— Фамилия? — удивился Андрей. — Зачем весь этот цирк с замужеством, когда она могла поменять её просто так?

— Это же самозванство. Замужество — иное дело. Да и корни у тебя дворянские. Князья Белосельские-Белозёрские действительно тебе родня, причём по законной линии, что тоже сыграло свою роль.

— Понятно. А я, дурак, думал, что она меня любит.

Лапочкин бросил на него любопытствующий взгляд.

— Ну а если бы Дарья тебя любила, это что-нибудь изменило в твоём отношении к ней?

— Нет, — признался Андрей. — Это был чистой воды расчёт, и вы это знаете, поэтому и наказали меня, не так ли?

— Верно, — кивнул собеседник и добавил после непродолжительного молчания: — Не беспокойся, Андрей, больше репрессий не будет. По правде, я не держу на тебя зла. Ведь ты такой же, как большинство современных парней, вы хотите получить всё и сразу. При этом вы не понимаете, что бизнес — это не только кумовство, это битва насмерть. Выживает лишь тот, кто умеет держать удар. А умеет держать удар только тот, кто имеет твёрдые принципы, даже если предаёт их на каждом шагу.

Лапочкин снова глянул на Андрея и тонкие губы современного Макиавелли тронула лёгкая усмешка.

— Вижу, ты меня не понял. Впрочем, так оно и должно быть. Ваше поколение угодило под каток перестройки, поэтому вам не знакомо, что это такое. В пору безвластия всем было наплевать на мораль, поэтому вы, молодые, бесхребетные и ради денег готовы прогнуться под любого, а у нас, кто постарше, ещё советская закваска. Наши старики ещё знали, что такое хорошо и что такое плохо, поэтому воспитывали нас правильно. Вот только время уже не то, что раньше, поэтому прошлое должно остаться в прошлом.

Пустой разговор начал раздражать Андрея, но он помалкивал — в надежде, что ему дадут шанс вернуться к прежней жизни.

— Ждёшь, что я сделаю тебе предложение, от которого ты не сможешь отказаться? — будто подслушал его мысли Лапочкин и загасил сигарету в пепельнице, протянутой ему безмолвным водителем.

Несмотря на занимаемое положение, парень выглядел так, что его хоть сейчас можно было снимать в роли Джеймса Бонда.

— Что ж, твои ожидания не безосновательны. Ради дочери, которая не знаю уж почему никак не может тебя забыть, я помогу тебе стать человеком. Едем, — сказал Лапочкин безапелляционным тоном и направился к машине.

Андрей воспрянул духом. Он тоже поднялся, но перед этим выразительно посмотрел на замешкавшегося водителя — тот искал куда вытряхнуть пепельницу.

— Мои вещи, — произнёс он со значением, видя, что «Джеймс Бонд» за баранкой не внял его взгляду. После секундного колебания водитель подхватил его сумку и бросился догонять хозяина.

«То-то же! Челядь, знай своё место», — торжествующе подумал Андрей. Его взбесило, что костюм у водителя был известной марки и соответственно стоил уйму денег. Почему-то ему казалось, что он купил его не сам, а его подарила Даша. Такие нелепые вещи как раз были в её духе.

Видя, что Лапочкин уже внутри машины и с нетерпением поглядывает на него, он заспешил к мерседесу.

***

Воспоминания о прошлом десятилетней давности окончательно испортили ему настроение. «Знал бы, чем обернётся поездка с Лапочкиным, бежал бы без оглядки», — угрюмо подумал Андрей. Сонное наваждение отступило, и он уже раскаивался, что поддался порыву и позвонил бывшей жене. По сути, ему было всё равно есть у него сын или нет. Он его не знал и, в общем-то, не хотел знать.

Его тревожила лишь мысль о том, что жена теперь знает о его возвращении и подаст на алименты, и они вместе с отцом снова вытрясут из него всё до копейки. Деньги у него были, но он их заработал потом и кровью, поэтому расставаться с ними был не намерен ни при каких обстоятельствах.

«Нужно драпать отсюда, пока подлая семейка снова не взяла меня за жабры. Вот только съезжу к матери на кладбище и сразу же сдёрну из Питера», — решил он и порадовался, что не успел обзавестись собственным жильём.

