— Уже воюет! — воскликнул Эмиль. — Нам придется на несколько дней закрыть бюро. Я отвезу дочь к матери в деревню, но вернусь, и тогда мы подумаем, что делать дальше. А вы, Форке, опустите ставни, заприте двери и скажите всем, что бюро до моего возвращения работать не будет.

Отдав все необходимые распоряжения, Эмиль взял другой фиакр и по дороге домой начал планировать отъезд. Поначалу он хотел покинуть Париж тем же вечером, но потом решил, что ехать по ночным улицам, где шатаются нацгвардейцы, будет очень опасно.

Пьера он нашел на конюшне — слуга чистил пустые денники, поскольку лошади Сен-Клеров были реквизированы у ворот города.

— Подготовьте фаэтон к утреннему выезду, — велел Эмиль.

— Но он давно не использовался, мсье, — напомнил Пьер. — Его нужно будет вымыть…

— Так вымойте! — оборвал его Эмиль. — И найдите лошадь.

Лицо у конюха вытянулось.

— Это будет непросто, мсье, — сказал он, разведя руками.

— Но это ваша работа, Пьер! И меня не интересует, каким образом вы ее выполните.

Эмиль был резок как никогда. Расстрел, свидетелем которого он стал на Рю-де-ля-Пэ, напугал его даже больше бунта на Монмартре.

— Слушаюсь, мсье, — ответил Петр и занялся приведением фаэтона в приличный вид.

В этот вечер в доме снова появился Жорж, но не в военной форме, а в пальто, темных брюках, ботинках, какие носят рабочие, и надвинутой на лоб шляпе.

— Жорж! — Лицо Эмиля, сидевшего в столовой перед одиноким ужином, при виде сына просветлело. — Как хорошо, что ты пришел! Ужинать будешь? У Берты наверняка найдется еще кусок пирога.

— Нет, отец, благодарю вас, — ответил Жорж. — Я не голоден.

Эмиль, прервав трапезу, отодвинул тарелку, и, если честно, сделал это с облегчением: едва не попав под пули на Рю-де-ля-Пэ, он лишился аппетита.

— Ну, — улыбнулся он сыну, — у тебя ко мне дело?

— Снова пришел предупредить вас, отец. Вы должны как можно быстрее уехать из Парижа. — В голосе Жоржа прозвучала нотка отчаяния. — Я надеялся, что вы уже уехали.

Выполняя поручения своего командира выведать настроение простонародья, Жорж бродил по улицам, заходил в кафе и бары и вдруг, к своему ужасу, увидел свет в окнах родительского дома. Значит, там до сих пор живут.

— Мы уезжаем завтра с самого утра, — ответил Эмиль. — У Элен была горячка, и она не могла поехать с мамой и сестрами, но сейчас ей лучше.

— Элен все еще здесь? Как она? — начал Жорж и тут же, охваченный тревогой, вернулся к прежней теме: — Отец, вы должны уехать немедленно. С тех пор, как власть взял Центральный комитет, никто не может считать себя в безопасности.

— Правительству не следовало переезжать в Версаль, — с упреком покачал головой Эмиль.

— Согласен, но оно сбежало, и ситуация обострилась до предела. Национальная гвардия Парижа не подчиняется никому. Сегодня на Рю-де-ля-Пэ они стали стрелять в безоружную публику. Есть убитые и много раненых… — Жорж вдруг осекся, поняв, что сказал слишком много.

Стычку уже назвали бойней, и он должен был передать известие о случившемся в Версаль.

— Я слышал, — только и кивнул Эмиль.

Он не мог признаться, что не только находился в той толпе, но и вынужден был бежать, спасая свою жизнь. Ни один не спросил другого, откуда тот знает, но Жорж был твердо намерен убедить отца уехать и остаться в деревне.

— Беззаконие растет и ширится, — сказал он. — Людей убивают, похищают, берут в заложники. Многие в этой неразберихе сводят личные счеты.

Рассказывать о неминуемой атаке версальских войск на город Жорж не имел права, но он показал на свою гражданскую одежду:

— Отец, даже придя сюда, я нарушаю приказ, хотя и пришел не в мундире. Если меня узнают, выбраться живым будет для меня везением.

— Зачем же ты так рискуешь?

— Этого я не могу вам сказать, и на самом деле хорошо, что вы не знаете. Самое важное — это то, что вы должны уехать из города как можно скорее… и, отец, прошу вас, не возвращайтесь, пока это все не закон-чится.

