— У меня будет к вам просьба, капитан, — видя расположение к себе гасконца, решил попытать счастья Павел.

— К вашим услугам, месьё Офшарофф!

— Мне со слугой, — он указал на слонявшегося под окном Пахома, — надобно непременно попасть в Кремль, к маршалу Бертье. Дабы избегнуть гибели, когда бушевал пожар и всё вокруг превратилось в огненный океан, мы покинули Кремль и вышли из Москвы, успев угодить в лапы казаков, принявших нас за шпионов. Теперь же, чудом спасённые, мы возвращаемся, и я хотел бы, чтобы насилие… э-э-э… не повторилось и мы благополучно добрались бы до места. Не могли бы вы дать провожатого?

— Леруа! — крикнул Верней, выглянув из окна. — Проводишь русских господ в Кремль! — указал он на стоявшего внизу Пахома и приблизившегося к окну Павла.

— Благодарю вас, капитан, а то, знаете ли, не хотелось вдругорядь попасть под ношу и оказаться на противоположном конце города.

— Я вас отлично понимаю, месьё Офшарофф. Ещё по глотку — и в путь, — поднёс он к губам Павла бутылку.

— Ваше здоровье, капитан! — Павел отпил вина и возвратил бутылку.

— Что ж, ступайте, Леруа вас ждёт! Может, когда-нибудь и свидимся, — с философской грустью бросил гасконец.

Леруа, рослый крепкий сержант с пшеничными бакенбардами и выразительными усами, в точности выполнил приказ Вернея и проводил их до Спасских ворот. По дороге им встретились полки кавалерии, шедшие в центр города. У кирасиров лошади были вороные, у уланов — гнедые, у гусар — серой масти. Павел с удивлением отметил, что лошади были свежи, здоровы и неплохо откормлены, а люди веселы и хороши собой.

«Похоже, в Москву вошли резервы с продовольственными фурами», — подумал он, глядя на улыбавшихся кавалеристов, некоторые из которых за время марша к Москве обросли длинными окладистыми бородами. Облачённые в белые мундиры кирасиры смотрелись внушительно и грозно, а их медные каски с длинными красными хвостами замечательно блестели на заходящем солнце. У каждого за плечами висел карабин, а на левом бедре — широкий и длинный палаш. Уланы выглядели скромнее. В синих мундирах, в высоких четырёхугольных киверах и с короткой пикой в руке, они замыкали двигавшуюся шагом колонну, в середине которой теснились ряды гусар. В тёмно-зелёных мундирах с нашитыми на груди шнурками жёлтого цвета, в высоких меховых шапках с разноцветными султанами и блестящими гербами Франции, они имели бравый и воинственный вид. Всю картину портили овсяные снопы, прикреплённые к передней луке седла каждого кавалериста, из-за чего всадники выглядывали как бы из-за покрытого жатвою поля.

«А с фуражом у них плоховато. Видать, каждый должен сам заботиться о своей лошадке. Бьюсь об заклад, и двух недель не пройдёт, как от этой блестящей кавалерии не останется и следа!» — хмыкнул Павел, провожая взглядом удалявшихся конников.

— Где вы пропадали?! — вопрошал Павла недоумевавший адъютант маршала полковник Шарль де Флао, когда они оказались за стенами Кремля, и после дотошных расспросов дежуривший возле ворот офицер велел вызвать кого-нибудь из маршальских адъютантов. — Император спрашивал о вас.

— Поверьте, господин полковник, мне есть что сказать маршалу в своё оправдание, а ежели потребуется, то и императору!

— В таком случае я прямо сейчас проведу вас к Бертье! — с искренней готовностью предложил де Флао, и они поспешили во дворец.

Пахом с пистолетами, которые ему незаметно по дороге отдал Овчаров, шагал поодаль. Выяснилось, что Бертье у Наполеона, однако попавшийся им навстречу Лелорнь, узнав от Павла о его приключениях, уверил де Флао, что немедля доложит о нём его величеству. Совещание было в самом разгаре, когда в сопровождении Лелорня Овчаров вступил в залитый светом массивных люстр огромный приёмный зал. Великолепный, инкрустированный серебром и слоновой костью стол с развёрнутой на нём картой стоял точно под центральной люстрой, прямо под которой столпились маршалы. Помимо Бертье, на совещании присутствовали маршалы Мортье, Ней, герцог Виченцский Коленкур и генерал-интендант Великой армии, государственный секретарь граф Дарю.

