Ночь уже наступила. Вдали, на утесе, мелькали огоньки. Десяток охотников направился туда. Приблизившись к освещенным пещерам, они громко крикнули:

— Яваны!

На фоне дымящихся костров вырисовывались силуэты людей и раздались радостные крики:

— Яваны! Яваны с Сены!

Вначале, согласно правилам приличия, говорили исключительно о погоде, о дичи, об охоте. На вертелах жарились языки мамонтов. Со стороны яванов с Дордони было бы ужасной грубостью проявлять любопытство и спрашивать, зачем люди с Сены пришли сюда, в эту пустынную страну, находившуюся в двадцати-тридцати днях ходьбы от их родных долин.

Только после вечерней трапезы началась дружелюбная беседа, но началась она не просто, а ей предшествовали разные тонкости ораторского красноречия.

Яванов с Сены было десять человек. По их словам, они составляли часть делегации, на которую была возложена обязанность отправиться приветствовать яванов с Дордони и осведомиться об их здоровье. В пути они отбились от своих товарищей, пустившись в погоню за стадом оленей. В конце своей речи они изложили, что мотивом их предполагаемого посещения яванов с Дордони было то, что ява-ны с Сены, обеспокоенные вторжением рыжих людей, пришедших с Далекого Востока, вынуждены просить помощи у других племен.

Впрочем, весь этот разговор был тонкой дипломатией. Не поверив ни одному слову, веселые охотники отклонили эту серьезную тему. Виссили-Рора было неловко справиться о ценности принесенных подарков, но очутившийся рядом с ним Юло пришел ему на помощь. Он подсказал вождю удачный вопрос, за которым последовало перечисление подарков, состоявших из длинных шелковистых конских хвостов, глыб соли и других заморских диковинок. Удовлетворенный Виссили-Рора стал восхвалять Нанак-Санга-ру, великого вождя племени с Сены, и поинтересовался узнать количество его жен и детей.

Старейшина пришельцев припомнил по этому поводу печальную, давно забытую историю.

Когда-то любимая жена их вождя злостно нарушила закон, скрывшись вместе со своим хилым новорожденным ребенком, который должен был быть умерщвлен. По всей вероятности, она давным-давно искупила свое преступление в когтях хищных зверей. А впрочем, возможно, что беглянка еще где-нибудь скитается со своим сыном по разным племенам.

— Я уверен, что закон настигнет их, если они еще живы. Я призываю вас в судьи, братья с Дордони.

Но разбитые усталостью братья с Дордони уже храпели вовсю. Тогда старейшина, закутавшись в олений плащ, тоже улегся между спящими и заснул мертвецким сном.

Таламара шила для Лиласитэ широкий пояс из шкурок выдры, заменявший в летнее время одежду. Она была погружена в глубокое раздумье и не обращала внимания на болтовню Пивиты (Пичужки), тринадцатилетней девочки, чей костюм, согласно обычаям яванов, состоял лишь из ожерелья из бус. Цветы, которые она вплетала в косы, обрамлявшие ее головку, торчали из-за ее хорошеньких ушек и дополняли ее несложный туалет. Пивита жила в одной пещере с Таламарой.

С уходом из селения охотников на оленей, Пивита освободилась от большей части своих хозяйственных обязанностей и в свободное время охотно помогала Таламаре в ее работе. Она уже научилась протыкать шилом из тонко отточенного кремня дырочки в коже, через которые должна была пройти костяная игла с продетым в нее конским волосом.

— Да, мать, — в третий раз сказала Пивита, выражая этим словом всю преданность и уважение к Таламаре. — Да, мать, я бы всегда хотела помогать тебе и быть с тобой.

— Ты славная девочка, Пичужка.

— Какая я девочка, — недовольно ответила она, выпрямившись во весь рост. — Ты ведь знаешь, что если отец и братья принесут с охоты достаточно мяса, то в следующем месяце должно быть отпраздновано мое вступление в возраст ношения пояса.

