— Да, вам сестрица наша из Ярославля кланяется! Письмо от неё намедни курьер доставил вкупе с другими депешами.

Александр подошёл к ломберному столику и из кипы распечатанных, с сорванным сургучом конвертов извлёк послание Чернышёва, оправленное им из Главной квартиры.

Александр Иванович решил использовать приданных ему великокняжеской четой казаков в качестве почтальонов и не преминул написать письмо государю и записку великой княгине, в которой просил Екатерину Павловну переслать его послание ко двору собственным курьером. Екатерина Павловна любезно исполнила просьбу полковника и вместе со своими письмами в Петербург отправила фельдъегерем депешу Чернышёва.

— Вы получили нечто важное, помимо писем Екатерины Павловны? — Елизавета заметила, с каким вниманием и интересом изучает послание полковника император.

— Вы, как всегда, правы, Лиз. Это донесение флигель-адъютанта Чернышёва из Главной квартиры. Помните, он уезжал из Петербурга после моих именин?

— Как же, припоминаю. Весьма обходительный молодой человек. И… что же?

— Он пишет, что не так там всё скверно у Кутузова, как мне доносят другие корреспонденты. Тот же Беннигсен, например, да…

Не успел он закончить свою мысль, как, вкрадчиво постучавшись, в кабинет вбежал взволнованный Аракчеев, воспользовавшийся дарованным ему Александром правом входить без доклада.

— Виноват! Нижайше прошу простить меня, ваши величества, государь, Елизавета Алексеевна, но прибыл курьер из Главной квартиры с письмом от князя Волконского.

— Где он?! — с волнением спросил Александр.

— Ожидает в приёмной, ваше величество!

— Возьми от него письмо и принеси сюда. После я сам переговорю с ним.

— Что ж, не смею мешать вам, мой друг, — поднимаясь с канапе, заторопилась уходить императрица. — Ежели возникнет во мне надобность, я неизменно жду вас, — с нежной улыбкой добавила она, удаляясь.

Прибывший в Главную квартиру неделей позже Чернышёва Волконский за пару суток составил мнение о положении дел у Кутузова и с курьером фельдмаршала отправил свой отчёт государю. Приезд князя и конфидента царя совпал с оставлением Кутузовым Красного на Пахре и отходом армии к Тарутину, позиция при котором представлялась светлейшему более подходящей для обороны. Таким образом, фельдмаршал располагался от Москвы на расстоянии уже двух переходов, о чём не замедлил упомянуть в своём письме князь Пётр Михайлович.

— Опять ретирада! — оглядывал Аракчеева затравленными глазами император. — Светлейший возобновил отступательное движение на Калугу, оставив позицию при Красном, — с горечью объявил он полученное известие. — Обожди в приёмной, граф, я желаю побыть в одиночестве, — сдавленным голосом бросил Александр и зашёлся в нервическом кашле.

Аракчеев безмолвно повиновался и, крадучись, вышел вон. Когда кашель стих, царь с удвоенной сосредоточенностью принялся за чтение. Оно развлекло и, по большому счёту, успокоило его. Прочтя послание Волконского, Александр вновь пробежал глазами письмо Чернышёва и наконец согрелся. «Стало быть, супротив Кутузова один авангард Мюрата, тогда как основные силы корсиканца мародёрствуют и пьянствуют в Москве».

«Вскорости, ваше императорское величество, — доносил флигель-адъютант, — французская кавалерия как боевая единица за великим падежом от бескормицы лошадей перестанет существовать и превратится в инфантерию. Пушки свои неприятель тоже потащит на себе, ежели сможет. Не вывезенные из Арсенала графом Ростопчиным полтораста исправных орудий с ядрами и порохом, кои самолично видел известный вам ротмистр и виртуоз подделок Овчаров, неприятель не возьмёт и вряд ли ими воспользуется, поелику опять же в годных артиллерийских лошадях большой недостаток имеет… Покамест лишь гвардия и состоящий из одних французов Первый корпус маршала Даву сохраняют порядок и держатся молодцами, остатние, особливо нефранцузские части Великой армии, неуклонно и стремительно разлагаются…»

«Хм, прелюбопытное известие сообщает нам Чернышёв! Стало быть, мир надобен более ему. Тем паче он его не получит», — окончательно укрепился в своём мнении Александр и подошёл к глухо задёрнутому плотной парчою окну. Отодвинув драпировку, он взглянул на Неву. Река поднялась, факелы катеров и барок ярко горели, освещая вокруг себя свинцовые пятна колеблющейся воды. Ветер поутих и уже не рвал остервенело кровлю, а лишь уныло подвывал в дымоходах и монотонно гудел за окнами.