— О, месьё Офшарофф! — воскликнул Наполеон, едва завидев Павла. Присутствующие подняли головы и недоумённо уставились на ротмистра. — Где вас носило столько времени? Лелорнь доложил мне, что, бежав от московских пожаров, вы провели неделю в русском лагере?! — Бонапарт стремительно подошёл к нему. — Расскажите нам, что вы там видели, интересно должно быть всем! — обвёл взглядом приглашённых Наполеон.

Павлу ничего не оставалось, как поведать небылицы про казаков и почти сущую правду о пребывании в Красном на Пахре.

— Когда вас захватили казаки, где вы находились? — склоняясь над картой, спросил Бонапарт.

— За Калужской заставой, не далее полулье оттуда, ваше величество!

— Это же владения Понятовского, Бертье?

— Совершенно верно, сир!

— Так какого чёрта там делают казаки? — недовольно свёл брови император.

— Нас пленил их разъезд прямо на дороге, ваше величество, когда мы намеревались возвратиться в Кремль, — ответил за начавшего чаще обычного заикаться Бертье Павел.

— И после допроса казаки провели вас в штаб Кутузова? — с усмешкой спросил генерал-квартирмейстер граф Дарю, показывая тем самым, что он ни на грош не верит рассказу Овчарова.

— Не совсем так, ваше высокопревосходительство! Надев на глаза повязку, казаки повели нас в лес, в сторону от дороги. Ветки то и дело стегали по лицу, и я часто задевал плечами стволы деревьев. К тому же этот явственный лесной запах и пение птиц…

— Хорошо, допустим, — поморщился генерал, — рассказывайте дальше!

— Сколько шли по тому лесу, не скажу, но долго. Меня допросил их войсковой старшина, после чего нас посадили на телегу и доставили в русский лагерь.

— Где и когда вас допрашивал Коновницын? — вцепился в Павла дотошный Дарю.

— В приёмной или кабинете. Скорее, в приёмной — там толпилось много народу и все хотели попасть к Кутузову. Касаемо же дня, то полагаю, девятого сентября, ваше высокопревосходительство!

— Эти шептания о мире вы слышали тогда же? — Наполеон взял инициативу в свои руки.

— Именно так, ваше величество, более в приёмной главнокомандующего я не был.

— Помните, что вы говорили мне в Гжатске? Дескать, ваш император никогда не подпишет мира и будет уповать на партизанскую войну и мороз, пока мои армии попирают земли его империи, — злорадно хмыкнул Бонапарт, оглядывая искоса Коленкура.

— Отлично помню, ваше величество, однако ж кто знал, что всё так обернётся. Одно дело строить предположения, и совсем другое — исходить из уже свершившейся реальности. Поражение русской армии на Москве-реке и ваше вступление в столицу, несомненно, отрезвили двор и Главную квартиру, — продолжал бессовестно врать Павел.

— Едва ли… — полушёпотом усомнился Дарю, и их взгляды с Коленкуром понимающе встретились.

— Значит, вам сняли повязку в приёмной? — вступил в разговор маршал Ней, и его вопрос прозвучал как бы не к месту, хотя преследовал вполне конкретную цель — что удалось увидеть Овчарову в русском лагере.

— Да, ваше высокопревосходительство, когда я оказался в приёмной, повязку с меня тотчас сняли, а когда я её покидал, повязали вновь.

— Стало быть, где располагается лагерь Кутузова, вам неизвестно? — наконец задал свой вопрос нещадно грызший ногти Бертье, нимало не стеснявшийся окружающих.

— Я могу лишь предположить, ваша светлость! — При этих словах Овчарова глаза Бонапарта заблестели и сам он заметно напрягся.

— Можете не затрудняться с ответом, мне известно, где прячется старый лис и вся его разбитая армия, — неожиданно заявил Наполеон, с торжествующим видом смотря в упор на Овчарова. — Впрочем, нам будет занятно испытать вас, месьё Офшарофф! Подойдите к столу и покажите на карте местонахождения Кутузова.

Оказавшись возле стола, Павел, недолго думая, указал на село Троицкое, находившееся в десяти с половиной верстах от Красного.