Так море стало жестоким полигоном для испытания мужского характера, школой для отсева и отбора лидеров. Поэтому опытных капитанов высоко ценили и за пределами морской службы, нередко приглашая на посты, где для принятия ответственных решений требовалось мужество.
Среди великих мужей этой профессии было немало людей деспотичных и жестоких. Возможно, это объяснялось не только избытком власти, но и социальным происхождением многих моряков. Большинство известных мореплавателей с начала эпохи Великих географических открытий и до конца трансатлантических парусных плаваний происходило из низших слоев населения. Это связано с дурной репутацией, которой пользовалась морская служба в Западной Европе, и отсутствием школ для подготовки морских офицеров. Такого рода училища появились лишь позднее, когда государства, расположенные на Атлантическом побережье, приступили к снаряжению исследовательских экспедиций и созданию торгового и военного флотов. До этого необходимость часто заставляла судовладельцев нанимать капитанами итальянцев-рыбаков или даже пиратов. Другого выбора не было. Голубых кровей галерное офицерство не имело ни малейших способностей к морскому делу и, главное, абсолютно не обладало мореходными знаниями.
Впрочем, эту практику использовали еще римляне. Недостаток собственных квалифицированных моряков заставил императора Августа нанимать для римского флота финикийцев, греков, египтян. Заметьте: нанимать – это были уже не рабы!
Во времена раннего средневековья города-республики Венеция, Генуя и Пиза владели в Европе монополией морской торговли с Востоком. К этому добавлялся и огромный объем перевозок, связанный с крестовыми походами и паломничеством пилигримов в «святые места». О размерах морских транспортов того времени можно судить по ответу венецианского дожа на французский запрос по поводу четвертого крестового похода в начале XIII века: «Мы дадим вам перевозочные суда для доставки 4500 лошадей, 9000 оруженосцев, 4500 рыцарей и 20 000 пехотинцев; и люди, и лошади обеспечиваются съестными припасами на 9 месяцев. Все это будет сделано на том условии, чтобы нам заплатили за каждую лошадь по 4 марки и за каждого человека по 2 марки. Все эти условия мы исполним в течение одного года, считая со дня отплытия из Венеции отправившихся на службу Богу и христианской церкви. Вышесказанное составляет сумму в 85 000 марок. И сверх того мы поставим от себя 50 вооруженных галер из любви к Богу с тем условием, что в течение всего похода от всех завоеваний, которые мы сообща сделаем на море и на суше, – половина нам, а половина вам». В этой связи невольно вспоминаются непомерные требования, которые генуэзец Колумб предъявил испанскому королевскому двору в качестве вознаграждения за руководство первой трансатлантической экспедицией.
Своим богатством итальянские торговые города были обязаны морю. Это невиданное богатство обеспечивало почет и уважение людям, которые отличились при его завоевании. Поэтому в Венеции и родственных ей городах моряк впервые стал считаться достойным человеком.
Некоторые капитаны еще при жизни приобрели почти легендарную славу, хотя и происходили из безвестных моряков. А отличительный знак высокородного дворянина в Италии – маленькая шапочка дожа – первоначально была головным убором рыбаков, ее носили на берегах Адриатики.
Для этих городов-государств вопрос «быть или не быть» зависел от квалификации их матросов и флотоводцев – три соперничающих города не только вели беспрестанную борьбу с пиратами, но и постоянно враждовали между собой. Это, кстати, объясняет редчайший в истории мореплавания случай: в Генуе имелась семья, в которой адмиральский титул передавался от отца к сыну в трех поколениях. Речь идет о роде Дориа, увековеченном в анналах истории мореплавания благодаря славным деяниям адмирала Андреа Дориа. Проклятье «Гром и Дориа!» бытует еще и в наши дни. И неспроста: даже самые отчаянные пираты того времени уступали дорогу Дориа.
Бесчинства пиратов росли по мере роста объема перевозок ценных грузов, поэтому в средние века, в пору расцвета итальянских морских республик, море просто кишело грабителями.
