Глава четырнадцатая
МЫ ВОДИЛИ СТАРЫЕ ЛОХАНИ
Море, пощади нас от твоих штормов, мелей и рифов!
Покинул я стапель, как в танце скользя,
Но ах, мне досталась иная стезя!
Оборваны ванты, просолены штаги,
И корпус гнилой у морского бродяги.
Сто лет мне скоро, все в дырах дно,
Когда бы не помпа – утоп давно.
[01]Юнас Ли
Корабль смерти меня несет,
Никто на свете меня не ждет.
Прощай, прекрасный Нью-Орлеан,
Прощай, о солнце Луизианы!
Б. Травен
«Проклятая прачечная!» – чертыхался старик капитан на мостике «Европы», тщетно стараясь разглядеть что-нибудь впереди судна.
С таким же успехом он мог пытаться рассмотреть дно тарелки через густую мучную похлебку.
Прошлой ночью капитан листал сборник пословиц и поговорок, и теперь с ним происходило то же, что с тем матросом, который после лекции «Море рядом с нами» не мог спать, ибо ощутил под досками своей койки бездонную пропасть. Как назойливый напев, в голове капитана неотвязно крутилась пословица: «Моряк возит свой гроб с собой».
Он старался думать о чем-нибудь другом. Отвлечься от своих мыслей ему пришлось даже скорее, чем он ожидал: внезапно сквозь туманную завесу прямо перед ним проступили очертания брига.
Все остальное разыгралось в течение считанных секунд. Рулевой брига успел, правда, еще переложить руль, но это уже не могло предотвратить столкновения. «Чарлз Бартлетт» тут же пошел ко дну.
Капитан «Европы» взял курс на ближайшую гавань. Нос корабля был помят, однако вода внутрь корпуса не поступала. Раненым сделали перевязку. Два человека в момент столкновения были сброшены за борт. Сколько жертв унес с собой погибший бриг, узнали лишь на следующее утро, когда единственный оставшийся в живых его матрос, переброшенный толчком на «Европу», пришел в сознание. По его словам, на «Чарлзе Бартлетте» находилось 147 человек.
Капитан «Европы» должен был изложить обстоятельства происшествия в протоколе. Как и большинство аварийных протоколов, интересен он был лишь тем, о чем в нем старательно умалчивалось. Когда старик понял, что столкновение неизбежно, он поступил согласно старинному правилу морских разбойников: «Не хочешь получить пробоину в борту – бей первый форштевнем в чужой корабль!»
Когда читаешь одну из двенадцати известных нам хроник морских катастроф (к счастью, их едва ли читают моряки, не то у судовладельцев поприбавилось бы хлопот с наймом экипажей), поневоле возникает мысль, что корабли строили лишь затем, чтобы устилать ими морское дно. Мореплавание всегда было занятием рискованным и осталось таковым, несмотря на все достижения судостроительной техники. Стоит лишь заглянуть в Ллойдовский судовой регистр.
Море дает, и море берет. Эту истину констатировали еще древние навигаторы Средиземного моря, хотя эти воды значительно более мирные, нежели Атлантика.
В штормовые зимние месяцы судоходство в те времена полностью замирало. Однако и в остальное время года кораблекрушения случались очень часто, ибо античные парусники были недостаточно маневренными.
Да и теперь Средиземное море с его рифами близ берегов и частыми порывистыми ветрами, дующими с ясного неба, вовсе не безобидно. Наивысшую дань Нептуну платили галеры с их скверными мореходными качествами. Чтобы уменьшить потери, все морские сражения тогда вели в защищенных бухтах. Но иногда буря врывалась и в эти укромные уголки, и тогда случались катастрофы, подобные сиракузской, погубившей весь греческий флот. Неудивительно, что современник тех дней записал следующую фразу: «Известны три вида людей: живые, умершие и те, кто плавает по морям». Он хотел сказать этим, что мореплаватель всегда стоит одной ногой в могиле.
Только древним египтянам, украшавшим иероглифами даже свои письменные палочки, мы обязаны самыми древними сведениями о кораблекрушениях. Один иероглифический текст, составленный, вероятно, во времена Среднего царства, гласит: «Корабль умер. И ни одного из тех, кто был на нем, больше не осталось. Я был выброшен морской волной на остров и провел три дня в полном одиночестве, и лишь сердце мое было мне сотоварищем. Я спал под кроной дерева и обнимал тень. Затем направил я стопы на поиски чего-либо, что можно положить в рот. Я нашел фиги, виноград и всевозможные луковичные растения».
Кладезь сведений о кораблекрушениях древности – «Одиссея» Гомера. Герой этого древнейшего морского эпоса многократно попадает в самые затруднительные положения.
От Заката примчался с воем Зефир, и восстала великая бури тревога;
Лопнули разом веревки, державшие мачту; и разом мачта, сломясь,
С парусами своими, гремящая, пала вся на корму
И в паденье тяжелым ударом разбила голову кормщику;
Череп его под упавшей громадой весь был расплюснут;
И он, водолазу подобно, с высоких ребр корабля
Кувыркнувшися вглубь, там пропал, и из тела дух улетел.
Тут Зевес, заблистав, на корабль громовую бросил стрелу;
Закружилось пронзенное судно, и дымом серным его обхватило.
Так говорится в XII песне.
Кораблекрушения не обошли стороной и «отца истории» Геродота, много плававшего по морям и описавшего свои путешествия в удивительном труде, представляющем смесь репортажа, истории, географии, путевых заметок и живых рассказов очевидца. К счастью, его драгоценные записки лишь кое-где пострадали от брызг соленой воды.
Мореплавание в античные времена было занятием крайне опасным. Поэтому римляне долго не отваживались выходить в море. Однако великодержавные амбиции «сыновей волчицы» все-таки вынудили их вкусить от этого горького плода. Римская империя нуждалась в собственном флоте. Но убедить апеннинского земледельца в необходимости строительства флота и обеспечения его людьми было делом не легким. Тогда-то, видимо, и возник лозунг: «Navigare necesse est, vivre non est necesse!» – «Мореплавание необходимо больше жизни!» В дальнейшем этот лозунг не раз выдвигался в другие времена другими державами, что говорит только о том, что все в мире повторяется.
Дорогой ценой заплатили римляне за эту науку. Вначале они теряли целые флоты, чему, правда, немало способствовали карфагеняне. Еще Август, знавший о водобоязни своих земляков, вынужден был нанимать на свои корабли иноземные экипажи.
Старые корабли сгнивали, новые приходили им на смену. Но Нептун по-прежнему требовал жертв. Его многочисленными данниками были корабли крестоносцев. Но одно из самых больших жертвоприношений богу моря произошло в 1281 году на Дальнем Востоке, у берегов Японии. Хубилай, племянник Чингисхана, решил присоединить к своей гигантской империи и Японию. На огромнейший флот, состоящий из китайских и корейских джонок, он приказал поместить 150 тысяч монгольских воинов.
Однажды на рассвете японские рыбаки, собираясь выходить в море, вдруг увидели на горизонте бесчисленное множество кораблей. Все бросились к оружию. Однако монгольский флот вторжения был уже слишком близко. Попытка помешать монголам высадиться на берег казалась совершенно безнадежной.
Но тут на помощь пришла сама природа. Внезапно налетевший штормовой ветер погнал главные силы монгольского флота обратно в море. Джонки одна за другой шли ко дну. С тех пор японцы называют ветер «божественным».