Там, внизу, раскинулся перед ней больничный двор, к терминалу приёмного отделения подъезжали кареты скорой помощи, суетились люди. Двор был больше похож на парк или аллею, повсюду росли стройные сосны, белоствольные берёзки, раскидистые клёны и широколапые ели, среди деревьев разбегались в разные стороны тропинки и дорожки, широкие и не очень, некоторые протоптанные основательно, другие же едва угадываемые. Вдоль центральных дорожек стояли фонари, которые светили тусклым мутным светом, несмотря на то, что сейчас было уже утро, видимо их не выключили из-за пасмурной осенней погоды. Начинался осенний долгий день, один из тех, в который трудно определить который сейчас час, поскольку он весь одинаково окрашен в серые тона от рассвета и до захода солнца, впрочем, солнца весьма символического, скрывающегося за тучами. Двор был общим для всего большого комплекса медицинского городка. Здесь располагалась и травматология, и стационары разных профилей, и поликлиника, и роддом. Окно, у которого стояла Алёна, было устроено очень удачно для того, чтобы наблюдать за окружающим миром: оно находилось как бы в нише, и оттого было незаметным для посторонних глаз с наружной стороны, Алёна же могла со своего тихого убежища видеть всех. Она не помнит, сколько времени провела, стоя здесь и какие мысли тревожили тогда её раненое сердце.

Однако серые краски дня плавно перетекли в такие же серые сумерки, когда она наконец словно очнувшись и с удивлением осмотревшись вокруг, начала осознавать происшедшее.

– Нужно позвонить Андрею, – подумала девушка, – Нет, я не смогу сказать ему эти слова, я вообще не смогу их произнести.

Она, пошатываясь, вышла из своего убежища, и стояла в раздумье, куда ей теперь отправиться, как вдруг из двери одной из палат вышла акушерка, и, увидев Алёну, всплеснула руками:

– Милая! Где же ты была всё это время? Мы решили, что ты сбежала прямо в халате, находясь в таком состоянии. А ну, идём за мной.

Алёна молча повиновалась, разве теперь была разница, куда её ведут и что собираются с ней делать? Акушерка завела её в процедурный кабинет и усадила на кушетку, а сама принялась набирать в шприц какое-то лекарство из прозрачной ампулы.

– Давай-ка руку, милая, вот так, вот и славно, – приговаривала пожилая женщина с добродушным лицом, одетая в белый костюм и голубую шапочку, и вливала лекарство в голубую венку на руке Алёны.

Девушка даже не спросила, что ей вкололи. Но акушерка, словно отвечая на заданный вопрос, продолжала:

– Врач назначил тебе успокоительное, завтра после осмотра тебя будут готовить на выписку, а пока что тебе нужно поспать.

– Мой муж, – сказала Алёна сухими губами первые слова за сегодняшний день, и замолчала, так и не досказав.

Но снова акушерка предугадала её вопрос:

– Заведующий уже сообщил ему, завтра вы сможете забрать малютку и оформить все необходимые документы. Ты будешь пока находиться на больничном, ну а дальше мы уже передаём тебя врачам консультации.

Закончив с уколом, акушерка, подхватив Алёну под локоть, проводила её в палату, и уложила на кровать. После её ухода Алёна обвела глазами комнату и с облегчением отметила, что это совсем другая палата, не та, в которой она находилась ещё утром. Алёна была одна. Проваливаясь в тяжёлый глубокий сон, она видела своего мальчика, лежавшего в кувезе, кто-то в белом стоял с другой стороны кувеза, словно скрытый туманной пеленой. Но вот очертания силуэта начали становиться всё отчётливее и резче. Алёна уже могла разглядеть тонкий золотой пояс, перехватывающий по талии белоснежную длинную тунику, вьющиеся волосы, спадающие на плечи существа мягкими светлыми волнами, открытое лицо юноши с ясными глазами, он был высок и строен.

– Кто вы? – спросила его Алёна.

