Больше всего это взбесило отца. Эрнест Заславский, владелец крупного машиностроительного бизнеса, женившись в четвёртый раз, обрёл долгожданного наследника. И тут такой поворот! Он безумно боялся огласки и решил действовать наверняка.

Жизнь сына серьёзно осложнилась. Отец искренне полагал, что ребёнку не хватает «твёрдой руки». Мальчишку спас недюжинный интеллект. После первых же побоев он выстроил стратегию поведения – избегание. Но одно дело знать, а другое – делать. Получилось не сразу. Примириться с едой, одеждой, красками, звуками, людьми он не мог физически – они были до боли невыносимы.

Объяснить происходящее кому-то – дохлый номер. Во-первых, его никто не слушал. Во-вторых, слова были ещё более странными, чем люди. Он знал их столько, что казалось, им не хватает места в голове, но уложить их в связные цепочки, как в книгах, получалось плохо. Памятью он обладал фотографической и мог долго и безошибочно пересказывать прочитанное. Собственная же речь была односложной и бедной, а уж о себе он и вовсе предпочитал молчать. Может ли быть по-другому, он не знал.

Однако отец кое-чего достиг. Сын перестал закатывать истерики и кричать без видимого повода. Он ушёл внутрь себя, снова почти замолчал. Напряжение от контакта с миром требовало выхода, и он стал царапать себя до крови, а когда стало попадать и за это, научился мусолить в пальцах мелкие предметы, размалывая их чуть не в порошок и стирая до мозолей подушечки.

Однажды он услышал игру на фортепиано. Счастливая догадка поразила его. Звук, который так досаждал ему, можно контролировать! Позволить ему быть или не быть, добавить громкости или приглушить, ускорить или замедлить. Звуком можно обладать и делать с ним всё, что заблагорассудится!

– Хочу так же! – заявил он матери.

Анжелика, его мать, была на двадцать пять лет моложе отца. Ребёнком интересовалась постольку, поскольку могла называться матерью наследника отцовских миллионов и пользоваться ими неограниченно. Умом не блистала, эмоциями же просто фонтанировала.

Сын быстро стал избегать её. Никакой ценной информации от неё получить не удавалось, а её хохот, восторженное закатывание глаз, горькие рыдания, безумные объятия и тисканье с поцелуями наводили на него настоящий ужас. Проще было вынести отца в гневе, чем её непредсказуемые вспышки радости, любви или горя.

Поняв, что сын интересуется музыкой, Анжелика пронзительно взвизгнула и зааплодировала так, что ребёнок зажал уши ладонями. Так в неполных пять юный Заславский оказался в спецшколе при музыкальном колледже. Там обнаружили абсолютный слух, и в руки ему попала скрипка.

На первом же занятии его ожидало разочарование. Пожилая преподавательница раскрыла перед ним ноты с картинками.

– Нет! – вскрикнул он.

– Что нет? – удивилась учительница.

– Рисунки! Не хочу!

– Ах, рисунки! Что же, будешь хорошо заниматься, быстрее станем играть без них, – она наугад взяла со стола ноты и показала ему. – Смотри, шестьдесят страниц и ни одной картинки.

Скрипка стала его спасением. «Ребёнок занимается!» – и никто не войдёт к нему в комнату. Струны были прочнее любой мелочёвки, рассыпавшейся ранее в его пальцах. Он часами пилил гаммы и упражнения, поражая дотошностью и невероятно совершенной интонацией свою учительницу. Фальшь причиняла физическую боль. Он же себе не враг!

Им начали восхищаться. Впервые в жизни. Притом восхищаться на расстоянии. Поначалу он плохо переносил аплодисменты, от них безумно болела голова. Он спасался, расчёсывая кожу под волосами до крови. Но постепенно восторги слушателей стали частью его жизни, и юный скрипач смирился.

Анжелика была счастлива. Гениальный ребёнок очень помогал ей. Отношения с мужем не ладились, и в каждой ссоре она напоминала ему о своих заслугах в воспитании сына.

Зато старший Заславский восторга не испытывал. Музыкант, пусть даже гениальный, в его планы не входил. Ему был нужен менеджер, а сын рос нелюдимым и замкнутым. Ни внешности, ни полагавшейся по происхождению харизмы.

