Все изменилось в тот день, когда началась Третья мировая. Девяностые почти минули, на дворе стоял девяносто седьмой, и тут из всех радиорубок НРГ диктор сообщил о том, что объединенные северные государства, Швеция, Норвегия и Финляндия, объявляют войну всему миру. Сначала все подумали, что они, конечно, сошли с ума. Может ли три страны победить весь мир? Но, говоря откровенно, когда Германия начала войну, сначала она тоже была одна. Здесь ситуация оказалось такой же. Внутри Европейского Альянса оказалось не все так гладко, как могло показаться жителям НРГ. Франция и Италия заявили о своем безоговорочном согласии с Северным Трио, вызвав немалые осложнения на территории континента. Большая часть африканских государств также поддержала нацистов, окружив соседей зубами войск. Затем их танки направились к границам Альянса.
А потом начались первые бомбежки. Быстро и неожиданно, как они обычно и случаются. Север НРГ, точнее северо-запад НРГ, подвергся массовой бомбардировке. Город Мурманск, небольшой портовый город, теплый и зеленый летом, а зимой словно сам подсказывающий дорогу, куда идти в темноте, был полностью уничтожен. Димы в тот день в городе не было, он только возвращался. Но сложно будет описать чувство, когда выезжаешь на междугороднем автобусе из лесу, водитель тормозит, потому что на дороге пробка, а потом ты видишь серые самолеты, пикирующие над городом, скидывающие вниз бомбы и тут же уходящие за горизонт. Видеть черные столпы дыма за холмами, где в низине расположен родной город. Их бессчетное множество, а если приглядеться, можно над желтыми деревьями — война началась осенью — увидеть языки пламени, стремящиеся подняться до неба. И, раз уж автобусы встали, ты все равно бежишь вперед, бежишь домой, чтобы увидеть руины родного дома и погребённых родителей под ними. Чтобы понять, что у тебя ничего больше нет. Что у тебя никого больше нет.
Так, октябрем девяносто седьмого года, Дмитрий Кронштадт записался в армию. Сначала он сидел на зенитках над Архангельском. Еще через некоторое время записался в десант, после чего уже мартом двухтысячного высадился на побережьях Африки. Отчасти это напоминало высадку в Нормандии: кресты на берегу и толпы энэргэровцев, бегущих брать берег. Пулеметы африканцев, бьющих из бетонных и надёжных дотов. Реки крови, которые вбирает в себя Мозамбикский пролив. Грохот и смерть, бьющая жизнь.
Закончилось все через год, весной девяносто восьмого. Они по-прежнему находились в Африке, когда руководство сообщило, что теперь дело пойдет легче: после того, как зимой Сопротивление в Трио дало отпор врагу и забрало Норвегию, во Франции прошла спецоперация по устранению каких-то там ракет. Суть была проста: половина страны была взята под контроль союзников и больше ядерного оружия у нацистов не имелось. Это значило, что теперь войскам НРГ будет легче пройти к Африке, предоставив помощь Кронштадту и остальным, бьющимся в ней. Правда, итальянцы по-прежнему оставались большой проблемой. Если брать все страны Альянса, они, пожалуй, представляли наибольшую угрозу: но таковой была война, а война редко бывает легкой. Это закон жизни и смерти.
