила. Надеюсь, вам понравится.

Тем не менее Лапочкин заметил заминку и, правильно её расценив, бросил на неё укоризненный взгляд. В ответ девушка состроила ему такую умильную рожицу, что он всё же улыбнулся. Новенькая нравилась ему, хотя поначалу он не хотел брать её в штат, посчитав, что она слишком молода и неопытна.

Досье заставило его изменить мнение. Оно характеризовало Ксению Смирнову как подающего большие надежды агента. Вследствие молодости опыта у неё было маловато, но подготовка была на должном уровне. «Снайпер и дипломированная медсестра? Необычное сочетание», — усмехнулся он, прочитав список её умений. Лапочкина несколько смущала полученная девушкой инвалидность, но она никак не влияла на её физические качества, и он решил рискнуть.

В общем-то, решающую роль сыграла родословная Ксении, а именно её прапрадед Арсений Кузнецов, который в юности был пламенным революционером, за что царский режим сослал его в Сибирь на каторгу, причём в канун Октябрьской революции.

Дело было в том, что Арсений Кузнецов приходился двоюродным братом Матвею Лапочкину, его прапрадеду. Правда, это был единственный случай, когда суровый кагэбэшник пошёл против правил. Хотя тогда он был слишком мал и звали его не по отчеству, а "юлой[1] Николы" за редкую непоседливость, тем не менее он помнил, что старики дружили и, предаваясь воспоминаниям о славном прошлом, порассказали много того, чего никогда не напишут в учебниках истории. А ещё дядя Лёня очень любил его и, сокрушаясь, что у него одни лишь женщины в породе, задаривал его подарками. Особенно "юла Николы" любил кораблики, которые старик мастерил собственноручно; у Лапочкина до сих пор была цела созданная им флотилия. Бережно хранимые барки, бриги, бригантины, баркентины, шхуны, кечи и прочие парусные суда стояли на стеллажах в специально отведённой для них комнате. В юности, захваченный романтикой дальних странствий, он мечтал стать капитаном дальнего плавания и до сих пор жалел, что не последовал зову сердца.

— Идёмте, Ксения! Ничего если я ненадолго отвлеку вас от дел? — Лапочкин притворно вздохнул. — Теперь молодые и красивые не часто балуют меня своим вниманием.

«Ну-ну! Врите дальше, товарищ генерал», — внутренне ухмыльнулась девушка. Половина женского персонала госпиталя, свободного от брачных уз, вздыхала по недоступному вдовцу, а другая половина активно строила ему глазки, не оставляя мечты однажды его захомутать. Лапочкин это знал и был предельно осмотрителен в общении с женщинами, особенно с замужними, которые тоже не теряли надежды на его взаимность.

Стоило им выйти в коридор, и с лица Лапочкина слетело приветливое выражение. В полном молчании они дошли до кабинета, скрывающегося за неприметной, но бронебойной дверью в конце коридора.

— Хоук выжил? — спросил он, когда они зашли внутрь комнаты.

— Да, — кивнула девушка.

— Тогда готовьте операцию «Двойник». Бережёного бог бережёт.

— Так точно, товарищ генерал! — воскликнула Ксения, стоя в позе оловянного солдатика, а затем покосилась на стол. — Михаил Николаевич, вам чай с сахаром или без? — она виновато шмыгнула носом. — Извините, я новенькая, ещё не знаю ваших привычек.

— Молодёжь! Чему вас только учат. Вот в наше время контрразведка была на уровне, а сейчас сплошной детский сад, — проворчал Лапочкин, садясь за стол. — Ну, что стоишь? Почаёвничай со мной.

— Можно? — просияла девушка. — Ой не могу, субординация! — спохватилась она.

— Садись, Смирнова! Я сказал, что можно, значит, можно, — Лапочкин взял заварочный чайник. — Давай чашку, поухаживаю за тобой. Я ещё не такой старый лапоть, чтобы видеть в хорошеньких женщинах только сотрудниц.

— Ой! — хихикнула девушка и, порхнув за стол, протянула ему чашку. — Спасибо, Михаил Николаевич!

— Говоришь, новенькая? Откуда ты к нам? Впрочем, если ты из Красноярска, то наверняка Институт ФСБ.

— Так точно! Только что с курсов переподготовки.

Лапочкин поморщился.

— Ксения, давай без ора и солдатских ужимок, у меня и так голова к вечеру раскалывается.

— Извините, привычка, — сконфузилась девушка. — Михаил Николаевич, в общем-то, у меня коротенький послужной список. В основном, ерунда, работала по всякой мелочи. Разве что на СВО успела побывать, да и то всего лишь три месяца. Когда ранило, привезли сюда. Затем комиссовали и оставили тут медсестрой. У меня настоящий диплом медицинского колледжа. Правда, по основной профессии я тоже работаю, было велено присматривать за Андреем Белозёрским.

— Какое у тебя о нём впечатление? — заинтересовался Лапочкин.

Раздумывая, девушка подняла глаза к потолку.

— Скрытный. Подозрительный. Со всеми держит дистанцию. Никому не верит. В общем, по натуре одиночка. Близких друзей нет, но, если надо, может расположить к себе любого — до тех пор, пока человек ему нужен. Из себя выходит редко. С женщинами холоден, хотя умеет распустить хвост, причём так, что, насколько мне известно, ещё ни одна не устояла. Тем не менее на него можно положиться. Крайне педантичен и, как правило, доводит порученное дело до конца. Да, чуть не забыла! Матерится редко, моется часто, таскает с собой запас нательного белья, за что получил кличку «Маньяк». Интеллигент, значит.

— В моё время его прозвали бы Фурмановым, — машинально заметил Лапочкин.

— Фурманов? — наморщила лоб девушка.

— Не бери в голову. Это преданья старины глубокой, тебе простительно не знать.