Более ранние вторжения воды, например вызвавшие гибель Гондваны и Лемурии в Индийском океане, человек мог пережить только в своем зоологическом прасостоянии. Поэтому они исключаются из ответа на вопрос о происхождении мореплавания.

Вообще водные катастрофы, связанные с концом раннего ледникового периода, не могли побудить человека к поискам надежной опоры для ног, которая могла бы удерживать его на плаву. Этому предположению противоречит то обстоятельство, что такие процессы не были внезапными. В те времена уровень моря поднимался лишь постепенно: глетчеры оттаивали очень медленно – процесс, который, впрочем, и до наших дней еще не закончен. Мы живем в последней стадии ледникового периода, связанной с усилением подвижек земной коры на материках, и стоим перед началом нового активного века в жизни моря.

Но если не боязнь утонуть, то что же тогда привело впервые человека, это рожденное в лесах и приговоренное к жизни на суше существо, в зыбучее царство ветра и волн?

Вовсе не отчаянная отвага вынудила его вступить в первый спор с морем. Дарвин, вернувшись из кругосветного путешествия на «Бигле», которое обернулось для него четырьмя годами морской болезни, сказал: «Лишь крайняя необходимость может вынудить человека выйти в море».

Человека погнал в море голод. Открытие того, сколь рано в человеческой истории мореплавание стало жизненно важным, относится к самым сенсационным в исторической науке, до самого последнего времени ставившей возникновение мореплавания в причинную связь исключительно с транспортными потребностями развивающейся торговли. В действительности же ранние следы мореплавания теряются в сумерках истории и на самом деле ведут далеко от Средиземного моря к тихоокеанским архипелагам Юго-Восточной Азии. Именно здесь следует искать колыбель мореплавания.

В этом регионе за много тысячелетий до первых летописей истории появились группы покинувших родные места кочующих собирателей пищи и охотников. Быстрое вымирание мамонтов и исчезновение другого зверя в степях Центральной Азии гнали голодающих охотников в объятия моря – начало всего живого. Человек все еще испытывал ужас перед ревущим океаном, но уже вышел к морю, обыскивая пляжи в поисках моллюсков. Гигантские груды раковин, найденные на европейских побережьях во время раскопок, указывают на то, что образ жизни и способ добывания пищи связывали палеолитического собирателя с морем. Это было более надежно и не столь утомительно, чем охота на пугливую, быстроногую лесную и степную дичь. Ведь результат охоты трудно предугадать.

Следующим шагом был переход от собирания выброшенных на пляж морских животных к ловле их в воде. В этот час родился морской рыболовный промысел, который немыслим без каких-либо средств передвижения по воде. Урчащий от голода желудок выгнал человека в море, а не легкие, которым угрожало наполнение водой. Предок моряка – не старый строитель ковчега Ной, а еще более древний безвестный рыбак. Плоты ранних покорителей Тихого океана вначале принадлежали рыбакам. Лишь после того, как ветры и течения основательно потрепали эти деревянные связки, человек осознал, что на таком плавающем бревне он может не только ловить рыбу, но и преодолевать расстояния.

Малайско-полинезийские катамараны, имевшие «киль», вынесенный в сторону за пределы лодки, как и килевые суда Средиземноморья, были созданы впервые именно для рыбной ловли. Такие центры мореплавания античного мира, как Библос, Тир, Сидон, Угарит, выросли из незначительных рыбачьих поселений на сирийском побережье.

То же самое можно сказать и о старой морской стране – Норвегии, которая и в наши дни является одной из ведущих рыбодобывающих стран мира. В ее песнях воспевается это древнейшее ремесло.

Скупая, скалистая земля Скандинавии почти ничего не рождала, вот почему морской дракон на развевающемся флаге викингов пропах рыбьим жиром задолго до того, как они стали грозой европейских берегов. Неудивительно также, что, начав заниматься судостроением и мореплаванием, народы одновременно стремились развивать и рыболовное ремесло, ведь лучшей школы для моряков не найдешь.

Морской рыбак по сути дела не что иное, как простой охотник и зверолов, но в его молчаливой борьбе со штормами, холодами и лишениями уже проявляются героические черты отважного мореплавателя. Непревзойденными остались эскимосы, которые в своих маленьких лодках из тюленьей кожи – каяках – не боялись преследовать даже кита. В коже, обтягивающей корпус каяка, делался лаз из костяного кольца, к которому крепилась водонепроницаемая куртка гребца. Нередко эскимосы были вынуждены сами опрокидывать свои крошечные суденышки, чтобы высокие тяжелые волны не сломали им шею. Поэтому они предпочитали на время погрузиться в воду. Для того чтобы вынырнуть на поверхность, они применяли так называемый эскимосский переворот, делая под водой гребок коротким веслом. Это было первое, чему сын учился у своего отца в море.

Несколько имен рыболовов, вошедших в мировую литературу, представляют в ней многие тысячи безымянных героев гарпуна и сетей. В Ахаве, который в романе Мелвилла, как безумный, преследовал белого кита Моби Дика: «Я буду гнать тебя, пока не сдохну», так же как и в Сантьяго, герое захватывающего рыбачьего эпоса Хемингуэя «Старик и море», как в зеркале отражаются величие и трагедия морских охотников всех времен.

Родословная моряка начинается от рыбака, и только затем в ней появляются торговец и морской грабитель. При этом и рыбак и пират как бы руководствуются одним и тем же правилом: мы не сеем и не жнем, наша нива – море.

Возможно, некогда морской грабеж начался с того, что один рыбак, чьи сети остались пустыми, силой отнял у другого его добычу. Все-таки и рыбная ловля и охота представляли собой просто добычу, то есть сбор урожая, который никто не выращивал! И внушающие ужас морские разбойники – те же викинги, не пощадившие в своих грабительских набегах даже такие города, как Гамбург и Париж, – заимствовали идею брать, ничего не давая взамен, из образа мышления рыбаков и охотников. Моряцкого же своего опыта они набирались с детства, занимаясь ловом рыбы.

Однако великое время морского разбоя могло наступить только тогда, когда на морях появились торговые суда, груженные всякими дорогими товарами. Торговец, кровь которого тоже течет в жилах моряка, с самого своего появления на подмостках человеческой жизнедеятельности представлял собой хоть и полезный, однако довольно двойственный персонаж. В Древней Греции торговцы и воры имели одного и того же божественного покровителя. Торговец зарабатывал деньги, ничего не созидая, а только перевозя товары. И зарабатывал, как видно, совсем неплохо, что отразилось в народной, правда не очень объективной пословице: «Кто сам добра не создает – чужим радением живет».

Если раньше корабль служил только для рыболовства, морской охоты и – как на Тихом океане – переселения на новые острова, то теперь он превратился в перевозочное средство. Чем больше товаров захватишь в один рейс, тем выше прибыль. На суше торговле мешали границы. Да и дороги оставляли желать много лучшего: не всякая повозка выдержит, на вьюках же большие грузы не увезешь. Вот тогда-то моряк и превратился в транспортного рабочего, которым остается и по сей день, а сверх того – в особый вид «рыцаря удачи», связавшего свой труд и жизнь с ветром и волнами. Новое на море состояло лишь в том, что те, кто водил корабли, не были больше их владельцами.