Наконец пилоту истребителя надоело изображать собою мишень, и, сблизившись с «Вуазеном», он нажал на гашетку, открыв прицельный огонь из своего «Льюиса», установленного на крыле. Выпущенные пули угодили Бергу в плечо и застряли в моторе. Двигатель «Вуазена» чихнул пару раз и заглох навеки. «Ах ты гад!» — прокусив до крови губу, Берг полоснул трассой по набиравшему высоту аэроплану. На этот раз, прошив фюзеляж, свинец пробил незащищенное броней сиденье пилота и вошел в мягкие части тела, задев причинное место летчика. С помутившимся сознанием, пилот «Ньюпора» впал в прострацию и, отпустив штурвал, стал лихорадочно освобождаться от привязных ремней. Потерявший управление и летевший почти вертикально «Ньюпор» на миг застыл в воздухе, после чего начал стремительно падать кабиной вниз.

При этом не удерживаемый более ремнями пилот вывалился из аэроплана и, беспомощно размахивая руками, камнем полетел вниз. Вошедший в штопор «Ньюпор», неистово ревя мотором, преследовал своего хозяина. Яркая вспышка озарила тайгу. Ударившись о ствол лиственницы, самолет взорвался и, разлетевшись на куски, усеял снег дымящимися обломками. «Вуазен» тем временем планировал, продолжая снижаться. Демидов пытался вытянуть аэроплан на свободный от леса участок, чтобы там приземлиться, но тайга расстилалась повсюду, не проглядывалось ни просеки, ни замерзшей речки, ни пятачка опушки. Пролетев еще с полминуты, он заметил спасительную проплешину, но в это мгновение самолет стал цеплять верхушки деревьев, затрещала фанера крыльев, аэроплан клюнул носом и упал левым боком в снег.

Как и в прошлый раз, от полустанка пошли на лыжах. На правах проводника Самуил ехал в санях, внимательно оглядывая обочины зимника. Он легко узнавал дорогу, сверяясь с картой более для проформы. Перед выездом отряда из Читы Блюхер получил экстренное известие от товарища Островского о происшедшем воздушном бое и сообщил координаты падения самолетов. Руководствуясь этими данными, Самуил скорректировал путь. Ввиду крайней срочности дела в отряд попали необстрелянные новобранцы, взятые из резерва и не успевшие попасть на Восточный фронт. Бывалых охотников и промысловиков, как обещал писарю военмин, в наличии не оказалось. Не пройдя и семи верст, лыжники увидали пламя огромного костра, вздымавшегося на опушке по левую сторону от зимника.

«Неужели это Демидов с Сольцем?» — с тревогой всматривался сквозь деревья вылезший из саней Самуил. Командир отряда Максюта дал знак бойцам остановиться и рассредоточиться по тайге. В отличие от погибшего Хряпова и его неоперившихся госохрановцев, Максюта считался матерым волчарой и слыл спецом по партизанской войне. Он решил незаметно окружить гревшихся возле костра, после чего атаковать их с разных сторон.

Подставив раненое плечо огню, Берг стоял вполоборота и еще издали заметил продиравшихся к опушке и неловко прятавшихся за стволами раскидистых елей лыжников. Он разгадал их намерение и, выхватив револьвер, велел Демидову отступить на пригорок и укрыться за поваленными стволами гигантских кедров. Из-за разгоревшегося пламени, жадно пожиравшего собранный в огромную кучу валежник и обломки погибшего «Вуазена», нападавшие не заметили их маневр и продолжили движение. Самуил на почтительном расстоянии следовал за бойцами. Оказавшись в укрытии в шагах пятнадцати от костра, здоровой рукой Берг надрезал ножом металлическую банку с толом, велев сделать то же самое военлету. Не заметив засады, народармейцы летели на бушующее пламя как мотыльки. Достигнув цели, они столпились вокруг костра и озирались друг на дружку в полнейшей растерянности. В эту секунду Берг выстрелил и швырнул свою банку в костер. Хлопок, и трое лыжников, сбросив рукавицы и прижав ладони к обожженным глазам, беспомощно заметались возле костра, оглашая тайгу истошным криками. Выстрел, хлопок, и еще двое рухнули в снег. Пара банок взрывчатки на десерт довершила разгром. Остававшиеся на ногах в панике разбежались, а их бывалый предводитель, схватив пулю от Демидова, закатил глаза и, прислонившись к сосне, в грустном одиночестве отходил в мир иной.

