– Ну что же, милочка, расскажите о себе. Как вы поняли, я – Эбигейл, кружевница и владелица всего этого, – и она хозяйским жестом обвела комнату. – А кто вы и зачем пожаловали? Вероятно, хотели заказать что-то особенное? – на лице ее играла доброжелательная улыбка, глаза выражали искреннюю заинтересованность. И вообще, находиться рядом с ней было тепло и уютно. Именно от нее и шел тот мягкий, притягательный свет, который излучал, казалось, сам дом, вдруг поняла Аллиара.
Решившись, она начала свой рассказ.
– Меня зовут Аллиара, и нет, я не хочу ничего заказывать у вас. Мне нужно поступить в вашу школу. Я хочу научиться плести кружево. Конечно, не так, как вы, – поспешила она добавить, видя, что хозяйка хочет что-то ответить ей, и боясь, что она откажет. – Я понимаю, мне много лет, и я вряд ли когда-нибудь достигну хотя бы каких-то успехов… Но вы знаете, – ее голос упал до шепота. – У меня есть мечта… Дело в том, – и Хромоножка сначала затаила дыхание, а потом выпалила единым духом, – что я больна и умираю. Никто из моих родных не знает об этом, но я была у целителя, и он сказал, что мне осталось полгода, может быть год. И я перестану быть такой обузой для своих близких… Но прежде, чем я уйду, я бы хотела сплести картину, и рассказать в ней о том, что даже в такой трудной и неказистой жизни, как у меня, может быть счастье… И чтобы те, кто оказался в такой же или подобной ситуации, не теряли бы надежды…
Эбигейл с сочувствием смотрела на свою гостью, а та, между тем, продолжала:
– Я понимаю, что вы, наверное, не знаете, что значит быть хромой уродиной, над которой все смеются, ну, в лучшем случае, жалеют… И вам, наверняка, не приходилось ежеминутно сражаться за свою жизнь – с болезнью, несчастьями, презрением окружающих… Но я слышала, что у вас доброе сердце, и, быть может, вы все-таки возьмете меня в ученицы? Я прилежная и старательная, я смогу, честное слово! Я буду пытаться изо всех сил!
– Милая, – и Эбигейл положила свою теплую, мягкую ладонь на руку Аллиары. – Не волнуйтесь так, я возьму вас! И, конечно, научу всему, что знаю сама. А что касается моей счастливой и легкой судьбы… – и она слегка усмехнулась, откидываясь в кресло. – Все, что вы видите сейчас, появилось не так давно, тому лет пять от силы. А до этого… До этого и в моей жизни бывало… очень разное. – И она порывисто встала, и начала прохаживаться по комнате, зябко обхватив себя за плечи, как будто ей было холодно, несмотря на пылающий камин. Вишневый шелк шелестел в такт ее шагам, и Аллиара завороженно слушала рассказ…
– Я родилась и выросла в очень состоятельной семье, да вот беда, в детстве я тяжко заболела. Настолько тяжело, что матушка со слезами вспоминала о том, как лет в пять я, плача от боли и жара, говорила, что хочу умереть… Не помогали ни целители, ни лекарства. Я чахла на глазах у родителей, и никто не мог ничего поделать. Кстати, именно тогда я выучилась плести кружево – надо же было себя чем-то занять в те долгие периоды, когда мне запрещено было вставать с постели.
Это продолжалось десять долгих лет. И вот однажды в наш город забрела странная, бедно одетая женщина. Она постучалась в ворота нашего особняка, и попросила ее впустить. У матушки моей всегда было доброе и милосердное сердце, и она не отказала несчастной. Отогревшись и утолив голод, незнакомка пожелала поговорить со своей благодетельницей. Она оказалась видящей, и рассказала матушке о том, почему я заболела, и как мне помочь. Для этого следовало отправиться в опасное путешествие в далекую горную страну, причем, сделать это могла лишь мать с искренне любящей душой. Именно там, высоко в горах, росла очень редкая волшебная травка, которая могла мне помочь.
Не раздумывая ни минуты, матушка решилась проделать этот трудный путь. Она отсутствовала полгода, и все это время я истово молилась, чтобы она вернулась. И именно тогда я впервые сплела кружево, которое обладало чудесными свойствами. Однако, я об этом и сама не ведала.
