Петрович и Вереск, под видом простых гражданских, должны были оказаться в центре Трапани. Если говорить точнее, они должны были очутиться у основного оружейного склада этой коммуны, безусловно, хорошо охраняемом, даже подступы которого тщательно охраняли итальянцы. Задача была достаточно проста — подорвать к чертовой матери этот склад. Пробраться вовнутрь они намеревались, как и в предыдущие разы до этого, по канализации — единственное, нам было неизвестно, напичканы ли они решетками, но, в любом случае, при нужде они могли их срезать. Взрыв такой силы будет виден с резиденции, что, во-первых, отвлечет Мейгбуна и охрану, а во-вторых лишит город немалой оружейной мощи, что тоже было очень хорошо.

Задачей Альвы, Ветрогона и Рокки было также устроить массовый переполох, только на окраине города, уже неподалеку от резиденции, ровно следом за Петровичем и Вереском. Их миссия была очень опасной: Рокки должен был чуть ли не в открытую начать расстреливать нацистов из одного из домиков, имеющих пулеметное гнездо — он, по данным разведки, был свободен, что играло нам на руку. Когда итальянцы, в том числе те, которые находились рядом с резиденцией, побежали бы ликвидировать угрозу, отход Рокки прикрыла бы Альва со снайперской винтовкой, уже с совершенно другой точки. А отход Альвы, в свою очередь, прикрыл бы Ветрогон. В любом случае, нацисты точно будут отвлечены от Мейгбуна и потеряют склад с боеприпасами. Тогда к делу должны подключится я и Хорнет.

Две снайперские позиции, которые нам нужно было занять, находились буквально в полутора милях от резиденции. Если нацист попытается уехать, мы бы точно просматривали обе дороги, ведущие от его дома. Расстрелять машину, мотоцикл или что-нибудь еще не составило бы труда. Если же он решит остаться, дело обстояло сложнее: нужно было проникнуть в виллу и убить его там. Ветрогон в таком варианте должен был подключится к нам. Да, штурмовать резиденцию втроем то еще безумие, но кто сказал, что мы не безумцы? Главное — убить Мейгбуна. Из чувства мести, долга, по соображениям совести, неважно. В любом случае это поможет выиграть войну.

Выдвигаться на операцию мы должны были с приходом темноты, но ближе к рассвету. Трапани находилась неподалеку. А сейчас нужно было просто скоротать время.

— Интересно, — снова подал голос Хорнет, так и не вылезший из сена. — Бог действительно есть, и звезды с ним, или сверху — просто макет для человечества от инопланетян?

Ветрогон буркнул что-то нечленораздельное. Капитан был весь в себе.

— Если звезды зажигают, значит, это кому-нибудь нужно, — сказал Петрович.

Все удивленно посмотрели на него.

— Бродски? — с акцентом спросила Альва.

Здоровяк покачал головой.

— Маяковский.

— Аа, Маковски! Я его чуть-чуть читать. Тяжело.

— Да, для иностранцев он может тяжело даваться. Рифма необычная.

Альва покивала головой.

— Нравится Есени. Ровно пишет.

— Да, Есенин крутой, — Вереск уважительно посмотрел на Альву.

— А тебе кто нравится, Штиль? — Хорнет посмотрел на меня.

— Не разбираюсь в стихах, но помню, что Мандельштамм хорошо писал.

— Я вернулся в мой город, знакомый до слез...

— До прожилок, до детских припухлых желез...

— Ты вернулся сюда, так глотай же скорей...

— Рыбий жир ленинградских, речных фонарей.

Некоторое время помолчали.

— Вечер поэзии, — чуть улыбнулся Ветрогон, глядя на нас. — Это хорошо, но нам всем надо поспать. Завтра самый важный день в наших жизнях.

Народ согласно загудел.

— Штиль, Вереск, вы первые на посту. Через три часа мы с Петровичем вас сменим.

— Хорошо, кэп. Всем доброй ночи.

— Доброй.

***

— Интересная штука — жизнь, — Иокир Мейгбун опустился на стул, сложив на его спинке руки. Затем опустил на них подбородок и светлыми глазами посмотрел на пленника. — Стоит в моей жизни появится хоть чему-то хорошему, я тут же это теряю. Однако, — он прищурился. — Когда я ничего хорошего не жду, оно является само собой. И вот как это объяснить?