Однажды он поделился своей бедой со старым другом. В девяностых они вместе начинали. Валентин Маркович Косаревский в то время контролировал все местные банды, крышевал старшего Заславского и пользовался в преступной среде непререкаемым авторитетом.

– Знаешь, Эрнест, – сказал он задумчиво, выслушав друга, – с ребёнком так нельзя.

Когда Косаревский произносил слово «нельзя», казалось, даже камни слушались.

– А делать-то что, Валентин? – взмолился Заславский.

– Он талант, а талант нужно беречь, – назидательно продолжал Косаревский. – Сколько ему сейчас?

– Двенадцать.

– Обладатель гран-при международных конкурсов? Далеко пойдёт. А насчёт харизмы не верю. Её ведь выращивать нужно, мой дорогой.

Валентин Маркович помолчал и предложил:

– Гони-ка ты Анжелку в шею. Если надо, ребят дам. Не уберётся – сами аккуратно уберём. Для «пожить» всегда найдёшь, мало ли их? А парня отправишь ко мне на выходные.

Именно Валентин Маркович объяснил молодому Заславскому, как жить рядом с людьми. Начался многолетний эксперимент, когда подросток изучал людей, их реакции на те или иные ситуации и события, учился имитировать эмоции, которых у него от природы не было. В это время он открыл для себя силу улыбки. До этого он никогда не улыбался, а сейчас осознал, как презрительная ухмылка разгружает мозг, который от такой непривычной работы кипел.

Одна беда – заставить притворяться скрипку он не мог. Время шло, техника совершенствовалась, а души в его музыке не было. После нескольких неудачных выступлений Косаревский понял, что со скрипкой парню пора завязывать, благо учиться оставалось полтора года.

Валентин Маркович с удовольствием слушал игру своего подопечного, восхищался его холодным умом, феноменальной памятью и абсолютной бессердечностью. Эрнест родил наследника не себе, а своему старому другу. Косарь и посоветовал молодому человеку, что делать, чтоб очаровать Настю. По плану два хулигана должны были напасть на девушку и хорошенько напугать. В это время появлялся Заславский, разгонял шпану, спасал испуганную девчонку, чем и очаровывал её до глубины души.

Сначала всё шло хорошо. Хулиганы получили задание и задаток, напали и напугали. Но героя опередили братья Родионовы. Заславский наблюдал из своего укрытия за удаляющейся троицей. Он понимал, что очаровал Настю другой, и битва проиграна.

В тот вечер подопечный впервые за долгое время явился к Косарю с потёками крови на лице. Тот сразу понял, в чём дело.

– Опять утешался? – с сочувствием просил он, вынимая из ящика стола флакон с перекисью водорода. – Не стоило, сынок. Подумаешь, другую найдёшь.

Заславский размазывал по лицу кровь с пеной перекиси и понимал, что другая ему не нужна. Мир всё время расставлял вокруг красные флажки, но он научился мастерски лавировать между ними. И вот перед ним вспыхнул очередной. Нет, не флажок, а целое знамя, заливая всё вокруг, как кровь лицо. И как это обогнуть, Заславский не знал.

Зима катилась к новогодним праздникам. Город украсился огнями и ёлками. Мороз день ото дня крепчал, сугробы росли, сквозь серебристую дымку проглядывало солнце. На дорогах, в магазинах и головах царила суета.

Как-то днём Иван ждал Настю на крыльце колледжа. Они планировали пообедать вместе. Девушка задерживалась, телефон зависал от холода, и ему пришлось наслаждаться происходящим вокруг. Неподалёку стоял скромно одетый парень и поглядывал то на часы, то на него. Иван насторожился.

Наконец незнакомец решился и подошёл.

– Привет, – поздоровался он, протягивая руку. – Я Павел.

– Иван, – он ответил на рукопожатие и озадаченно посмотрел на собеседника.

– Настю ждёшь?

– Да, – Иван ещё больше насторожился.

– Мы с ней договорились встретиться, – слегка смутился Павел, – а её всё нет. Ты не подумай чего, просто, если можно, передай ей это. – Он протянул Ивану две тетради и огромную шоколадку в яркой обёртке.