Слава таких морских героев, как Дориа, и добрая репутация венецианских судовладельцев привели к тому, что итальянские капитаны стали пользоваться большим спросом в странах Западной Европы.
Никогда больше капитаны не купались в такой роскоши, как во времена импортно-экспортных и экспедиционных «концернов» (Венеция, Генуя, Пиза), унаследовавших, казалось, традиции финикийцев. На венецианских торговых судах патрон, как называли капитана, содержал прямо-таки королевский двор. Кушанья подавались на серебре. Трапезу сопровождала игра музыкантов. Для его личных услуг имелись два пажа, мажордом, дворецкий и камердинер.
Вся остальная Европа не могла позволить себе ничего подобного. Время морских королей-викингов давно прошло, и скандинавские внуки этого отважного племени мореплавателей снова превратились в простых рыбаков. Ганзейские капитаны и вовсе не имели ничего общего с нордическими морскими гигантами былых времен. Они рисуются нам в виде доморощенных каботажников, которые не пользовались лоциями, потому что не умели их читать, и не применяли компас, так как охотнее держались в видимости берегов. Ганзейские патриции предпочитали подписывать коносаменты в своих облицованных темными панелями конторах вместо того, чтобы самим водить в море когги.[02]
Таким образом, когда испанцы и португальцы решили искать пути в Индию, им не оставалось ничего другого, как обратиться к итальянским капитанам. Вот и получилось, что Америка была открыта генуэзцем, а названа по имени флорентийца – Америго Веспуччи, хотя «ответственность» за экспедицию в Новый Свет и взяло на себя испанское правительство. Итальянские морские торговые города, которые задолго до исторического 1492 года – года открытия Америки обладали всеми предпосылками для снаряжения флота в трансатлантическое плавание, остались в долгу перед человечеством. Это трудно понять еще и потому, что турецкое господство на Средиземном море нарушило итальянские торговые связи с Индией, что для этих городов было равносильно экономической смерти. Однако вместо поисков выхода из сложившегося положения они примирились со своей участью, и в гаванях Венеции и Генуи выросли целые леса мачт неподвижных кораблей.
Среди безработных итальянских капитанов вскоре пошли разговоры, будто на Иберийском полуострове большой спрос на опытных моряков, так как там вынашиваются дерзкие планы.
В Сагрише португальский принц Генрих Мореплаватель открыл мореходное училище. С распростертыми объятиями принимал он искусных моряков с Апеннинского полуострова. Он направил вдоль побережья Западной Африки многочисленные морские экспедиции, однако результаты их были невелики. Итальянцы, хорошо знакомые со Средиземным морем и господствовавшими там ветрами мистралем и сирокко, в Атлантике вели себя нерешительно. Она была для них книгой за семью печатями. Пришлось им сносить упреки принца, который, между прочим, вовсе не был береговой крысой, страдавшей водобоязнью, каким он выставлен почти во всех книгах, описывающих морские путешествия и открытия.
Когда в Португалии появился генуэзец Христофор Колон (Колумб), в Сагрише уже не было мореходного училища, куда он мог бы обратиться. Принц Генрих умер и оставил после себя долги. Средств не хватало. Сагриш снова превратился в обыкновенную рыбачью деревушку. Поэтому Колумб обратился с несколькими прошениями к королевскому двору. Была проявлена любезность, и генуэзца, который выдавал себя за капитана, приняли при дворе. Однако жалобы покойного принца на итальянских моряков были все еще свежи в памяти королевских советников. Большим доверием пользовались соотечественники-португальцы. Достижения таких людей, как Бартоломеу Диаш и Васко да Гама, к несчастью для Колумба, подтверждали правильность этой позиции. Не Колумб, а португалец Васко да Гама отыскал путь в Индию. Поэтому Колумб, хотя и открыл позднее Америку, на Иберийском полуострове до самой своей смерти считался неудачником.
