Борискина рифма понравилась Зубру. И с легкой руки «китайца» Николая Попова со временем все стали звать Радиолой. Тот особо не возражал. Похоже, ему было вообще без разницы, как его зовут, лишь бы не мешали заниматься прослушиванием эфира и поиском уцелевших очагов цивилизации.

Зубр по делу оценил рвение Радиолы и освободил того от работ по хозяйству. Единственным условием было каждое утро докладывать обо всем, что Николай смог за сутки выцепить из эфира и ежедневно предпринимать попытки установить связь с выжившими по всей стране.

Со временем Радиола окончательно переселился в радиорубку, перенеся туда кровать и тумбочку из своего отсека. Зубр не противился такому решению. За годы жизни в убежище Николай остался единственным бобылем, хотя желающих заполучить его женщин было хоть отбавляй.

Когда начались регулярные ходки на поверхность, Татьяну словно подменили. Она чуть ли не каждый день отправлялась в рейды, наплевав на нормы, правила и подписанный Зубром график вылазок.

К слову, расписание появилось не просто так. Основанное на здравом смысле и рекомендациях Знахаря, оно преследовало цель минимизировать негативное воздействие радиации на организм сталкеров. Татьяна же, наоборот, как будто стремилась сделать все возможное, чтобы навредить себе.

Зубр понимал, что причина ее поведения кроется в нем, и проявлял недюжинные дипломатические способности, пытаясь удержать жену от безрассудных действий. Чаще всего это не удавалось. Конечно, он мог применить власть и посадить Татьяну под замок хотя бы на пару дней, но тогда это стало бы предательством по отношению к ней. Зубр этого не хотел, ведь она пожертвовала самым дорогим ради него.

К тому времени в убежище появилось первое поколение рожденных после Атаки детей. Таня тоже хотела стать матерью, но не могла по не зависящим от нее обстоятельствам. Вылазка не обошлась для Зубра без последствий. Он стал бесплодным и не мог дать ей то, чего она желала всем сердцем.

Пытаясь найти выход из ситуации, Зубрин как-то предложил супруге забеременеть от любого приглянувшегося ей сталкера, но нарвался на такой ответ, что больше не возвращался к скользкой теме.

– В будущем это приведет к нежелательным для убежища последствиям, – сказала Татьяна в конце экспрессивной тирады. – Слишком высокая цена за мое желание стать матерью.

По достоинству оценив Танино благородство, Зубр перестал убеждать ее в необходимости соблюдать установленный график. Он предоставил ей полную свободу действий и дал возможность самой решать свою судьбу. Вдоволь получив острых ощущений, Таня остепенилась и уже не так часто рвалась на поверхность, а потом и вовсе перестала ходить в рейды.

Поначалу Зубр радовался произошедшим с женой переменам, но заметил неизбывную тоску в ее глазах и понял, что надо действовать. Он поговорил с ней и убедил возобновить вылазки, но на этот раз строго по графику и в одной с ним группе. Тогда-то она и получила то, чего так хотела, но не путем беременности и родов, а благодаря случайности.

– Я хочу домой, – сказала как-то Татьяна, когда они с Зубром вышли к скверику на Театральной площади. Когда-то асфальтовые дорожки с установленными вдоль них удобными скамейками делили его на равные секторы, сходясь радиальными лучами к круглой площадке с фонтаном посередине. Сейчас же густо обвитые вьюном кусты сирени превратились в непролазные заросли.

Зубр посмотрел на жену сквозь очки противогаза.

– Мы недавно покинули убежище, – глухо пробубнил он. – Ну, если так хочешь, можем вернуться.

– Ты не понял. Я хочу проведать старую квартиру.

До Атаки Таня жила с родителями в многоэтажке неподалеку от древнего Дома культуры. Окно ее комнаты выходило на архитектурный пережиток эпохи социализма. Обшарпанные стены канареечного цвета и толстые колонны на входе в обветшалое здание навевали на нее тоску. Еще в дошкольном возрасте Таня буквально поселилась в родительской спальне. Отсюда открывался захватывающий вид на широкий, словно река, Октябрьский проспект и расположенный за ним обширный парк с детскими аттракционами и каскадом прудов.

Больше всего Татьяне нравилось смотреть на проспект по вечерам. Светящиеся окна расположенной на правом берегу гостиницы и разноцветные огни стоящего слева от водоема здания цирка отражались в спокойных водах, будто яркие звезды. В такие моменты ей казалось, что она попала в сказку и с ней вот-вот произойдет чудо.