Самуилу повезло. Осколки и пули не задели его. Не помня себя от страха, проваливаясь по пояс в снег, он продрался к зимнику, запрыгнул в сани и, нещадно работая хлыстом, погнал лошадей прочь.

Бадма Ергонов запоем читал отсканированный дневник Самуила. До конца оставалось совсем немного, но из-за мелкого почерка приходилось напрягать глаза, и они слезились. Страстное желание докопаться до истины творило чудеса, и шаг за шагом он продвигался вперед, хотя сомнения не покидали его. Если бы не фотографии таежной пещеры, сделанные состарившимся писарем в конце шестидесятых, он бы ни за что не поверил, что Тара еще там. «А если в период между 1967-м и 2007-м те, в чьи руки могла попасть украденная Сольцем карта, нашли и вывезли Тару? Сорок лет большой срок, очень большой!» — тревога снедала Бадму. Вдруг его сердце учащенно забилось. «Неужели это про него?» — водя лупой по страницам рукописи, он дошел до описания допроса пленных «кабардинцев», приведенного Самуилом в конце дневника.

«Следуя указаниям военмина войти в доверие к Сольцу, я рассказал ему о рейде на Байкал и снятой мною карте. В благодарность за эти сведения и желая расположить меня, он припомнил допрос пленных казаков из отряда полковника Кабардина, отконвоированных в Читу из Монголии, на котором я не присутствовал из-за болезни. Мучаясь жестокой лихорадкой, я провалялся неделю в лазарете и не мог исполнять свои обязанности в штабе. По словам Сольца, военмина интересовали детали боя, связанные со статуей богини. Когда один из пленных упомянул о буряте, угнавшем подводу с фигурой в степь, он потребовал рассказать об этом подробнее. На вопрос Блюхера, как звали убитого бурята, тот лишь покачал головой. Зато другой пленник оказался товарищем погибшего и открыл его имя. Подъесаул Камет Ергонов, так звали того смельчака».

Слезы навернулись на глаза Бадме, когда он прочитал эти строки. Не в силах продолжать, он отложил рукопись и вышел на балкон. Желтая луна высоко стояла в усыпанном звездами небе. Легкий ветерок шевелил листву во дворе, приглушенно звучал затухающий шум улицы, и крамольные мысли охватили его. «Мой дед сложил голову за Тару, а я, его внук, должен отдать богиню этому надменному гордецу Олле, — вспомнил об их встрече в тибетском монастыре Бадма, и первое подозрение шевельнулось в нем. — Зачем и кому нужно, чтобы Тара оказалась в дни праздника Лхабаб Дуйсэн в Лхасе? И почему она должна быть непременно доставлена в главный дацан солнечноликого города, священный Джоканг? Там и без того много реликвий. Лучше бы ей вернуться в Гандан, а новый храм, взамен разрушенного, мы ей обязательно построим», — уткнувшись в звездное небо, рассуждал бурят.

Самолет приземлился в аэропорту Улан-Удэ поздним вечером. Матвей взял в экспедицию водителя Володю и охранника Илью, ну и Марину, разумеется. По прибытии они встретились с экипажем арендованного вертолета Ми-8 и, обсудив маршрут со штурманом, отправились спать в гостиницу. Номер люкс оказался по-домашнему уютным и одновременно респектабельным.

— Ложись в спальне, а я по-холостяцки в гостиной, — великодушно предложил Матвей, попутно интересуясь содержимом бара. — Выпьем за наш успех, Мариш, — извлекая бутылку сухого мартини, предложил он и, не дожидаясь ответа, пошел за бокалами.

— Только недолго, я падаю от усталости, — Марина хотела присесть на диван, но подумала, что будет лучше, если они выпьют на ходу, не рассусоливаясь на тягомотные разговоры. Они чокнулись, и она пошла в душ, тогда как Матвей налил себе доверху и, плюнув на лед, решил поблаженствовать в кресле.

— Особо не увлекайся, — уже из спальни донесся ее голос.

— Допиваю бокал и ложусь, дорогая, — расстегнув ворот рубашки, он достал зандя и, поглаживая его узелки, как заклинанье, произнес: — Ты сохранил деда, теперь сохрани и меня!