«Наводнение нас минует», — подумал он и дёрнул за шнурок колокольчика.

— Ежели граф в приёмной, пригласи его! Да, и отпусти курьера, братец! Пускай отдыхает. Я завтра вручу ему ответ князю, — приказал он дежурившему в приёмной флигель-адъютанту.

— Алексей Андреевич! — энергично обратился к Аракчееву царь. — Из отчёта князя Волконского я заключил, что кавалерийский авангард маршала Мюрата далеко оторвался от Главной Наполеоновой армии и стоит на Старой Калужской дороге супротив всех наших собранных в кулак сил. А значит, надлежит немедля ударить по оному авангарду, окружить и разгромить его. Довольно нам отступать да по лесам хорониться! Покамест Наполеон со всею армией в Москве обретается, князю Кутузову до́лжно немедля выступить и Мюрату поражение нанесть. Суждение твоё о неприятельской кавалерии полагаю верным. Об том же доносят мне Чернышёв и Волконский. Сочини приказ, любезный Алексей Андреевич, а завтра мы его вкупе с ответом князю Петру Михайловичу отправим, ежели он в Главной квартире ещё быть изволит, — распорядился Александр, предполагая, что Волконский мог уже отбыть обратно в Петербург.

— Слушаюсь, ваше величество! Сей же час за приказ засяду! — верноподданнически отрапортовал Аракчеев, хотя на душе его предательски скребли кошки. Письмо Наполеона сгорело без остатка в камине, а вместе с ним обратились в пепел всякие надежды на умиротворительный исход дела с Бонапартом.

«Умиротворительный» исход дела с Бонапартом сгорел не в одном камине Зимнего дворца Александрова кабинета. Он сгорел и в Тарутине. Едва Лористон показался на аванпостах русской армии, как о прибытии высокопоставленного французского эмиссара узнали в Главной квартире. Как ни хотел светлейший сохранить предстоящие переговоры в тайне и провести их не в Тарутине, а втихомолку и без свидетелей на аванпостах, ему не удалось это сделать. Первым забеспокоился начальник Главного штаба обеих армий генерал от кавалерии Беннигсен и дал знать сэру Роберту о приезде посланца Бонапарта. Вильсон тотчас навестил фельдмаршала в его резиденции в Леташёвке, отстоявшей на версту от Тарутина, и напомнил ему строгое предписание царя о недопустимости сношений с неприятелем. Дальше — больше. Извещённые британцем герцоги Ольденбургский[61] и Вюртембергский сделали Кутузову совместный демарш и пригрозили пожаловаться Александру. Чем более широкий круг лиц посвящался в суть грядущего события, тем скорее таяло желание светлейшего вести эти переговоры. Кутузов понял, что огласки избежать не удастся и, подчинившись обстоятельствам, поплыл по течению, отказавшись играть свою партию.

Он провёл переговоры с Лористоном, однако, ощущая на себе сверлящие взгляды десятков заинтересованных лиц, сделал это формально, не проявляя личной инициативы. Он отказал ему в пропуске в Петербург, сказав, что изложенные им предложения императора Наполеона будут записаны с его слов присутствовавшим в Тарутине доверенным лицом императора Александра князем Волконским и отправлены с ним немедля в столицу. Князя пригласили, и под диктовку Лористона он записал всё, что тот устно изложил фельдмаршалу.

— Сию камору займём, здесь сухо и печь справная. А то, сам ведь знаешь, без оной нам бумагу должным манером состарить затруднительно будет. Посему давай всё сюда перетащим, а касательно замка… — Павел указал гравёру на валявшийся на полу, сорванный вместе со скобой тяжёлый амбарный замок, — я с лейтенантом потолкую.