Летом школьница Таня каждые выходные ходила с родителями в парк. Каталась на каруселях и обязательно делала круг на колесе обозрения. Ей нравилось, что открытая ветрам кабинка может вращаться вокруг своей оси, и просила папу покрутить штурвал. В такие моменты мама охала и хваталась за сердце, умоляя не делать этого. Папа, смеясь, говорил, что не может отказать дочери, и поворачивал кабинку то в одну, то в другую сторону, а Таня любовалась городом с высоты птичьего полета.

После щекочущего нервы аттракциона счастливое семейство шло к берегу большого пруда. Папа покупал три порции вкусного мороженого. Они его ели, глядя на отражающиеся в воде облака, а потом дружно кормили птиц купленной у лотошницы булкой.

Татьяна не раз делилась с мужем детскими воспоминаниями. В ее голосе сквозили такая грусть и тоска, что Зубр как-то не вытерпел и предложил наведаться на старую квартиру. Он решил, что, увидев царящие ныне в парке хаос и разруху, жена перестанет бередить душу воспоминаниями. Тогда Таня отказалась от предложенной идеи, зато в этот раз решила воплотить ее в жизнь. Зубрин потом неоднократно ругал себя за неосторожно высказанную мысль, но, как ни посыпай голову пеплом, сделанного назад не воротишь.

Посреди ведущей к цирку широкой лестницы они и нашли одиноко стоящего маленького мальчика. Тот хныкал, потирая грязными кулачками глаза и размазывая слезы по чумазому личику. Торчащие в стороны грязные волосы и пестрые лохмотья под накинутой сверху мелкоячеистой сетью из черных нитей напомнили Тане домовенка Кузю из детского мультфильма. Она разомлела от счастья, увидев малыша. Похоже, ее давняя мечта стать матерью обретала реальные черты.

Таня схватила мужа за руку и посмотрела на него сквозь круглые стекла противогаза. По ее глазам Зубрин догадался, о чем она думает, помотал головой и глухо пробубнил:

– Это не человек.

– А кто? – с вызовом в голосе поинтересовалась Татьяна.

Зубрин пожал плечами.

– Я знаю одно: нынче люди без противогаза и защитной одежды по земле не ходят.

Таня вытащила из нагрудного кармана мерно попискивающий дозиметр.

– Здесь фон не превышает пяти рентген. Вполне безопасно. Сейчас все разузнаю у Кузьмы.

– У кого? – удивился Зубр.

Таня кивнула в сторону мальчика. Тот с замешанным на любопытстве страхом наблюдал за взрослыми в мешковатых комбинезонах.

– У Кузи. Посмотри, какой он чумазый и лохматый, один в один домовенок Кузя. Помнишь, такой детский мультик был? – По реакции мужа она поняла, что для него эти слова пустой звук, и махнула рукой. – У-у, дремота, ничего-то ты не знаешь. Ну да ладно, вот появится Кузя у нас дома, сразу все детские сказки вспомнишь, ну или сам придумаешь.

Зубр ошалело смотрел на Татьяну. Та закинула арбалет за спину, сорвала с себя противогаз и сунула в брезентовый подсумок на поясе, прежде чем Александр успел что-либо сказать.

– Здравствуй, малыш! Ты как тут оказался? Где твои родители?

Таня двинулась к заваленной прошлогодними листьями каменной лестнице. Она шла медленно, на ходу вынимая из бокового кармашка противогазного подсумка старый носовой платок. Он был при ней, когда она оказалась в убежище, и стал чем-то вроде талисмана. Всякий раз, выходя на поверхность, она брала его с собой, искренне веря, что клочок ткани поможет ей вернуться обратно.

Услышав чужой голос и увидев идущую к нему женщину с замызганной тряпицей в руках, мальчик перестал плакать и отступил на шаг назад.

– Не бойся. Я не сделаю тебе ничего плохого. Это платок. Я хочу им вытереть твои слезки. – Таня поднесла кусочек застиранной материи к своим глазам и показала, как будет это делать. Малыш с интересом наблюдал за ней, потом повторил движения, размазывая грязь по щекам. – Молодец! – улыбнулась Татьяна. – Позволь я помогу тебе. Твое личико будет чистым, а пыль и сажа останутся на платке.