Пленный молчал. Пленный, сидевший рядом с ним, тоже. И еще восемь. Десятеро заключенных находились в камере. Нацист вздохнул.

— Гендеретт!

Друг вышел из темноты так, будто материализовался из нее. Волки ощерелились на его плечах.

— Как думаешь, если мы начнем сносить им головы, они нам что-нибудь расскажут?

— Безусловно. Что взять с трусливых, безмозглых итальяшек?

— И верно. Эй, языкастые! — рявкнул для вида Мейгбун. — Мне надоело с вами возиться. Если не расскажете все, что знаете о действиях сил сопротивления в Италии, а особенно на Сицилии, я посношу вам, нахуй, головы, точно также, как снес ее вашему приятелю. Все понятно?

Пленные что-то забормотали на итальянском.

— Нихрена им не понятно, — буркнул Гендеретт, вставив ключ в дверь от камеры. Резко открыв ее, он схватил за шкирку ближайшего итальянца и потащил к Мейгбуну. Остальные сразу же заголосили.

— Мы расскажем! — сказал с акцентом один из них.

— Быстро вы, — улыбнулся Мейгбун. — Гендеретт, придержи итальяшку. Если начнет выдумывать — убью его. Если нет, вернем в темницу. Слушаю.

— Корабли, — сказал итальянец.

— Корабли?

— Маленькие корабли. Забыть слово.

— Лодки?

— Лодки! Мы видели лодки недалеко от Трапани, лодки в кусты.

Мейгбун прищурился.

— Что еще за лодки?

— Я не знаю.

Мейгбун достал короткоствольный револьвер.

— Я честно не знаю! Это не наши лодки, не сопротивление!

Нацисты переглянулись.

— Кто-то высадился на берегу, — сказал Гендеретт. — Видимо, недавно, потому что никаких лодок там раньше не было. Где лодки? — обратился он к говорившему пленному.

Узник рассказал, где они видели "маленькие корабли".

— Отправь туда несколько отрядов, — Мейгбун повертел пистолетом в руке. — Прошерстите все вокруг, найдите следы, каждый дом облазьте. Найдите... Разведчиков?

Тут нацист взмахнул револьвером. Грохнуло, черепная коробка пленника, которого держал Гендеретт, треснула, обрызгав кровью прутья решетки. Узники закричали.

— Ты обещал вернуть его обратно!

— И я свое слово сдержал, — ответил Мейгбун, когда второй нацист закинул мертвеца к остальным. — Будьте паиньками, итальяшки. И спасибо за содействие — Северное Трио никогда не забывает тех, кто помогает ему.

***

Людей в центре Трапани было много. Вереск, не оборачиваясь, шел следом за Петровичем, который, чтобы не привлекать слишком много внимания своим ростом, шагал едва ли не полу согнувшись. К полудню солнце поднялось высоко над Италией, и на небе не было ни облачка. Это напрягало Вереска. Почему-то ему казалось, что такая чудесная погода обязательно должна сменится чем-то другим. Дождем? Градом? А может, резко пойдет снег? Кто его знает. В любом случае, это не нравилось как Вереску, так и шагающему спереди Петровичу, аккуратно рассекающему большими ручищами толпу. Но виду никто из них не подал. Сегодня было не время для домыслов и странных предчувствий.

— Вон блокпост, — тихо сказал Петрович, на миг замедлившись и кивков головы указав на двух итальянских военных, стоящих перед шлагбаумом. Примерно за ними и находился оружейный склад.

— Нам, вроде, в дом чуть дальше, — Вереск попытался вспомнить объекты на карте. — А оттуда в канализацию.

— Хорошо. Только, если что, не стреляй. Иначе все сбегутся.

Так и поступили. Пройдя чуть вперед, разведчики быстро вошли в дверь одного из домишек, мгновенно ее за собой прикрыв. В доме никого не было.

Судя по интерьеру вокруг, раньше он был какой-то сувенирной лавкой. С началом войны такие предприятия позакрывались или начали служить каким-то другим целям — данное место также не стало исключением. Сувенирная лавка закрылась, но дом почему-то был открыт, хотя и пустовал. Но надолго ли?

Напарники обошли комнаты, стараясь не приближаться лишний раз к окнам. Спуск в подвал обнаружился, как ни странно, в ванной. Из подвала он уходил в канализацию.