Потянувшись так, что хрустнули суставы, Андрей встал с кровати и направился в ванную комнату. Ему хотелось выехать пораньше, чтобы не застрять в пробке на КАДе.

Сборы были по-армейски быстрыми, тем не менее за завтраком он не спешил: давал о себе знать желудок, основательно подпорченный армейскими пайками и той дрянью, что приходилось ему есть в местах, забытых богом и дьяволом.

Спустившись на первый этаж, Андрей бесшумно выскользнул из подъезда и быстро глянул по сторонам. «Привычка — вторая натура», — усмехнулся он, поняв, что сработали рефлексы, выработавшиеся за десять лет опасной жизни. Тем не менее, прежде чем сесть в такси, он бросил изучающий взгляд на водителя. «Вроде мужик без сюрпризов, хотя с бывшим кагэбэшником ни в чём нельзя быть уверенным. Лапочкин ничего не пускает на самотёк и наверняка приставил ко мне слежку», — невесело подумал он.

Кто такой его бывший тесть, Андрея узнал совсем недавно; просветил его на эту тему матёрый уголовник, пришедший в контрактники через СВО. Конечно, сам зэк напрямую дела с Лапочкиным не имел — советская элита со швалью не общалась, во всяком случае, когда в этом не было нужды — но среди контрактников обретался разный люд, в том числе и те, кто раньше служил в госорганах. И хотя сведения о сотрудниках КГБ были строго засекречены, в перестройку многое выплыло наружу.

Узнав, что Лапочкин служил в КГБ, причём не в малом чине, Андрей порадовался, что вообще остался жив. Учёный сухарь и делец, каким по молодости лет ему представлялся тесть, оказался куда опасней, чем он представлял. С некоторых пор он вообще сожалел, что угодил в его поле зрения.

Впрочем, насильная вербовка в платные защитники родины, которой посодействовал его бывший тесть, была ерундой на фоне того, что ему пришлось пережить в дальнейшем. В ЧВК его отправляли на самые опасные задания, причём с самого начала его службы, что при отсутствии у него какой-либо военной подготовки,[2] было равноценно убийству. При этом наибольшую опасность для него представляли его же товарищи по заданию, которые видели в нём обузу, чреватую гибелью для всех. На его счастье, ему везло так, что бывалые вояки лишь качали головой. Поэтому со временем отношение к нему переменилось. Нет, Рембо он не стал — сила и ловкость не были его сильными сторонами, в этом он был не лучше и не хуже большинства сослуживцев. Сильной его стороной был ум, причём не тот, что свойственен учёной братии, а тот, что работает на уровне инстинкта. Впрочем, способности к анализу у него тоже были и неплохие, что вкупе с развитой интуицией позволяло ему уносить ноги из самых гиблых мест.

Почему из всех кликух к нему прилепилась кличка Маньяк, Андрей не знал. Поначалу он злился, когда его так звали, но затем привык и перестал обращать внимание.

Всё же до кладбища он не доехал. На КАДе его такси тормознул чёрный автомобиль с мигалкой, и следом за ними остановился синий бугатти.

Андрей напрягся, готовый к любому повороту событий, но, как десять лет назад, дверца авто отворилась и из него выбрался Лапочкин. На вид он почти не изменился и был всё такой же сухощавый и прямой как жердь; разве что сетка морщин на лице стала несколько гуще, да волосы основательно побелели. Делать было нечего. Андрей заплатил таксисту и, когда тот уехал, направился к бугатти.

— Здравствуйте, Михаил Николаевич, — бесстрастно произнёс он, подойдя к Лапочкину, и тот окинул его изучающим взглядом.

— Постарел, — резюмировал он и швырнул окурок на обочину. На этот раз он был без водителя. — Садись в машину. Нужно съездить кое-куда.

Памятуя о прошлом, Андрей медлил и Лапочкин едко усмехнулся.

— Не трусь, Маньяк. Всё же мы семья, хоть ты бросил мою дочь.

— Я уже своё отбоялся, — буркнул Андрей, тем не менее ощутил облегчение, хотя знал, что слова бывшего тестя не более чем речевой оборот.

— Куда мы едем? — спросил он, хотя не ожидал ответа.

— В больницу, — ответил Лапочкин.

В голове Андрея звякнул тревожный колокольчик. Выработавшимся за десять лет чутьём на опасность он ощущал, что Лапочкин не столь спокоен, как хочет казаться.