— Не беспокойся, мой мальчик. — Эмиль старался говорить рассудительно. — Уедем, как только Пьер найдет лошадь.

— Это будет трудно, — заметил Жорж.

— Знаю, — согласился Эмиль, — но он человек находчивый. И нет смысла искать ее сегодня, чтобы ее украли завтра. Лучше сразу запрячь лошадь в оглобли и двинуться в путь.

Жорж кивнул. Вероятно, отец был прав.

Еще полчаса они просидели за коньяком, потом Жорж встал из-за стола.

— Мне пора, — сказал он. — Насколько я понимаю, в городе введен комендантский час. — Жорж надел шляпу, снова натянув ее на лоб, закрывая лицо, и вышел в прихожую. — Уйду через кухню во двор, а уже оттуда — на улицу, — добавил он, неловко обнимая отца. — Такой путь больше подходит к моему наряду.

— Будь осторожен, сын, — напутствовал Эмиль. — Не подвергай себя опасности без необходимости.

— Этого сейчас трудно избежать, — коротко рассмеялся Жорж, — но я изо всех сил постараюсь! — И, махнув рукой на прощание, он скрылся в кухне.

Эмиль смотрел в окно ему вслед и видел, что в сгущающихся сумерках его сын выглядит будто какой-то оборванец — из тех, что бродят по ночным улицам в поисках пропитания.

Поднявшись в спальню, где горел огонек в камине, Эмиль разделся и лег. И тут, в темноте, он вновь пережил тот ужас на Рю-де-ля-Пэ, и снова его обдало холодным дыханием смерти, как тогда, когда он спасался бегством. Жорж прав: надо как можно скорее уехать из города. Утром нужно будет быстренько забежать В бюро — проверить, как Форке выполнил инструкции. За это время Пьер найдет лошадь, и они двинутся в Сент-Этьен, прочь от охватившего Париж безумия.

Рассвет наступил тусклый, серый, холодный — со-всем не такой, как накануне. Как будто весна передумала и снова уступила место зиме.

Мари-Жанна проснулась рано и выглянула в окно. При виде удручающе мокрого сада у нее упало сердце. Если бы к ней хоть сколько-нибудь прислушивались, вопрос, везти ли Элен по такой холодной погоде, отпал бы сам собой. Но женщина слишком давно знала Эмиля Сен-Клера и понимала, что, если уж тот принял решение, менять его не станет. Значит, остается одно: хорошенько укутать девочку для поездки.

Мари-Жанна пошла в кухню, где Берта готовила завтрак, — проверить, собрала ли та в дорогу корзину с едой и питьем.

— Не волнуйтесь, все готово, — кивнула Берта. — Хлеб, сыр, яблоки, бутылка с холодным кофе и бутылка с водой. — Она широко улыбнулась: — А еще немного бульона специально для мадемуазель Элен. Его я тоже перелила в бутылку, чтобы ей легче было пить. Он и холодный будет вкусным.

Мари-Жанна поблагодарила кухарку за предусмотрительность и пошла будить Элен. Когда она вошла, девочка уже наполовину проснулась. Ей явно становилось лучше. Она села, протирая глаза. Мари-Жанна раздвинула шторы.

— Уже сегодня, да?! — воскликнула Элен, выбираясь из постели. — Мы едем в Сент-Этьен! И я увижу маму!

При виде ее радости няня не смогла сдержать улыбки.

— Идите сюда, будем умываться, — сказала она. — Сейчас Арлетта принесет горячую воду.

Проследив за умыванием, она велела девочке надеть приготовленные заранее чистое белье и одежду, а затем спуститься к завтраку.

Элен не надо было подгонять. Через несколько минут она уже сидела за столом, уминая свежие круассаны и запивая их горячим шоколадом. Вскоре к ней присоединился Эмиль, но он лишь выпил чашечку кофе.

— Мне через полчаса уходить, — сказал он. — Когда я вернусь, Пьер уже приведет лошадь, и мы поедем. — Ой повернулся к Мари-Жанне: — У вас все уложено?

— Да, мсье.

— Тогда надо погрузить вещи в фаэтон и быть готовыми к отъезду.

— Как только Пьер вернется, я попрошу его это сделать;

— Нет, — покачал головой Эмиль. — Необходимо, чтобы все было погружено прямо сейчас. Я сам отнесу багаж.

— Вы сами, мсье? — Мари-Жанна выпучила глаза от удивления.

— Разумеется, да. Или вы считаете, что я неспособен отнести в фаэтон пару чемоданов?