А ведь Видящая сказала матушке, что есть у меня какой-то дивный дар, хоть и дремлет он еще, но в свое время проявится. И ради его раскрытия мне нужны жизнь и здоровье, ведь многим людям я смогу помочь.
Однако, никто не придал значения ее словам в то время, как матушка отправлялась в свой дальний и опасный путь. А уж по возвращении, после моего исцеления, и вовсе об этом забыли.
Я выросла, встретила милого своего Дамиана, и вышла за него замуж. Крут нравом был мой батюшка, не одобрил он этот союз – сначала молча, а потом уж и гневаться стал. Так что вынуждена я была уйти из отчего дома, забрав лишь самое дорогое моему сердцу.
Однако, мы были молоды, и не унывали. Мы любили друг друга, и готовы были любые трудности преодолеть. Дамиан работал, я плела кружево. Детки у нас родились, и, хотя порой очень солоно нам приходилось, не теряли мы любви и веры друг в друга. Да и дар мой стал постепенно раскрываться. Начала я примечать, что свет сердца человека вижу, горести его ведаю. Это как… – и Эбигейл пощелкала пальцами, подбирая сравнение, – как радуга, что из сердца изливается. И разные ее цвета и оттенки – это чувства и переживания человеческие И если каких-то цветов мало, или вовсе недостает, я это своей работой исправить могу. Лучи, что из моего сердечка исходят, в кружево вплести, а там уж у человека и жизнь, и судьба к лучшему меняются…
А потом я уж известной мастерицей стала, люди узнали обо мне… Шли ко мне стар и млад, и никому я не отказывала. Да приключилась беда – сначала мы из города нашего в столицу переехали, Дамиан дело там открыл, и все хорошо шло. И мои работы людям нравились. Даже партнеры нашлись, что обещали помочь на ноги встать… Я с утра и до вечера над кружевом своим сидела – все стремилась побольше сработать, чтобы людям помочь… Еще и Школу Кружевниц открыла – так мне хотелось науку свою добрым людям передать.
Да только рухнуло все в одночасье – будто слово недоброе кто сказал. Те, кто помочь обещался, изделия мои забрали, да и скрылись с ними, мне не заплатив. Родители стали дочерей из школы забирать, – мол, дело это небыстрое, кружева плести, а руки лишние в хозяйстве не бывают. Да и у Дамиана дела все хуже и хуже шли.
И настал день, когда я сидела в пустой мастерской перед станком, двери и окна были наглухо заперты, ибо кредиторы с утра до ночи нас осаждали. А в доме сидели голодные дети. Муж, как ушел с ура на заработки, так еще и не возвращался. Я сидела, и мысли черные не давали мне покоя, душу мне отравляли. Что же я за мать, коли детям не могу пропитание дать? Что же я за мастерица, коли работы мои никому не нужны? Что же я такая глупая да наивная, что позволила себя так облапошить?
И чем больше я так думала, тем смурнее у меня на душе становилось. И даже ниток не было, чтобы кружево сплести!
И вдруг, когда я уж совсем было духом пала, каким-то чудесным образом, сквозь закрытое ставнями окно, пробрался солнечный лучик. И упал прямиком на крохотный моточек, что глубоко под станок закатился, и кредиторы наши, что чуть ли не булавки все выгребли, оставив лишь старые да ржавые, его не заметили, когда все за долги из мастерской выносили.
Приоткрыла я ставенки, села у окошка, да и стала воротничок плести, чтобы хоть еды детям купить. И так я замечталась о том, какую жизнь я для семьи своей хотела бы – радостную, веселую, свободную, в достатке да достоинстве, Чтобы ни в чем отказа не знать, и людям помогать. И чтобы впредь беды и бури обходили бы наш дом… что и сама не заметила, как воротничок и сплела. И получился он такой – легкий, да радостный, хоть и малюсенький совсем.
Выскользнула я через черный ход, да прямиком на рынок и отправилась. Недолго я со своим воротничком стояла – подошел ко мне богатый господин, глянул лишь раз на мою работу, да и заплатил, не торгуясь. Даже сверху той цены дал, что я просила. А я, на радостях, снеди всякой накупила, да еще ниток для работы, и домой вернулась.
Прошло несколько дней, и я вновь со своими воротничками на рынок пришла. Гляжу – давешний господин, да растрепанный какой-то, шляпа набекрень, галстук небрежно повязан… Увидал меня, да прямиком ко мне кинулся:
