Во-вторых, главным в генезисе девиантности, включая преступность, является не сам по себе уровень удовлетворения витальных, социальных и идеальных потребностей, а степень различий, «разрыва» в возможностях их удовлетворения для различных социальных групп. Зависть, неудовлетворенность, понимание самой возможности жить лучше приходят лишь в сравнении. На это в свое время обратил внимание еще К. Маркс: «Как бы ни был мал какой-нибудь дом, но, пока окружающие его дома точно также малы, он удовлетворяет всем предъявляемым к жилищу общественным требованиям. Но если рядом с маленьким домиком вырастает дворец, то домик съеживается до размеров жалкой хижины». Более того, «как бы ни увеличивались размеры домика с прогрессом цивилизации, но если соседний дворец увеличивается в одинаковой или же еще в большей степени, обитатель сравнительно маленького домика будет чувствовать себя в своих четырех стенах еще более неуютно, все более неудовлетворенно, все более приниженно».[344] Так что по-своему правы были наследники Маркса, возводя «железный занавес» вокруг нищего СССР и выпуская за его пределы только самых проверенных, надежных, «идейных» или зависимых. Социальная неудовлетворенность, а следовательно, и попытки ее преодолеть, в том числе – незаконным путем, порождается не столько абсолютными возможностями удовлетворить потребности, сколько относительными – по сравнению с другими социальными слоями, группами, классами. Вот почему в периоды общенациональных потрясений (экономические кризисы, войны), когда большинство населения «уравнивалось» перед лицом общей опасности (когда происходила ломка «перед лицом смерти всех иерархических перегородок»[345]), наблюдалось снижение уровня преступности и самоубийств.[346]

На роль социально-экономического неравенства в генезисе девиантности, включая преступность, обращали внимание еще в XIX в. Так, по мнению Турати, «классовые неравенства в обществе служат источником преступлений… Общество со своими неравенствами само является соучастником преступлений».[347] Принс «главной причиной преступности считает современную систему распределения богатства с ее контрастом между крайней нищетой и огромными богатствами».[348] С точки зрения Кетле, «неравенство богатств там, где оно чувствуется сильнее, приводит к большему числу преступлений. Не бедность сама по себе, а быстрый переход от достатка к бедности, к невозможности удовлетворить все свои потребности ведет к преступлению».[349]

Д. Белл пишет, что человек с пистолетом добывает «личной доблестью то, в чем ему отказал сложный порядок стратифицированного общества».[350]

Чрезвычайно важно, с нашей точки зрения, что современные исследователи все чаще обращаются к роли социально-экономического неравенства в генезисе преступности, учитывая при этом статистические экономические показатели (в частности, индекс Джини).[351]

Интересные результаты были получены в упомянутом выше исследовании под руководством А. Б. Сахарова социальных условий в двух регионах России: «Было установлено, что более неблагополучное состояние преступности имеет место в том из сравниваемых регионов, где материальный уровень жизни населения по комплексу наиболее значимых показателей (средняя заработная плата, душевой денежный и реальных доход и т. д.) лучше, но зато значительнее контрастность (коэффициент разрыва) в уровне материальной обеспеченности отдельных социальных групп. В то же время в регионе с меньшим уровнем преступности материальные условия жизни были хотя и несколько хуже, но более однородны и равномерны. Иными словами, состояние преступности коррелировало не с уровнем материальной обеспеченности, а с различиями в уровне обеспеченности: с размером, остротой этого различия».[352] Исследование преступности в динамике за ряд лет подтвердило зависимость уровня преступности от увеличения/уменьшения разрыва между потребностями населения и степенью их фактического удовлетворения.[353]

Степень неравенства, разрыва между элитой и аутсайдерами лишь отчасти оценивается такими экономическими показателями как фондовый или децильный коэффициент дифференциации (соотношение доходов 10 % самых богатых и 10 % самых бедных слоев населения) и коэффициент концентрации доходов – индекс Джини.

Этот разрыв, экономически отражаемый децильным коэффициентом и индексом Джини, все возрастает в России, сопровождаясь ростом убийств, самоубийств, алкоголизма и других девиаций. По данным Всемирного банка, основанным на официальной российской статистике, доля населения за национальной чертой бедности в России – 30,9 %.[354] Индекс Джини, показывающий степень неравенства в распределении доходов населения, к началу текущего столетия был в России 0,456, тогда как в Австрии – 0,309, в Германии – 0,283, в Бельгии – 0,250, в Японии – 0, 249. Близкие же российскому были показатели в Боливии (0,447), Иране (0,430), Камеруне (0,446), Уругвае (0,446)… Неудивительно, что за десятилетие 1990–1999 гг., исследованное С. Ольковым, в год с максимальным индексом Джини (1994 г. – 0,409) в России было зарегистрировано наибольшее количество убийств – 32,3 тыс., а в год с минимальным индексом Джини (1990 г. – 0,218) – наименьшее их количество 15,6 тыс.[355] К аналогичным результатам по данным за 25 лет (1985–2004) приходит И. С. Скифский в своем диссертационном исследовании и монографии.[356] В качестве иллюстрации приведем лишь два графика (6.1; 6.2) из его работы.

График 6.1. Связь между коэффициентом Джини и насильственной преступностью в России (1980–2004 гг.) (по И. Скифскому)

Те же закономерности применительно ко всем регионам Российской Федерации установлены в трудах Э. Юзихановой.[357]

График 6.2. Связь между коэффициентом Джини и убийствами в России (1980–2004 гг.) (по И. Скифскому)

Поэтому, в-третьих, все более тревожным и девиантогенным представляется наблюдающееся с конца XX в. углубление степени социально-экономического неравенства обществ и социальных групп. Как уже отмечалось выше, в гл. 4, сформировался круг высокоразвитых государств, стран «золотого миллиарда» и увеличивается разрыв между этой группой стран и остальным миром. Растет пропасть между «включенными» (inclusive) и «исключенными» (exclusive) – как странами, так и социальными слоями, группами, отдельными людьми. Процесс глобализации лишь усиливает эту тенденцию.[358] Ясно, что «исключенные» – социальная база девиантности.[359]

Итак, с нашей точки зрения, важным (важнейшим? основным?) криминогенным и девиантогенным фактором служит противоречие (напряжение, strain) между потребностями людей и реальными возможностями (шансами) их удовлетворения, зависящими, прежде всего, от места индивида или группы в социальной структуре общества, степень социально-экономической дифференциации и неравенства.