Ничего не ответив, высокий, светлый юноша вышел из глубины комнаты и подошёл ближе к кувезу. Не открывая его, он простёр ладони с изящными, словно выточенными из мрамора пальцами, навстречу, и в тот же миг её малыш оказался в руках юноши. Он развернулся, и в этот момент Алёна увидела, что за спиною существа были два могучих, сложенных крыла. Догадка пронзила её:

– Не надо, умоляю, не забирай его, – прошептала она, голос оставил её, и она могла лишь шептать.

Ангел продолжал стоять спиной к Алёне, раздался глубокий, сильный голос:

– Чистая душа идёт сегодня к Небесному Отцу, не замаранная ещё тенью греха, не омрачившаяся ни злословием, ни осуждением, ни яростию, ни леностию, ни злобою. Что плачешь ты о ней, жено? Твоё дитя сегодня же будет в раю, а ты ещё должна заслужить Царствие Небесное. Плачь же о своих грехах, а не об этой чистой душе.

Голос пронизывал Алёну насквозь, она чувствовала, как бегут по её щекам потоки слёз, но сердце её вместе с тем преклонялось перед величием небесного посланника, и не смело даже мысленно противиться звукам раскатистого голоса.

– Прошу тебя, разреши мне поцеловать моё дитя, – с трудом вымолвила Алёна, словно на груди у неё лежала давящая бетонная плита.

Небесный посланник, не говоря ни слова, повернулся к ней лицом и приблизился, Алёна сделала шаг навстречу и склонилась над головкой ребёнка, спящего на руках Ангела. Горячая слеза её капнула прямо на личико малыша и скатилась по его щёчке. Девушка прикоснулась губами к родному крошечному лобику и замерев так на минуту, наконец поднялась и глаза её встретились со взглядом Ангела:

– Пора, – снова услышала она его голос.

С этими словами светозарный юноша начал словно таять, становился всё бледнее, словно диск луны с первыми рассветными лучами, и вот уже никого не осталось в палате кроме самой Алёны. Кувез был пуст.

Прошло четыре года. Была долгая реабилитация у психотерапевта. Были нервные срывы и бессонные ночи. Были лекарства и тысячи способов вернуться к нормальной жизни. И внешне уже казалось, что вернулась та, прежняя Алёна, которая умела улыбаться и радоваться каждому дню. Но только одни супруги знали, что так, как прежде уже не будет никогда. Однако же жизнь продолжалась. Алёна с Андреем обследовались у многих врачей, в том числе и у генетика, и везде был полный порядок, причина преждевременных родов продолжала оставаться тайной.

И вот, спустя четыре года, Алёна забеременела, но злой рок повторил всю историю с начала с жестокой последовательностью и точностью воспроизведения прошлого до мельчайших деталей. Хотя наблюдение врачей было безупречным, как и старания Алёны. Но, видимо, не всегда всё решают люди, неведомая, высшая сила решает иначе, и тогда, несмотря на все человеческие усилия, происходит необъяснимое, то, что не укладывается в рамки науки и земного понимания.

И вот, сейчас, Алёна снова стояла у того же самого окна (благо теперь она знала, где можно укрыться от посторонних глаз). В таком же, как и тот октябре. И так же суетились в больничном дворе люди, и приезжали кареты скорой помощи. И такая же боль убивала сейчас каждую клеточку её сердца, как и в том октябре, четыре года назад. «Я не способна стать матерью, пора оставить эту идею материнства», словно красная аварийная лампочка мигала сейчас в голове Алёны, и эти слова пульсировали в её висках горячей кровью, «Достаточно боли. Я больше не могу. Господи, я не такая сильная, я не могу так больше. Я сойду с ума, если увижу сейчас снова это маленькое безжизненное тельце в белых пелёнках, такое же, как тогда. Почему?? Ведь я не курю и не пью, я не изменяю мужу, я полностью здорова, по словам врачей. Почему, почему мой организм отторгает дитя??» Но молчало серое небо за окном, низкие тучи стелились по нему, подгоняемые ветром они мчались куда-то вдаль, и им было совершенно не жаль эту маленькую, хрупкую, плачущую женщину, смотрящую в окно третьего этажа, где-то там внизу, в холодном октябре.