Увидев улыбку на лице Таламары, девочка приняла ее на свой счет. Но Таламара улыбалась своим собственным мыслям. Она думала о замечательном изобретении своего сына и об открывавшемся перед ним будущем. Она уже забыла о кипевшей в нем ненависти и предавалась мечтам об ожидавшей их славе, которая окончательно заставит забыть все унижения прошлого. Она представляла себе, как ее сын открывает свое изобретение яванам и как те, в знак преклонения и признательности, несмотря на его небольшой рост и слабые руки, посвящают его в воины. Тогда наступит конец их бродячей жизни и ей уже нечего будет бояться быть узнанной яванами с Сены. Факт приобщения к таинствам своего народа сделает ее сына недосягаемым для безжалостного, с самой колыбели преследовавшего его закона.

— Мать, о чем ты думаешь? Почему ты мне не отвечаешь?

Девочка нежно положила руку на плечо замечтавшейся женщины и, ловя на ее лице впечатление, произведенное своими словами, терпеливо повторяла:

— А ты знаешь, через месяц после этого праздника я смогу выйти замуж.

Таламара снова улыбнулась, представляя себе, как ее сын становится воином, женится…

Пивита, поощренная улыбкой, твердила все свое:

— Я не такая, как другие девушки, которые обязательно хотят, чтобы их мужья были высокого роста, широкоплечие и сильные и чтобы в доме у них никогда не переводилось мясо. Ты знаешь, я ведь совсем не похожа на них.

— Нет, нет, Пивита, ты ни капельки на них не похожа, — машинально ответила Таламара, вся во власти своих грез.

Внезапно набравшись смелости, Пивита открыла ей свою девичью тайну:

— Я бы хотела такого мужа, как твой сын…

Но едва это признание сорвалось с ее розовых уст, как она заметила внизу, на откосе, Минати. Как бы внезапно застыдившись своей наготы при ярком солнечном свете, она быстро юркнула в пещеру, прежде чем Минати дошел до площадки, служившей входом туда.

Вскоре она вновь появилась: на ней был придерживаемый кожаным ремнем передник из древесной коры, размягченный трением о круглый камень.

Поднявшись на цыпочки, она нежно положила обе руки на плечи юноши. Ласково побранив его за то, что он не пришел к трапезе, она спросила его, не съест ли он теперь свою порцию мяса и печеную в золе лепешку из размельченных корней.

Вдруг снизу, из долины, донеслись громкие крики. Казалось, жители окраин приветствовали возвращение охотников на мамонтов. По мере приближения, радостные крики заглушались взрывами громкого хохота. Все селение было как будто охвачено неудержимым приступом веселья. Люди выбегали из пещер и быстро мчались к реке.

Там глазам всех представилась следующая картина: человек двадцать мужчин с протянутыми вперед открытыми ладонями — доказательство того, что они оставили оружие в долине — входили в селение. Их сопровождала целая орава галдящих мальчишек. С быстротой молнии новость облетела все селение: далекое племя прислало послов приветствовать храбрецов с Дордони, и тут же выяснилась причина безумного смеха, охватившего поголовно всех жителей.

За этими двадцатью молодцами, которые, несмотря на проделанный долгий путь, шагали бодро и уверенно, вприпрыжку ковыляло какое-то шарообразное существо. Казалось, что гости привели с собой на веревке фантастическое или, по крайней мере, совершенно неведомого происхождения животное. Но на бесформенном туловище возвышалась голова с человеческим лицом; размахивая руками, это страшное создание хохотало во всю глотку. Присмотревшись поближе, можно было прийти к заключению, что это было человеческое существо, но до такой степени безобразное и уродливое, какого не увидишь и в кошмаре.

Человечек гордо задирал свою безобразную голову, которая приходилась на уровне поясницы явану среднего роста. Плечи его по ширине равнялись длине туловища, руки казались сплошными бесформенными связками мускулов; кривые ноги отличались, однако, большой подвижностью. Густых волос и бороды вполне бы хватило на то, чтобы прилично его одеть даже при отсутствии охватывавшей его львиной шкуры — знака высокого положения в воинской иерархии. У него был комично вздернутый нос и по обе стороны напоминавших кустарник бровей лукавым огоньком горели умные и веселые глаза. Безобразно широкий рот открывал ряд ровных белых зубов.