Через некоторое время Кронштадта ранили. Это воспоминание осталось с ним на всю жизнь. Небольшой отряд, в составе которого он находился, должен был проникнуть на военный аэродром, где находился один из важных африканских офицеров. Задача была обычная — ликвидация. С задачей они справились. По одному перебегая от баков с топливом к ящикам, из тени в тень, умерщвляя одного противника за другим в тишине, избегая при этом света уличных фонарей, освещавших коридоры из песков и пыли, они проникли под аэродром, где и нашли офицера. Его ликвидировали, важные документы забрали. Вот только отступить без потерь не удалось — на обратном пути охранники все же заметили их и начали стрельбу. Сирены тут же взвыли, разорвав своими связками тихую, прохладную ночь пустыни. А потом они бежали, но недалеко. Противники все же достигли их у одного из обрывов, ведущих в прямые джунгли. Некоторые из отряда погибли от пуль. Вместе с парой товарищей Кронштадт приготовился к прыжку, ибо падение обещало быть не мягким, как одна из пуль все же настигла и его. Врезавшись ему в поясницу, она заставила его упасть вниз и покатится по каменистому склону прямо к джунглям. Напарники тут же бросились за ним. Что спасло их в дальнейшем было просто странной глупостью. Африканцы, достигнув обрыва, некоторое время постреляли им в след, но следовать за ними не стали. Как узнал потом Кронштадт, когда напарники тащили его по очереди к их базе через кучу лиан и кустов, местные верили, что лес таит в себе зло, отчего ночью в него лучше не соваться. А раз другое зло само сунулось в лес, значит, большее зло, что в лесу, определенно с ним расправится. К счастью энэргэровцев этого не случилось. Кроме нескольких напрягающего вида пауков и парочки змей бойцы не встретили ничего опасного и добрались до базы. Кронштадт к тому времени был почти мертв. А затем его комиссовали домой, и служба Дмитрия в армии НРГ подошла к своему концу. Наградили медалями и парой орденов. Кронштадт вернулся в Мурманск.
И когда вернулся, понял, что хотел бы город восстановить. Только этого не вышло — как оказалось впоследствии, многие бомбы, которыми нацисты бомбили северное побережье НРГ, имели запас радиоактивных элементов. Таким образом большая часть Мурманской губернии оказалась заражена радиацией. В ближайшие лет десять, или, возможно, больше, город восстановлению не подлежал. Так и родилась СЗО — Северная зона отчуждения.
И Кронштадт отправился дальше. Работая на военных заводах и морских судах, он получал рабочий опыт жизни, временами вспоминая войну, думая, что хорошего и полезного он мог бы сделать еще, хоть и сделал уже немало. И человеком он был хорошим, пускай и суровым — в своих странствиях из губернии в губернию, из города в город, он отрастил длинные волосы и оброс широкой, густой бородищей. Некоторые даже принимали его за святого отца, и порой не напрасно: иногда он помогал на территориях церквей, в различных деревнях, хотя и не верил в Бога. Верить Кронштадт старался только в себя. Это и стало одной из причин того, что за годы приключений он объездил всё НРГ, от границ с Альянсом до мыса Дежнева. На острове неподалеку от США, считавшейся самой восточной точкой НРГ, он так и не побывал.
А затем он снова оказался в Москве, где бывал до того много раз. Правда теперь он обосновался в ней окончательно и последние пару лет дрался в бойцовском клубе. За время проведенное на ринге Кронштадт успел достичь немалых успехов. А если говорить без лишней скромности, он стал одним из лучших бойцов. Жизнь на поверхности, жизнь на гражданке, здесь тоже оказалась нелегкой. Дмитрий поселился на юго-востоке города, немалая часть которого была превращена едва ли не в огромную свалку. Тут и там бегали бандюганы, дети с самого детства познавали взрослую жизнь, а на углах замусоренных улиц работали проститутки. Чем всегда удивляла Москва — так это своими контрастами. Это, правда, было вполне логично. Москва город большой.
Поэтому Кронштадт и здесь нашел себе определенную цель. Вытащить свой дом, в котором он нашел себе пристанище, из руин. Воскресить из пепла. И для этого нужны были деньги. Хорошие деньги можно было получить только в бойцовском клубе. Точнее, конечно, не только, но это был неплохой вариант для него.
Так было ровно до тех пор, пока в его жизни не появился Итан Рокотански.
***
Леха стоял рядом с боксерской грушей. Груша сотрясалась от тяжелых ударов Кронштадта. Здоровяк закончил ее бить и посмотрел на друга. Чуть обросшие щеки и густая борода спереди. Прическа на голове была аналогичной: бока были чуть обросшие, а по центру было много.
Дима кивнул.
— Короче, — Леха достал блокнот из-за пазухи. — Есть три кандидата на следующий бой. Первый — Альварес. Он оправился после травм. Второй — Лонг Дарк. Хоть внешне и спокойный, но вроде как яростно хочет стать чемпионом. Третий — Итан Рокотански. Этот новенький провел еще несколько боев. Последний дался ему достаточно тяжело, он пропустил сильный удар в печень, но уверенно движется вперед.
